Владимир Добрин
Советские транспортные вертолеты Ми-4 в 1970-е годы поставлялись Алжиру и другим арабским странам. Фото Яна Хрдонки
В 1975 году курсанты Военного института иностранных языков (ВИИЯ) прибыли на годичную стажировку в Алжир. Я и мой одногруппник Максим поселились в городке под названием Регайя, в 20 км от столицы, носящей то же имя, что и вся страна.
Утром следующего дня мы вскочили с кровати от громкого и протяжного пения муэдзина. Казалось, его сочный голос звучал прямо над ухом, но на самом деле он летел с расположенного напротив минарета. На минарете были установлены мощные динамики, и призыв правоверных к молитве доносился, наверное, до всех окрестных селений.
Неудивительно, что мы не задержались в постели и принялись проводить себя в порядок. Позавтракав печеньем с кока-колой, мы ровно в семь утра вышли из дому. Во дворе у подъезда уже собралась почти вся наша группа: десятка три специалистов и два переводчика. Они кучковались у служебного автобуса и оживленно беседовали, дымя сигаретами.
Мы поздоровались и встали рядом с коллегами. Когда из подъезда вышел старший, все тут же примолкли, побросали окурки в урну и образовали круговой строй. Начальник поздоровался со всеми за руку, при этом каждому всматривался в глаза и окидывал его с головы до ног внимательным взглядом.
Один из переводчиков зачитал по бумажке местные и международные новости, только что услышанные им по радио. Шеф сделал несколько объявлений по распорядку дня, и началась посадка в автобус.
КАЗУС НА «ВИЛЛЕ»
Работать нам предстояло рядом с международным аэропортом, куда мы прилетели накануне, на предприятии по ремонту, обслуживанию и испытанию военной авиатехники. До обретения Алжиром независимости это была авиационная база НАТО. На ее обширной территории имелись огромные, прекрасно оборудованные цехи для истребителей, транспортных самолетов, вертолетов и военных грузовиков, а также открытые стоянки и ангары.
В первый день мы не задержались на рабочем месте. Старший группы сразу же посадил нас в свой служебный «рено» и повез «на виллу» – на объект, где располагался аппарат главного военного советника СССР в Алжире.
«Вилла» находилась на холме, в верхней части города, в узком кривом переулке, круто спускавшемся по склону. Это было двухэтажное каменное здание, построенное в древнемавританском стиле, с фигурными решетками на окнах.
За массивной железной дверью, украшенной коваными узорами, располагались небольшие помещения со сводчатыми потолками. Полы и стены были выложены красивой керамической плиткой, создававшей мозаичный орнамент.
На «вилле» мы сдали свои заграничные паспорта в обмен на бумажные удостоверения личности и получили в бухгалтерии деньги. Тут я допустил небольшую оплошность.
К бухгалтеру зашел пожилой алжирец в сопровождении нашего соотечественника. Наш выглядел лет на 30 с небольшим. Он прибыл из Москвы тем же рейсом, что и мы, и в самолете я слышал, как он говорил кому-то на французском, что в Алжир летит впервые. Это стало заметно и потому, что он не понял, чего хочет от бухгалтера вошедший с ним алжирец.
Видя его затруднения, я перевел, что тот просит оплатный лист. Бухгалтер тут же выдал алжирцу требуемую бумагу, а соотечественник густо покраснел и одарил меня ненавидящим взглядом. Позднее я узнал, что это старший референт главного военного советника, то есть мой прямой начальник.
Должность эта не маленькая, предназначена для целого подполковника. Но в данном случае на ней оказался выпускник МГИМО – то ли пожелавший служить в армии, то ли призванный в нее на два года. Вспоминая его реакцию, я знал, что мою непрошеную услугу он не забудет и при первой же возможности попытается меня «отблагодарить».
Так оно и случилось – однако его месть неожиданно пошла мне на пользу. За что я был чрезвычайно ему благодарен. Но об этом чуть позже, а тогда мы с Максимом и нашим старшим вернулись на авиабазу и стали знакомиться с обстановкой.
ПЕРВЫЕ ТРУДНОСТИ
Первым делом шеф привел нас в дирекцию и представил местному начальнику авиационного отдела – молодому темнокожему алжирцу. Выяснилось, что я буду работать в вертолетном цехе, а Максим – в самолетном.
Начальником моего цеха оказался необычайно вежливый, умный и приветливый лейтенант лет 25. Для его возраста это было высокое звание, поскольку авиабазой командовал 40-летний капитан, а главком алжирской армии, он же президент республики, был полковником. О более высоких воинских званиях в Алжире я в то время не слышал.
Поначалу меня расстроило, что я не очень хорошо разбираю здешний французский. Многие алжирцы говорили на этом языке с сильным акцентом в отличие от наших преподавателей. Но мне хватило всего двух дней, чтобы привыкнуть к их прононсу.
Но тут же обнаружилась другая, более серьезная проблема. Нас учили в институте многому – кроме азов технического перевода. Понятно, что техника бывает разная, и всю ее не изучишь даже за несколько жизней. Однако есть термины, встречающиеся в любой ее области. Такие как «болт», «гайка», «винт», «отвертка», «плоскогубцы» и многие другие, знакомые нам с детства.
Пришлось срочно все это выписывать и заучивать. Одновременно мне дали переводить наши технологические карты – и это помогло мне самым радикальным образом. Мой нос ползал по русско-французскому политехническому словарю от А до Я и обратно, и вскоре я уже сносно переводил беседы наших спецов с алжирцами.
Порой я не постигал, о чем идет речь, но переводил дословно – и обе стороны, к моему радостному удивлению, понимали друг друга. Они энергично кивали головами и оставались довольны результатами разговора. Те и другие хвалили меня, и старший группы, директор вертолетного завода в Шяуляе, стал брать меня на ответственные переговоры с начальником базы.
Помогало и то, что тема была мне близка, поскольку я с детства увлекался авиамоделированием. Правда, до этого я занимался самолетами, но сумел быстро разобраться и с вертолетом, выяснив, за счет чего он способен двигаться в любом направлении, в том числе назад. И все это было мне чрезвычайно интересно.
РАМАДАН И КОЛБАСА
Так случилось, что наша группа прибыла в Алжир в Рамадан – месяц поста, когда мусульманам не разрешается, помимо прочего, есть, пить и курить от рассвета до заката. Рестораны, бары и кафе не работали, и на улице нельзя было увидеть курящего человека. Это было небезопасно.
Министр Алжира по делам религии призвал, чтобы все, включая иностранцев, с уважением относились к обычаям страны. Советское руководство предписало нам питаться и курить так, чтобы местные этого не видели. Вспоминая школьные годы, мы «смолили» в укромных закутках, чтобы не получить нагоняй от своего начальства.
А алжирцы вызывали уважение строгой верностью традициям и психологической стойкостью. В течение всего рабочего дня они испытывали голод, жажду и желание подымить сигаретой. Но виду не показывали и трудились добросовестно.
После захода солнца, в том числе по ночам, они плотно ели. Но такой режим переносили не все. Дважды мне доводилось видеть, как работавшие в цехе молодые ребята падали в обморок – к счастью, без последствий. На видном месте всегда стояли носилки. Принимать пищу днем разрешалось только летчикам: боеготовность – прежде всего.
Но один юный алжирский механик меня позабавил. Однажды во время Рамадана он спросил у меня, что такое колбаса. Причем назвал ее по-русски. Я добросовестно объяснил ему, что это за продукт, подчеркнув, что обычно он содержит свинину.
Паренька это не впечатлило, и он начал выпытывать подробности. Я вспотел, излагая ему досконально все, что знал о колбасах. И тем не менее он удалился явно неудовлетворенным. А когда я рассказал об этом нашим спецам, они рассмеялись:
– Да он отлично знает, что это такое. Мы ему тоже поначалу рассказывали, предупреждали, что в ней свинина, но он не отставал. Принесли, показали – разную причем. Он попробовал и стал просить еще. Пришлось носить, пока вся не кончилась. Теперь он за тебя взялся. Но ему сама колбаса нужна, а не твои объяснения. И пока не притащишь, не отвяжется.
Так и получилось. Не знаю, считал он себя мусульманином или нет, но чтобы он не обижался, я принес ему на работу кусок московской копченой колбасы, плотно завернутый в бумагу. На какое-то время парнишка исчез, но уже через пять минут, веселый и довольный, он гулял по цеху, ковыряя спичкой в зубах.
СРЕДСТВО ОТ ОБЛЕДЕНЕНИЯ
У меня сложились прекрасные отношения с советскими спецами, но одно обстоятельство поначалу удивляло: они предпочитали обедать без меня. В Рамадан столовая предприятия не работала, и наши приносили пищу из дома. Но ели ее скрытно, чтобы не дразнить и не искушать постившихся алжирцев.
Для этого спецы запирались в комнатушке, а меня почему-то отправляли обедать в другое помещение. Я не понимал, в чем дело, пока не уловил от одного из них запах алкоголя – скорее всего спирта, используемого в противообледенительной системе вертолета. Видимо, они опасались, что я кому-нибудь проболтаюсь и информация дойдет до шефа.
А с шефом у них были натянутые отношения именно по этой причине. Спецы боялись, что строгий начальник не продлит им командировку, а то и вовсе отправит досрочно в Союз. До того, как они успеют накопить себе на машину, квартиру и прочее.
Поняв, что таиться от меня бессмысленно, они предложили мне обедать с ними. От стопки аперитива на работе я всегда отказывался по двум причинам. Даже крошечная доза самого легкого алкогольного напитка затрудняет устный перевод, а иногда и снижает его качество. Зато запах изо рта дает полноценный, со всеми вытекающими последствиями.
Спецы отнеслись к моим аргументам с пониманием. И в знак доверия рассказали, как они добывают спирт из противообледенительной системы. Спиртовой бачок объемом в 60 литров предусмотрительно запирался на висячий замок и даже опечатывался. Таково было требование инструкции. Но выход всегда можно найти, особенно когда речь идет о любимой жидкости.
При включении системы спирт поступал на втулку несущего винта. А из нее, через маленькие отверстия, – на лопасти, чтобы на них не нарастал лед. Но если запустить этот процесс на земле, предварительно обложив втулку ватой и обернув гигроскопичной тканью, спирт будет скапливаться в них. После отключения системы надо лишь отжать ткань с ватой в чистую посудину – и не нужен ни ключ от бачка, ни печать.
Единственной действенной мерой в борьбе с нецелевым использованием спирта стало использование в этой системе электричества. И в Алжире уже начала появляться такая техника.
ПРЕВРАТНОСТИ ПРОФЕССИИ
Знакомя меня с вертолетами, авиатехники поведали и о связанных с ними несчастных, а порой и жутковатых случаях.
«Скрытая трещина в лопасти несущего винта приводит к его разрушению, – рассказывал один. – Если при вращении кусок отлетит на земле, могут быть жертвы. Затем происходит разбалансировка ротора, он перекашивается, и лопасти начинают мотаться вверх и вниз, как сумасшедшие. Могут рубануть по хвостовой балке. А однажды срезали верх кабины Ми-4 вместе с головами пилотов».
«Как-то раз, – вспоминал другой, – три раздолбая летели по диким и безлюдным местам. Путь был дальний, и они включили автопилот. Установили курс, высоту и, чтобы не скучать в кабине, принялись резаться в картишки.
Вдруг удар, вертолет тряхнуло, да так сильно, что у них карты из рук попадали. Посмотрели в окна, на приборную доску – все в порядке. Летят нужным курсом, на заданной высоте. Под ними, в километре, – лес, как и раньше. Решили, что врезались в стаю крупных птиц, гусей скорее всего…
Продолжили игру, а во время приземления на аэродроме им по радио орут: «Вы что, озверели? Не садитесь ни в коем случае! Стойку шасси потеряли! Основную!» Оказалось, они зацепились колесом за верхушку сопки и лишились одной из опор.
Если бы им не сказали, вертолет при посадке завалился бы, лопасти замолотили по земле, разлетелись в куски, и без погибших не обошлось бы. Садились днищем на штабель бруса».
