Что мешает перевоспитывать в тюрьмах бывших боевиков

Глубоко индоктринированные заключенные считают официальных имамов «мунафиками» («лицемерами») и даже «муртадами» («вероотступниками»). Фото с сайта www.dumso.ru

По данным ООН, около 40 тыс. боевиков из 110 стран приняли участие в военном конфликте в Сирии и Ираке. Из них, по приблизительным данным, около 4 тыс. составили выходцы из Центрально-Азиатского региона. Участие граждан стран Центральной Азии (ЦА) в террористической деятельности за границей и их последующее возвращение на родину вызывают серьезную озабоченность у руководства государств региона. Большинство стран криминализировали различные действия, связанные с боевиками, но в то же время разрабатываются реабилитационные программы. Одна из ключевых ролей в этих программах отводится религиозной реабилитации.

В многочисленных исследованиях и выступлениях официальных лиц в качестве основного мотива вовлечения в террористические группы рассматривался религиозный фактор. Но это довольно упрощенное толкование драйверов насильственного экстремизма. Рассмотрение религиозного фактора включало отсыл к слабому духовному образованию, неготовности или нежеланию религиозных лидеров противостоять пропаганде, расколы внутри сообществ, дискриминацию и др. Это же нашло отражение в СМИ: боевики изображались как «строители халифата», не понимающие «истинный» и «правильный» ислам. Все это привело к доминированию превентивных программ с упором на теологию, и далее, когда речь пошла о возвращении исламистов, встал вопрос о так называемой дерадикализации.

Под дерадикализацией понимается главным образом когнитивный процесс отказа от определенных ценностей, установок и взглядов, деконструкция идеологии. В этом отличие от разрыва связи боевика с организацией, которая подразумевает поведенческие изменения, но не обязательно отказ от идеологии. Однако изменение системы убеждений – это трудоемкая и в ряде случаев невыполнимая задача, так как мы имеем дело с людьми со сложившимся мировоззрением.

Распространенные в Центральной Азии программы религиозной реабилитации сфокусированы на деконструкции джихадистско-такфиритской идеологии. Здесь налицо однобокое понимание мотивов отъезда и приверженности идеологии осужденных боевиков. Степень их индоктринации варьируется от глубокой убежденности воинствующих джихадистов, представляющих «твердое ядро» экстремистов, до тех, кто поддерживал такие группы из меркантильных соображений, или тех, у кого просто обнаружили экстремистские материалы.

Эффективность развенчания джихадистско-такфиритской идеологии напрямую связана с оценкой и классификацией заключенных, оценкой факторов, послуживших катализатором участия в террористической деятельности, приверженности идеологии и мотивов. Подобные программы в большинстве случаев основываются на участии в работе с заключенными авторитетного религиозного лидера. Но исключительно религиозный характер подобных программ является серьезным ограничением, поскольку путь к радикализации включает в себя множество групповых динамик и индивидуальных уязвимостей, которые лучше всего устранять с помощью комплекса различных подходов, включая психологические методы в сочетании с привлечением имама.

Взгляд на приверженность экстремистской идеологии как на отражение «религиозной безграмотности» в большинстве случаев обрекает на провал дерадикализацию. Те, кто перевоспитывает заключенных, пытаются опереться на рациональные аргументы, в то время как индоктринация включает в себя совокупность эмоционального, отношенческого и идеологического подходов.

Так, изучение опыта 38 террористов, проведенное в Киргизии в 2020 году, показало, что их мотивы были связаны с просмотром видеоконтента, содержащего сцены насилия в отношении женщин и детей. Просмотр вызывал чувство негодования, усиливающегося за счет позиционирования жертв именно как мусульман. Такие пропагандистские материалы находят отклик у молодежи Центральной Азии, так как резонируют с уже имеющимися ценностными ориентирами. Практически 90% опрошенных молодых людей выделяют важность быть преданным, иметь и обеспечивать семью, заботиться о близких; важность помощи и милосердия к другим людям, справедливости, установления мира. Именно на эти особенности характера нацелена пропаганда террористических групп: призыв помочь мусульманам, «страдающим» на Ближнем Востоке из-за «несправедливых правителей». Пропагандисты формируют образ героя, который приходит на помощь слабым, спасает их от жестокости современного мира.

Исследователи предлагают ориентироваться на эти данные как при разработке эффективных превентивных программ, так и при создании реабилитационных методик для осужденных за преступления экстремистского и террористического характера. К примеру, потребность в заботе может быть реализована в понимании, что помогать уязвимым группам можно и нужно социально одобряемым способом.

Упомянутая выше мотивация нашла отражение и в выборе боевиками «своей» террористической организации в Сирии и Ираке. Так, значительное большинство опрошенных в Киргизии были членами «Джабхат ан-Нусры» (запрещенная в РФ террористическая организация). Вербовочная кампания этой группировки носила подчеркнуто «гуманитарный» подход, призывала к защите женщин и детей. Вербовка ИГИЛ (запрещенная в РФ террористическая организация) в большей степени фокусировалась на обещании создания утопичного религиозного государства, которое может «противостоять злу». Обе организации находились в жестком взаимном противостоянии и производили многочисленный контент, дискредитирующий друг друга. Одна программа дерадикализации для членов обеих группировок не может быть использована в силу доктринальных различий этих организаций и мотивов участия в них боевиков.

Любая идеология основывается на авторитете. Так и дерадикализация должна строиться с опорой на соответствующий религиозный авторитет. Встает вопрос, насколько в странах Центральной Азии, учитывая непродолжительный период развития не обремененной государственным контролем теологии, имеются подобные авторитеты. Следующий вопрос – даже при наличии такого духовенства, насколько оно готово продолжительное время уделять работе с заключенными.

В настоящий момент ряд стран Центральной Азии выходят из ситуации, привлекая неправительственные организации или независимых богословов. Другие вводят в штат исправительных учреждений должности теологов. Глубоко индоктринированные заключенные обычно рассматривают представителей власти, сотрудников тюрем, официальных религиозных лидеров (улемов, имамов) в качестве «мунафиков» («лицемеров») и «муртадов» («отступников от ислама»).

В свое время отсутствие концептуального различения приверженности радикальным убеждениям и насильственных действий привело к формированию подхода, который определял некоторые слои мусульманских сообществ как уязвимых для радикализации. Более того, «излишняя» демонстрация религиозности и приверженность религиозной практике может рассматриваться как индикатор экстремистских наклонностей. Но это стигматизирует целые группы верующих. Позволяют ли характерные для ЦА религиозные стереотипы и существующие механизмы по оценке рисков адекватно провести категоризацию заключенных – также вопрос, требующий рассмотрения.

В международной практике программы реабилитации, основанные на вере, сталкиваются с обвинениями в навязывании религиозных убеждений заключенным и нарушении принципа светскости. Государство не должно пытаться определить «истинные голоса ислама». Поскольку религиозные общины и группы, исповедующие общие убеждения, представляют собой неоднородные образования, целесообразно признавать и учитывать разнообразие их взглядов. Содержание религии или убеждений должно определяться самими верующими, в то время как проявления могут ограничиваться в соответствии с пунктом 3 статьи 18 Международного пакта о гражданских и политических правах: например, с целью не допустить нарушения верующими прав других лиц.

Первостепенная задача стран ЦА в долгосрочной перспективе – оценить эффективность реабилитационных программ путем изучения степени рецидивизма среди тех, кто освободился из заключения.

Бишкек