Мария Зверева Главный куратор лондонского музея Tate Modern Френсис Моррис выступила на Винзаводе с публичной лекцией «Искусство XXI века. Что дальше?». Коллекция Tate Modern считается одной из самых значимых в мире. Tate изучает особенности всего нового.
«Мы не хотим, чтобы Tate Modern в XXI веке так и остался музеем прошлого столетия. Нет никакого смысла в избавлении от одной навязчивой идеи только для того, чтобы просто заменить ее на другую», – говорит Френсис. Перед лекцией она ответила на несколько вопросов корреспондента «НГ»
– Ваши предпочтения в искусстве?
– Я буду говорить о dead art. Я очень люблю экзистенциализм и все, что с ним связано. Обожаю Джакометти. Искусство, которое родилось в переломный момент человеческой истории. Для меня вообще интерес к истории первоначален. Вторую мировую, кстати, до сих пор пытаются осмыслить актуальные художники. Недавно, поскольку я занимаюсь искусством Восточной Европы, мне посчастливилось увидеть работы одного очень интересного молодого поляка. Еще из ныне живущих мне весьма близко то, что делает Луис Буржуа.
– А сами вы собираете?
– Нет. Я не настолько богата для этого. Не забывайте, что я чиновник. Английский чиновник.
– Что вы планируете посмотреть в Москве?
– Обязательно пойду в Третьяковку
– Есть какой-то специальный интерес или это будет классическая экскурсия?
– Я хотела бы посмотреть Дейнеку.
– Неужели?
– Да, мне безумно интересно советское искусство. Интересен реализм в чистом виде. К тому же недавно в Tate мы выставляли французов этого же периода. Вы знаете – удивительно, но то, что делалось тогда в советском искусстве, на мой взгляд, удивительно созвучно тому, что пытались донести в своей живописи европейцы.
– Тогда советую вам посмотреть еще и Таира Салахова в фонде «Екатерина». После Дейнеки он будет интересен вам вдвойне.
– Обязательно воспользуюсь вашим советом.
– Как вы думаете – станет ли наступивший финансовый кризис таким же переломным моментом для искусства, каким стала Вторая мировая война, например? Есть ли шансы на то, что общемировые трудности снова породят общемировых же гениев, какими были любимые вами экзистенциалисты?
– Время покажет, одно можно сказать – постепенно язык искусства станет глобальным, универсальным и вообще не требующим перевода.
– Вы в это верите? А мне кажется, современное искусство так и останется Вавилонской башней. Вам лично известны какие-нибудь российские актуальные художники?
– Я знаю группу «Синие носы». Их работы уже есть в коллекции Tate. Конечно, мне известен Кабаков. Ну и если брать более широкий контекст – русский авангард – явление в свое время проинтегрировавшее все дальнейшие процессы в искусстве. Его изъять невозможно. Нельзя его и не учитывать.
– Илья Кабаков пытался. Правда, в шутку. Помните его белые пятна на картинах художников, которые якобы творили в мире искусства, в котором не было авангарда?
– О да, конечно. Но вы же понимаете, что тем самым он подчеркивал его значимость и для себя лично в том числе.
– Вы уже посмотрели основные площадки для современного искусства в Москве: «Гараж», «Красный Октябрь», Винзавод. Вам не кажется, что российские кураторы и организаторы увлечены своими проектами чуть больше, чем следует? Контент, с которым они работают, еще не дозрел.
– Может быть, вы и правы. Но тем лучше – это большой вызов для искусства в таком случае. Есть шанс дорасти до масштабов, которые заявлены. А потом знаете, ведь куратор похож на человека с фонариком или с автомобильной фарой в руках – что-то попадет в свет сегодня. Что-то моментально станет прошлым, а что-то будет достойно определения «актуальное» еще долгое время.
Дарья Гармоненко 
