В Советской армии говорили на 100 языках и понимали друг друга. Фото РИА Новости
У нас в Беларуси все говорят на русском. Не только Батька наш, парламент и правительство, но и весь народ. Даже в самых отдаленных вёсках, то бишь деревнях. И никто (разве что единицы политиканствующих мелких и малоинтересных деятелей), никто не видит в этом угрозу национальной безопасности, как на Украине или в Прибалтике.
Белорусское двуязычие
Это и логично, и разумно, и правильно. Потому что само собой разумеется. Иначе – мракобесие. Как можно запретить язык, к которому человек привык и считает его родным?! Вернее, запретить, оказывается, можно, только из этого мало что хорошего получится. Все это видят и понимают.
А беларуская мова (надеюсь, это переводить не надо) мне не просто очень нравится. Я влюблен в нее. И хотя я «тутэйшы бульбаш» (здешний, коренной белорус), увы, к стыду своему сознаюсь, что свободно своим языком не владею. Не говорю на нем. Хотя изучал белорусский язык и литературу в полном объеме в школе и имел по этим предметам отличные оценки.
До сих пор помню наизусть некоторые стихотворения. Например, написанное в 1943 году одним из классиков национальной поэзии Аркадием Кулешовым патриотическое стихотворение «Камсамольскі білет»: «Цвёрда трымаўся юнак на дапросе…» («Твердо держался юноша на допросе…»). Всё понимаю и свободно читаю на белорусском. Только сказать не получается. Но пробелы свои понемногу восполняю.
Помнится, как-то в Афганистане мой командир (донской казак, уважаю, всегда равнялся на это сословие) попросил меня сказать что-нибудь на белорусском. А что может тотчас прийти в голову коренному белорусу-бульбашу?
Бульбаши и бульба
Кстати, позволю себе отвлечься и объяснить, почему белорусы – «бульбаши». Это преинтереснейшая история, и мало кто знает, что бульбашизм наш пошел от… военных. Да-да! Так и было.
И вот еще что. Бульбаш – не только не обидное, но даже не ироничное, а доброе и шутливое прозвище белорусов (в отличие от уничижительных «москаль» или «хохол» или возникших после 2014 года «укропов»). Как поляки – ляхи, американцы – янки, русские – иваны… а недавно узнал, что новозеландцы называют себя «киви». Потешно! У нас даже водка выпускается с названием «Бульбаш», насколько мы прониклись, что мы бульбаши. Как будто всегда ими были.
Бульба – это картошка, все знают. Этот паслен стал распространяться в Российской империи со времен Екатерины II. Долго приживался (крестьяне никак не хотели культивировать заморские «чёртовы яблоки») и стал воцаряться на полях наравне с хлебными культурами при Николае I, вытесняя репу.
А в огромном в Средние века Великом княжестве Литовском, в которое входили и белорусские земли, польские шляхтичи начали высаживать картофель, называемый бульбою, еще в 1600-х годах. Корнеплод этот, привезенный из Америки, тогда уже повсеместно обживал католическую Европу. Как и табак.
Слово же произошло от немецкого Bolle – «клубень, луковица» или латинского bulbus. Подвели оные слова под местные наречия (так же звучит и на польском, и на чешском) – вот и пошла гулять «бульба».
Когда неведомые ранее клубни проникли на Смоленщину, где были не слабы позиции православия, из Москвы прибыли видные священники и заклеймили этот иноземный плод карами небесными. А за ними и настоятели местных храмов вещали в проповедях, что бульба – продукт хитрых латинян, мечтающих поработить православную веру, и сатаны-диавола. И кто-де будет употреблять эту небогоугодную гадость в пищу, обратится в презренного бульбаша, поправшего веру православную.
А жителей новых губерний, образованных на месте Великого княжества Литовского, стали называть бульбашами в армии. «А дзе бульба?» – вопрошали рекруты из бывших крестьян тех земель, оказавшись под ружьем русского царя и вкушая лишь «щи да кашу» солдатского рациона. Дескать, ко щам бы да к каше пищу и нашу! О чем, в частности, писал в 1832 году в письме своей тетке корнет Минского пехотного полка Александр Гильденбрандт.
С той поры этих «интересующихся до картошки» солдат и прозвали бульбашами. А вместе с ними в армии сменяющих друг друга русских царей служили и черкесы, и татары, и сибиряки, и жиды. Так что бульбаши очень хорошо вписались в это, по позднейшему определению, интернациональное сообщество.
Повсеместную же «оккупацию» белорусской земли картошка-бульба завершила в годы Первой мировой и Гражданской. Сказалась и большевистская коллективизация. Тогда из-за побоищ, раскулачиваний и череды неурожайных лет то и дело пропадало зерно – и картофель становился единственным кормильцем-спасителем крестьянских семей. Отчего картошку и стали называть «вторым хлебом».
Ну а дальше по обычаю советских пятилеток центральное правительство стало требовать от республик отчетов об урожае. Урожайность должна была быть непременно высокой, «не хуже, чем у всех». Тягаться по зерну с соседней Украиной, российским черноземьем или далеким Казахстаном, где подняли целину, Белоруссия из-за природно-климатических условий никак не могла, хоть кровь из носу. Тут чиновников и партийцев и выручила любезная белорусам бульба. Зерна с гулькин хрен вырастим, зато картошки дадим за край короба!
Так Белоруссия стала картофельной житницей. У нас было выведено множество сортов этого корнеплода. Бульбу одухотворяли, мифологизировали, ею наполнился местный фольклор и литература. В итоге и ныне Республика Беларусь входит в десятку ведущих мировых производителей картофеля, а по производству этого овоща на душу населения белорусы в мире вообще первенствуют.
«Белы бусел ляциць»
Многое из всего этого я узнал много позже. А тогда, в Афганистане, на заданный вопрос сказал вначале:
– Ну что такое бульба, небось, все знают.
– Нашел чем удивить! За дурачков-то нас не держи! Это всё, что ты знаешь по-белорусски? – послышались возгласы.
И тогда я изрек второе, что пришло в голову:
– Бусел!
По физиономиям товарищей понял – дюже озадачил их. Кто за подбородок взялся, кто косо стал на небо смотреть, кто в затылках чесать – все задумались, прикидывали, что бы этот «бусел» мог значить. Но сопоставить с чем-нибудь из русской лексики ни у кого не получилось.
– Дай какую-нибудь подсказку!
– Гэта птушка...
– Чего-чего?
Я улыбнулся:
– Сами же попросили на белорусском молвить. Вот я и сказал: это птица. – И уточнил, чтобы они побыстрее сообразили: – Птица бусел – наш белорусский символ.
– Дятел, что ли? – брякнул кто-то.
– Сам ты дзяцел! – возмутился я. – Вам только в «Что? Где? Когда?» играть и проигрывать! Что, в Белоруссии никто не служил? Даже и не слышали? – пристыдил ребят. – И «Песняров» никогда не слушали, что ли?! «Белый аист летит, над белёсым Полесьем летит…» Бусел – это аист!
– Ну, дятел – почти по-русски звучит, а бусел – поди догадайся!.. «Белый бусел летит…»
– Белы бусел ляціць… – поправил я.
– А небось кому-нибудь белорусу из глубинки скажешь «аист», так он тоже не поймёт, что это… аист.
– У нас все в республике говорят по-русски, даже в самых дальних деревнях! И песню «Родина моя – Белоруссия» тоже все слышали! В отличие от некоторых…
– Ну, русский язык – он велик и могуч, давно сказано…
И на том знакомство с белорусским языком на выжженной земле Афганистана мы тогда закончили. Я грешным делом подумал, что меня после этого «буселом» обзовут, но обошлось.
Майор из «згуртавання»
В начале «крутых девяностых» новая власть нового Белорусского государства планировала сделать белорусский язык единственным державным.
На него и делопроизводство хотели перевести. В Минском высшем командном училище (бывшее военно-политическое общевойсковое) для офицеров были организованы специальные курсы. Я быў добрым вучнем і здаў залік на выдатна (Я был хорошим учеником и сдал зачет на отлично). Но потом опять всё позабыл…
В 1993 году с другом был в центре Минска и случайно попал на националистический митинг, которые тогда были не редкостью. На трибуну поднялся майор-«афганец» с орденом Красной Звезды и на белорусской мове стал нести какую-то ересь о необходимости разрыва отношений с Россией и о скорейшем запрете русского языка на территории республики.
Я поинтересовался у этого цицерона, что он за деятель такой и откуда вылупился? Он горделиво ответил:
– Я – член «Беларускага згуртавання вайскоўцаў» (Белорусского объединения военных). Вступайте в нашу организацию. Вместе будем создавать ядро нашей новой национальной армии!
– Да пошел ты… вместе со своими идеями! – послали его мы с другом.
Больше я этого майора нигде не видел.
Вкус белорусской речи
Один из моих близких родственников тоже националист. Я – за союз с Россией, а он хочет «у Еўропу». Правда, в спорах со мной он всегда бледно выглядит. Потому что мои аргументы куда убедительнее. Наши жены нам о политике говорить категорически запретили!
Как-то он пытался меня подколоть своим знанием белорусского языка. Но опять попал впросак. Для таких случаев у меня всегда наготове секретное оружие, которым периодически снабжает меня сватья – учитель белорусского.
Языковая дискуссия возникла у меня с родственником, когда мы сидели в беседке на моей даче и потягивали пивко. Слово за слово, табуреткой по столу.
– А переведи-ка, коль ты такой знаток, на русский язык слово «альтанка», – предложил я ему. – Сто пудов, что не переведешь, поэтому сразу даю подсказку. Посмотри по сторонам – и ты это увидишь.
Посмотрел. На все 360 головой крутил и по верхам глазами водил. И сплющил губки:
– Не ведаю…
– Ну и о чем с тобой дальше говорить? Альтанка – это беседка!
На день рождения я подарил родственнику-националисту учебник белорусского языка для младших классов и подписал: «Вучыцца ніколі не позна».
Очень приятно видеть на дорогах плакаты «Смак беларускай мовы». Какие красивые слова, какое в них чудное звучание! Суніцы (земляника), ажыны (ежевика), агрэст (крыжовник), шыпшына (шиповник)… Повторяю и наслаждаюсь.
Наш белорусский язык еще и очень мелодичный. Огромная заслуга в его пропаганде принадлежит Владимиру Мулявину – ныне, увы, покойному руководителю всем известного ансамбля «Песняры». Вось ужо хто ведаў так ведаў беларускую мову!
А ведь он самый что ни на есть русак, родился и вырос в Свердловске (уже в Екатеринбурге в 2014 году ему был установлен памятник). И несколько лет работал в региональных филармониях «далеко за Волгой», прежде чем был приглашен в Белорусскую, будучи 22 лет отроду. И прикипел к Синеокой…
А лучшие песни о Белоруссии, которые исполняли «Песняры», – «Белый аист и летит…» и «Беловежская пуща» – написали москвичи Александра Пахмутова и Николай Добронравов.
И никому не пришло в голову перевести их на белорусский. Зачем?! Ведь все здесь отлично понимают на русском! H
Минск
комментарии(0)