Игорь Шелудков
У каждой войны есть своя трагикомическая сторона. И в Афганистане были свои бравые солдаты Швейки и бароны Мюнхгаузены. Фото РИА Новости
В Афганистане командира нашей 5-й гвардейской мотострелковой дивизии гвардии генерал-майора Александра Васильевича Учкина мы прозвали Почемучкин. Строгий был и все время ехидные вопросы задавал.
Хотя все мы знали, что он настоящий боевой офицер, прошел все ступеньки роста и военным делом овладел. А также отличается не тупой принципиальностью, а добропорядочностью на службе и в быту. Так что комдива уважали. Не случайно в годы его командования соединением – с августа 1986-го по август 1988-го – оно понесло наименьшие потери.
А еще комдив был для своей должности молод (на дивизию его назначили в 37 лет, что по тем временам было большим достижением). И всегда подтянут, а в спортивном городке мог кое в чем дать фору и молодым, вновь прибывшим «за речку» офицерам. Кавалер орденов Красной Звезды и Красного Знамени. Под его началом я и прослужил в Афгане те два года.
Уйдя на пенсию, генерал Учкин руководил деятельностью региональной общественной организации «Шинданд» 5-й гвардейской мотострелковой дивизии и немало сделал для ветеранов нашего соединения. Царство небесное Александру Васильевичу: он почил 18 марта 2021 года после тяжелой болезни. Его достойно похоронили на аллее героев Троекуровского кладбища.
СКАЗАНИЕ О ПУТЕВОМ ЛИСТЕ
Как-то на плановом совещании офицеров командир 5-й гвардейской дивизии поднял командира 1060-го гвардейского артиллерийского полка и разразился такой тирадой:
– Проясните, товарищ гвардии полковник, такую ситуевину. Еду я по режимной зоне, а мне навстречу на ГАЗ-66 ваш зам по тылу едет. Останавливаю. Спрашиваю: «Скажите, только честно, куда вы следуете в столь поздний час?» – «В гости к другу. На день рождения. Я отпросился у командира». – «Хорошо, понимаю, дело житейское, поздравить друга надо. Покажите ваш путевой лист». Туда-сюда, глаза забегали, в один карман полез, в другой, в кобуру даже, в кабине пошарил – и ничего показать не смог, даже филькиной грамоты. Не было у него путевого листа! Я его из-за этого обратно в полк развернул. – Генерал Учкин вздохнул, словно сожалея о содеянном, и продолжал: – Ну и что же, что день рождения. А в каких документах писано, что на день рождения к другу можно без путевого листа ехать? Нет такой оговорки в инструкции! Развернул его, потому что нарушение, и нарушение серьезное! И передайте ему – пусть не обижается, поделом!.. Садитесь, товарищ гвардии полковник! Всех предупреждаю! Если встречу кого-нибудь не только без документа на поездку, а даже с неправильно оформленным путевым листом – сразу же в Союз досрочно отправлю! 24 часа на сборы – и ауфвидерзейн!
И тут, как всегда в подобных случаях, и последовал его коронный вопрос:
– Ну почему, почему у нас даже в таких простейших служебных делах элементарный порядок отсутствует?
– Нашел чем меня испугать, – сказал мне после совещания знакомый офицер из ремонтного батальона. – Родиной! Да я хоть сейчас! И не за 24 часа соберусь, а за час!
– А мне кажется, что это все-таки глупость, – возразил командир моего батальона гвардии подполковник Александр Сергеевич Ефимовский. – Представляете, приезжаю я досрочно в Союз, где меня в это время никак не ждут. И там меня с глазами в юбилейный железный рубль спрашивают: «Что так рано заменился? Натворил чего-нибудь? Боевую технику угробил? Струсил?» – «Нет!» – отвечу. – «Напился и буянил?» – «Опять не угадали». – «Из-за тебя на боевой операции люди погибли?» – «Тоже нет». – «Уголовное преступление совершил? Украл что-то и продал?» – «Не крал, не продавал и никого не грабил!» – «Тогда за что же тебя досрочно пенделем?» – «А ехал я, товарищи, в штаб дивизии на машине с неправильно оформленным путевым листом...» Нет, вы представляете? Гоголь, немая сцена из «Ревизора». Думаете, мне поверят и потом не станут на меня коситься?
Нет, конечно, за такие «детские» проступки никто офицеров из ограниченного контингента не высылал. Это Почемучкин так – постращал.
ПЯТЬ БАНОК НА ХАЛЯВУ
Но это все прелюдия. А вот что нам, троим старшим офицерам, сделал бы наш комдив, узнай он, что мы вытворили на марше, следуя на боевую операцию... Он свое «почему» даже не довыговорил бы! Тут не высылкой пахло, а карой пострашнее.
Командиры дивизий на операции обычно не ездили. Руководили походами на «духов» и организациями возможных боев их заместители. Но как-то в 1986 году Александр Васильевич поехал в Кандагар из Шинданда, где дислоцировался штаб дивизии, с нами вместе. В составе колонны, причем в первых рядах на командно-штабном бронетранспортере Р-145БМ.
Лихость? Но и смелость! А впереди колонны всегда двигался танк Т-62 с противоминным тралом и усиленной броневой защитой во главе с одним из старших офицеров оперативного отдела дивизии.
Первый привал был на сторожевой заставе «Диларам». Поздно вечером комбат Ефимовский, зампотех и я сидели в кунге, пили чай и резались в карты. На столе стояла открытая банка сгущенки, содержимое которой мы в час по ложке неспешно выбирали. Вдруг к нам в дверь постучали.
– Разрешите обратиться, товарищ гвардии подполковник! – возник на пороге гвардии старший лейтенант Садыров. – Все люди налицо, охрана выставлена.
– Спасибо, Фаиль, – сказал комбат. – Садись, попей с нами чаю.
Взводный присел и тут же уставился жадным взглядом на початую банку сгущенного молока. И проглотил комок слюны так, что было слышно, как он упал ему в желудок. Мы невольно рассмеялись. О любви старлея к сгущенке ходили легенды. И зампотех поинтересовался:
– В составе офицерского доппайка, Фаиль, ты каждый месяц получаешь пять банок сгущенки. В каждой 400 г, итого целых 2 кг. А за сколько дней ты их уничтожаешь? Вот мы тут одну втроем приговорить не можем.
– За два дня, – ответил старлей. – Но иногда превозмогаю себя и на три удовольствие растягиваю.
Майор качнул головой:
– Ну, за два-три дня, пожалуй, и я пять банок осилю. Тут, Фаиль, в Книгу рекордов Гиннесса не попадешь. А сможешь ли ты съесть эти пять банок, ну, допустим, за полчаса?
Взводный даже на полсекунды не задумался:
– Как нефиг делать! Как воды попью! – и заулыбался.
– А давай-ка докажи! – Взыграл азарт и в комбате.
Мне этот экспромт зампотеха, тотчас активно поддержанный командиром батальона, совсем не понравился. И я поспешил вмешаться, чтобы образумить будущего героя:
– Фаиль! Ты соображаешь? Пять банок за тридцать минут. Да у тебя слипнется!
– Не слипнется, проверено! Я в училище три банки за полчаса на спор выпил – и не слиплось! Мог бы и больше, да не было. Есть возможность улучшить показатель!
– Три банки – это не пять, ты офицер, а не курсант, и училище – не Афганистан. Я тоже в училище попытался на спор два торта одолеть, так чуть богу душу не отдал. Подумай хорошенько!
– Ну, торт… в нем жира, сахара больше… сравнили тоже… Это Чапай пусть думает! А я готов прямо сейчас!
Мои сочаевники уже предвкушали дешевую развлекуху. Комбат приказал:
– Все, ближе к делу. Шагай на пункт хозяйственного довольствия, возьми пять банок сгущенки и неси их сюда. Старшему прапорщику Серебренникову скажешь, чтобы на мой счет их записал.
Тут я в возмущении выдал пламенную речь, почти как на партсобрании:
– Товарищи старшие гвардии офицеры! Лично я в этом беспределе участвовать не собираюсь! Он – ладно, молодой-зеленый. Но вы-то соображаете?! Вы даже не представляете, как это опасно для жизни! Вдруг он умрет... А это реально, не лыбьтесь, это шуточки!.. Комдив же с нами едет, забыли, что ли? Представляете, что будет, когда мы доложим ему, что еще до начала боевой операции, ни одной пули ни просвистело, а у нас уже «груз 200». Учкин спросит: «С какого перепугу?» – «А поспорил со своим комбатом и с нами двумя...» Цирк шапито! Почемучкин всех нас уничтожит! Тралом танковым самолично раздавит и гусеницами истолчет – мокрого места не останется.
Но два моих товарища ничего не хотели слушать. Гвардии подполковник Ефимовский – а я его более чем уважал, в Афганистане для меня он был самым близким человеком – сказал мне:
– Ты вот два торта, а у нас в училище один чудик на спор за час двадцать сырых яиц проглотил. И ничего ему не было. Маленько только помучился, полежал себе, чайком разбавил в желудке… Ничего летального с нашим Фаилем не случится. В крайнем случае отлежится. Как и ты после своих тортов.
Тут пришел Фаиль в обнимку с пятью банками сгущенки. Счастливый донельзя! Глянув на него, наивного, я, уверенный, что дело добром не кончится, прибег к последнему железобетонному аргументу:
– В пять утра начало движения колонны. Где он отлеживаться-то будет?
Но и этот убойный резон отвели:
– Нашел проблему. Освободим один из отсеков БМП и матрасов накидаем. У бээмпэшки рессоры мягкие, в ней не трясет.
ЧИСТАЯ ПОБЕДА
Когда Фаиль утвердил обойму из жестянок на столе, гвардии подполковник Ефимовский поинтересовался, как он их содержимое будет поглощать.
– Как обычно – пробью две дырки в крышках и высосу.
– Не, так пойдет, это не честный уговор.
– Почему это?
– На стенках много молока останется. – Комбат явно глумился над моими страхами за скорую кончину взводного. – Вот тебе открывалка и чайная ложка. Соскребешь оставшееся молоко, потом из чайника кипяточку плеснешь в каждую баночку и выпьешь. Чтобы она изнутри блестела, как у кота эти самые... Вот тогда все будет чин чинарем.
Садыров аж до ушей разулыбался:
– Дома я так и делаю!
– Ну вот и замечательно, вспомнишь уют родного очага… Стой-ка, а если не осилишь, как тебя тогда наказать, а? Обещание же дороже золота!
– Обижаете – даже не сомневайтесь! У нас, у татар, это не принято! – И, вогнав нож-открывалку в первую банку, попросил: – Только я их, чтобы время зря не терять, все сначала вскрою, можно?
– Валяй.
– Да, а если справлюсь за полчаса, приз мне какой-нибудь будет?
– А то! Еще пять банок сгущенки получишь!
Что поразительно, взводный даже перекрыл «норматив». Расправился со всеми пятью банками не за полчаса, а на пять минут раньше. Мы смотрели на него как на человека, который твердо вошел в триумфальный зал неведомой миру спортивной славы.
Комбат Ефимовский протянул ему и шестую банку – ту, что мы втроем употребляли с чаем. В ней оставалась примерно половина содержимого.
– Это не в зачет, – сказал комбат.
Фаиль «окотячил до этих самых» и добавку. Секундомер остановили. Взводный чувствовал себя нормально. Я был посрамлен.
ВСЕ-ТАКИ СЛИПЛОСЬ
Но, как вскоре оказалось, моя правота, увы, восторжествовала.
Аллах не протянул с неба к Фаилю свои добрые длани, дабы забрать его к себе на веки вечные. Но утром у едока поднялась температура, началась головная боль. И он, памятуя о моих упражнениях с тортами, поспешил обратиться к врачу.
Медик, конечно, спросил, с чего вдруг его хворь прихватила – должен же он поставить правильный диагноз, дабы знать, что и чем лечить. Занедуживший начал было:
– Я простудился... Кх! кх!..
– При такой-то жаре?
Уже не помню, как (и чем) комбат договаривался с ошалевшими от правды докторами, чтобы они генералу Учкину ничего не докладывали. И какую экстренную терапию прописали Садырову. Но через пару дней взводный был в строю и выглядел огурчиком.
– Ну вот, а говорил, что не слипнется, – поддел я его на радостях, что все обошлось и моя командировка с его остывшим телом в «цинке» в далекую Татарию отменяется.
– Слиплось, это правда, – согласился горе-герой. – Но все же не там, где вы думали, товарищ гвардии майор...
Зато на сгущенное молоко он с того времени без ненависти смотреть не мог.
Когда нам показывают по ТВ какую-нибудь дичь, на которую отважился некий оригинал (была где-то даже рубрика «А вам – слабó?»), то предупреждают: «Не пытайтесь повторить. Это опасно для жизни и здоровья!»
комментарии(0)