«Острота означала военную славу…»

Фельмаршал Иван Паскевич выиграл несколько крупных кампаний, но сегодня полузабыт.  Януарий Суходольский. Иван Паскевич. 1841. Национальный музей, Варшава

ОТ ПЕТРА ДО ЕЛИЗАВЕТЫ

1. Генералиссимус Александр Меншиков, светлейший князь Ижорский, более известен как ловкий вельможа и крупный коррупционер. Но и военные заслуги его несомненны: бил шведов на земле и на море, в частности, под Лесной и в Полтавском сражении.

Исторические анекдоты, впрочем, выставляют вперед дурной характер светлейшего:

«Князь Меншиков, рассердясь за что-то на шута Д’Акосту, крикнул: «Я тебя до смерти прибью, негодный!» Испуганный шут со всех ног бросился бежать и, прибежав к государю, жаловался на князя. «Ежели он тебя доподлинно убьет, – улыбаясь говорил государь, – то я велю его повесить». – «Я того не хочу, – возразил шут, – но желаю, чтоб ваше царское величество повелели его повесить прежде, пока я жив».

2. Фельдмаршал Борис Шереметев под Полтавой возглавлял русскую армию. Пользовался любовью солдат, был также искусным дипломатом, хотя терпеть не мог иностранцев.

«Шереметев под Ригою захотел поохотиться. Был тогда в русской службе какой-то принц с Поморья, говорили, из Мекленбургии... Поехал и он за фельдмаршалом. Пока дошли до зверя, принц расспрашивал Шереметева о Мальте и хотел знать, не ездил ли он еще куда из Мальты. Шереметев провел его кругом всего света: вздумалось-де ему объехать уже всю Европу, взглянуть и на Царьград, и в Египте пожариться, посмотреть и на Америку.

За обедом у государя принц не мог надивиться, как фельдмаршал успел объехать столько земель. «Да, я посылал его в Мальту». – «А оттуда – где он ни был!» Молчал Петр Алексеевич, а после стола велел взять ответ от фельдмаршала: от кого он имел отпуск в Царьград, в Египет, в Америку?

«И шутка не в шутку; сам иду с повинною головою», – сказал Шереметев. Когда же Петр Алексеевич стал журить его за то, что так дурачил иностранного принца: «Детина-то он больно плоховатый, – отвечал Шереметев. – Некуда было бежать от спросов. Так слушай же, подумал я, а он и уши развесил».

3. Генерал-фельдмаршал Степан Апраксин командовал русской армией во время Семилетней войны. Разбил прусаков в генеральном сражении под Гросс-Егерсдорфом, но не сумел воспользоваться плодами победы. Умер под следствием.

«Князь Никита Трубецкой был с грехом пополам... По его же милости и Апраксина, фельдмаршала, паралич разбил. В Семилетнюю войну Апраксин был главнокомандующим. Оттуда перевезли его в Подзорный дворец, и там был над ним кригсрат (придворный военный совет), а презусом в нем князь Никита...

Елисавета Петровна, едучи в Петербург, заметила как-то Апраксина на крыльце дворца и приказала немедля кончить его дело, и если не окажется ничего нового, то объявить ему тотчас монаршую милость. Презус надоумил асессоров, что когда на допросе он скажет им «приступить к последнему», то это и будет значить объявить монаршую милость. «Что ж, господа, приступить бы к последнему?» Старик Апраксин от этого слова затрясся, подумал, что станут пытать его, и скоро умер».

ЕКАТЕРИНИНСКАЯ ЭПОХА

Фельдмаршала и светлейшего князя Григория Потемкина-Таврического отдельно представлять не нужно. Исторические анекдоты изображают его человеком остроумным, но склонным к меланхолии.

4. «Однажды Потемкин, недовольный запорожцами, сказал одному из них: «Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строится такая колокольня, что как станут на ней звонить, так в Сече будет слышно?» – «То не диво, – отвечает запорожец, – у нас е такие кобзары, що як заиграють, то аже у Петербурги затанцують».

5. «N.N., вышедший из певчих в действительные статские советники, был недоволен обхождением князя Потемкина. «Хиба вин не тямит того, – говорил он на своем наречии, – що я такий еднорал, як вин сам». Это пересказали Потемкину, который сказал ему при первой встрече: «Что ты врешь? КККакой ты генерал? Ты генерал-бас».

6. Анекдот из записок Пушкина:

«Князь Потемкин во время очаковского похода влюблен был в графиню ***. Добившись свидания и находясь с нею наедине в своей ставке, он вдруг дернул за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини, человек острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал, пожимая плечами: «Экое кири куку!»

Генералиссимус Александр Суворов-Рымникский был человеком замечательного остроумия. Анекдотов о нем достанет на целый том, мы приводим лишь некоторые:

7. «Суворов уверял, что у него семь ран: две, полученные на войне, а пять при дворе, и эти последние, по его словам, были гораздо мучительнее первых».

8. «Один храбрый и весьма достойный офицер нажил нескромностью своею много врагов в армии. Однажды Суворов призвал его к себе в кабинет и выразил ему сердечное сожаление, что он имеет одного сильного злодея, который ему много вредит. Офицер начал спрашивать… Наконец, как бы опасаясь, чтобы никто не подслушал, Суворов, заперев дверь на ключ, сказал ему тихонько: «Высунь язык». Когда офицер это исполнил, Суворов таинственно сказал ему: «Вот твой враг».

9. Федор Ростопчин, московский генерал-губернатор, вспоминал:

«Сидя один раз с Суворовым наедине, накануне его отъезда в Вену, разговаривал о войне и тогдашнем положении Европы. Граф Александр Васильевич начал сперва вычитать ошибки цесарских начальников, потом сообщать собственные виды и намерения… Мысли все были чрезвычайного человека… Подобное красноречие я слышал в первый раз. Но посреди речи, когда я был весь превращен в слух и внимание, он сам вдруг из Цицерона и Юлия Кесаря обратился в птицу и запел громко петухом... Я вскочил и спросил его с огорчением: «Как это возможно!» А он, взяв меня за руку, смеючись сказал: «Поживи с мое, закричишь курицей».

О другом великом полководце той эпохи генерал-фельдмаршале Петре Румянцеве-Задунайском, напротив, анекдотов мало, но есть весьма выразительные:

10. «Граф Румянцев однажды утром расхаживал по своему лагерю. Какой-то майор в шлафроке и в колпаке стоял перед своею палаткою и в утренней темноте не узнал приближающегося фельдмаршала, пока не увидел его перед собой лицом к лицу. Майор хотел было скрыться, но Румянцев взял его под руку и, делая ему разные вопросы, повел с собою по лагерю, который между тем проснулся. Бедный майор был в отчаянии. Фельдмаршал, разгуливая таким образом, возвратился в свою ставку, где уже вся свита ожидала его. Майор, умирая со стыда, очутился посреди генералов, одетых по всей форме. Румянцев имел жестокость напоить его чаем и потом уж отпустил, не сделав никакого замечания».

XIX СТОЛЕТИЕ

Истории о фельдмаршале Михаиле Голенищеве-Кутузове, светлейшем князе Смооленском, нередко бросают на него тень, выставляя ловким и беспринципным царедворцем. Мы выбрали собственный его простодушный рассказ.

После назначения в 1812 году главнокомандующим Кутузов, выходя из кабинета императора, вспомнил, что у него нет средств, чтобы добраться до армии.

12. «Затворяя уже дверь кабинета, я вспомнил, что у меня ни полушки нет денег на дорогу. Я воротился и сказал: «Mon maitre, je n’ai pas un sou d’argent» («Государь, у меня нет денег ни копейки»). Государь пожаловал мне 10 000 рублей».

Генерал от инфантерии Алексей Ермолов, покоритель Кавказа, высших чинов не выслужил. Но современники считали его крупною фигурой. Вот история из записок знаменитого гусара Дениса Давыдова:

13. «По возвращении своем из персидского похода, в 1797 году, Алексей Петрович Ермолов служил в 4-м артиллерийском полку, коим командовал горький пьяница Иванов... Этот Иванов во время производимых им ученьев имел обыкновение ставить позади себя денщика, снабженного флягою с водкой; по команде Иванова «Зелена» ему подавалась фляга, которую он быстро осушивал. Он после того обращался к своим подчиненным с следующей командой: «Физики, делать все по-старому, а новое – вздор».

Рассердившись однажды на жителей города Пинска, где было нанесено оскорбление подчиненным ему артиллеристам, Иванов приказал бомбардировать город из 24 орудий, но благодаря расторопности офицера Жеребцова снаряды были поспешно отвязаны, и город ничего не потерпел. Пьяный Иванов, не заметивший этого обстоятельства, приказал по истечении некоторого времени прекратить пальбу; вступив торжественно в город и увидав в окне одного дома полицмейстера Лаудона, он велел его выбросить из окна».

14. «В 1837 году во время больших маневров, бывших в окрестностях Вознесенска, одной стороной войск командовал государь император Николай Павлович, а другою – генерал-адъютант граф Витт… Во время самого жаркого дела без всякой достаточной причины генерал Витт вдруг переменил образ действий – и стал с отрядом отступать. Государь, не понимая такого неожиданного маневра, спросил у бывшего подле него Ермолова:

– Что значит это отступление, когда Витт находится в гораздо лучшем положении, чем я?

– Вероятно, ваше величество, граф Витт принимает это дело за настоящее, – был ответ Ермолова.

15. «Ермолов в конце 1841 года занемог и послал за своим доктором Высотским. Разбогатев от огромной своей практики, доктор, как водится, не обращал уже большого внимания на своих пациентов; он только на другой день вечером собрался навестить больного. Между тем Алексей Петрович, потеряв терпение и оскорбясь небрежностью своего доктора, взял другого врача. Когда приехал Высотский, то Ермолов велел ему сказать, что он болен и потому принять его теперь не может».

16. «У Ермолова спрашивали об одном генерале, каков он в сражении. «Застенчив», – отвечал он».

Фельдмаршал Иван Паскевич-Эриванский, светлейший князь Варшавский, далеко не так знаменит, хотя выиграл несколько крупных кампаний. Вот анекдот о нем из романа Юрия Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара».

Грибоедов, прибывший из ставки Паскевича в Армении, обедает у генерал-адъютанта Сухозанета. Присутствуют граф Чернышев, князь Долгоруков, Голенищев-Кутузов – петербургский военный генерал-губернатор и другие.

«Вокруг Голенищева-Кутузова поднялся хохот, громкий, с переливами, в несколько голосов. Голенищев сам похохатывал. «Расскажите, расскажите, Павел Васильевич, – всем расскажите, – махал на него рукой Левашов. – Здесь дам нет». Голенищев разводил руками и уклонялся всем корпусом. «Да я, господа, отчего же. Но только не выдавать. Я здесь ни при чем». Он разгладил бобровые баки и метнул глазами направо и налево...

«Так вот, говорят о графе Иван Федоровиче, – начал Голенищев и снова метнул глазами. Те, кто знал анекдот, опять захохотали, и Голенищев тоже хохотнул. «Говорят, – сказал он, успокоившись, – что после взятия Эривани стояли в Ихдыре. Селение такое: Ихдыр. Вот и будто бы, – покосился он на Грибоедова, – граф там тост сказал: за здоровье прекрасных эриванок и ихдырок».

Хохот стал всеобщим... И все пошли чокаться к Грибоедову, как будто это он сказал остроту, хотя острота была казарменная, и вряд ли ее сказал даже Паскевич.

Все это отлично понимали, но все усердно смеялись, потому что острота означала военную славу. Когда генерал входил в славу, должно было передавать его остроты... Так бывало с Ермоловым, так теперь было с Паскевичем».

В следующий раз мы надеемся попотчевать читателя историческими анекдотами о маршалах Великой Отечественной.