Илья Петров
Пословица «Хочешь жить – умей вертеться», похоже, родилась вместе с Солнечной системой. Работа Михаила Погарского
Михаил Погарский многолик: он и писатель, и художник, и издатель, и куратор выставок. Однако ныне он готов заменить все это словосочетанием «человек «Книги художника». По случаю выхода его книги «Феномен «Книги художника» и открытия выставки «Превышение литературы» с Михаилом ПОГАРСКИМ побеседовал Илья ПЕТРОВ.
– Михаил Валентинович, на днях вышла ваша книга «Феномен «Книги художника». Расскажите о ней.
– Это единственная на сегодняшний день книга, которая всесторонне рассматривает такое явление, как «Книга художника». Это явление сегодня актуально, как никогда. Ни для кого не секрет, что галактика Гуттенберга переживает серьезный кризис и традиционная книга все больше и больше переходит в пространство цифровых носителей. Однако, как оказалось, не все поддается оцифровке. Разумеется, информативная часть переносится в электронные книги без особых проблем. А вот чувственная составляющая, тот корпус ощущений, которые возникают при контакте с реальной книгой, оцифровать пока невозможно. И мне видятся два пути дальнейшего развития книги. Первый – это электронные книги, а второй – «Книга художника». «Книга художника» – это в первую очередь произведение искусства, она способна апеллировать не только к интеллекту, но и ко всем органам чувств. Я делал книги, которые можно не только читать, рассматривать, слушать, трогать, но и есть, пить и даже курить...
– А зачем это нужно? Для чего есть или курить книгу? Это уже варварство какое-то, кощунство.
– Особенность «Книги художника» в том, что она почти всегда интерактивна, она требует от читателя/зрителя деятельного участия в своей жизни и активно вовлекает его в свое творческое поле. В ней часто все переворачивается с ног на голову. Разумеется, и книги, и газеты курили задолго до меня. Мой дядя, например, выкурил немало книг из нашей библиотеки. Брал к себе в деревню якобы почитать и пускал там на самокрутки. Но я сделал инверсию, не реальную книгу низвел к материалу для курева, а наоборот, папиросы возвысил до уровня книги. Короткое стихотворение «Отель» Гийома Аполлинера было отпечатано на папиросах, коробка превратилась в книжный футляр. В качестве бумажных «облаков дыма» книга дополнилась различными переводами этого стихотворения. Тираж книги – 21 экземпляр – разошелся по частным коллекциям и музеям, но один экземпляр мы реально искурили на презентации книги. И насколько я знаю, участники перформанса бережно сохранили у себя окурки со строками Гийома Аполлинера. Наверное, в истории искусств вряд ли найдутся примеры музейного архивирования окурков. А вот сохранись на сегодняшний день окурок, которым Репин рисовал в «Чуккокале» Чуковского, то, я думаю, он сейчас котировался бы на аукционах гораздо выше самого рисунка, поскольку рисунков у Репина много, а такой окурок был бы единственным.
– У вас открывается выставка «Превышение литературы». В чем ее особенность?
– В молодости я довольно много играл в карты. Среда картежников, как и любое другое сообщество, обрастает своим собственным фольклором, прибаутками, словечками. Наиболее богат «возвышенными» сентенциями мир преферансистов. И одной из самых популярных фраз у игроков в преферанс было коммунистическое заклинание «сначала общественное, потом свое». И надо сказать, что это очень мудрое правило, поскольку, помогая своему партнеру, ты в первую очередь помогаешь себе. Так вот, это правило тихо, мирно перетекло из сферы преферанса в мою работу на территории искусства. Последнее время я делал в основном кураторские проекты, работая на «Книгу художника» как целостное явление, а своих персональных выставок не проводил уже много лет. Теперь вот настало время сделать свою. На этой выставке я представляю более 100 «Книг художника», созданных за последние 20 лет, хотя упор, конечно, сделан на поздние работы.
– А в чем, собственно, заключается «превышение» литературы?
– Я пришел в «Книгу художника» из литературы. Писал стихи, рассказы, романы. Много экспериментировал с формой, и вот в какой-то момент эти эксперименты и увели меня в «Книгу художника», которая предоставляет огромное количество новых возможностей. Здесь, в отличие от обычной книги, текст или иллюстрация не существуют сами по себе. Творческое высказывание в данном случае изначально строится как книга. То есть я говорю уже не словами, не предложениями, не рисунками, а книгами. «Книга художника» – это целостный организм, в котором составляющие его части не просто дополняют друг друга, но вступают в диалог и придают всей системе свойство эмерджентности, когда целое приобретает новые свойства, не присущие составляющим его частям. Вот в этом и происходит своего рода превышение литературы.
– Как вы оцениваете современное состояние литературы?
– Литература, конечно, утратила свое былое влияние. Когда-то, по словам Набокова, «напиши у нас кто-нибудь из поповичей, что нужно спать на гвоздях, и пол-России будет спать на гвоздях». А сегодня в литературе, на мой взгляд, нет ярких героев, которые со страниц романов перекочевывают в реальную жизнь. И Онегин, и Печорин сначала возникли как литературные герои, а уж потом их образы наводнили Россию. Последним таким великим переселением литературных героев в физическую реальность были митьки, написанные Владимиром Шинкаревым. Эта книга сделана настолько талантливо, что многие до сих пор считают, что в ней описано реально существующее движение митьков, и мало кому приходит в голову, что все наоборот, что сначала появилась книга, а потом уже с ее страниц митьки начали свое победное шествие по России и миру.
– Какое место занимает в вашей жизни поэзия? Что вам в ней близко и интересно?
– В поэзии, как правило, интересны не столько направления и даже не отдельные авторы, а отдельные стихи или даже строки. Вот зацепит тебя какая-то поэтическая метафора, так что аж дрожь пробирает, начинаешь с азартом читать поэта, а там дальше все как-то мимо-мимо-мимо. Из поэзии XXI века я очень ценю то, что сделал Алексей Парщиков. А из коллективных действий мне наиболее близка деятельность «Русского Гулливера». Его лидеры Вадим Месяц и Андрей Тавров ставят перед собой такую глобальную задачу, как возвращение поэзии ее сакральной составляющей. Разумеется, времена «Калевалы», в которой эпические герои бьются друг с другом на поэтических поединках, миновали, и магия поэзии ушла в самые глубинные пласты культуры. Однако, несмотря на публичную невостребованность, сакральная суть поэзии несет в себе миссию сохранения самих основ культуры и цивилизации.
– Сегодня и в литературе, и в визуальном искусстве большую роль стал играть перформанс. Как вы относитесь к этому виду искусства?
– Перформанс отнюдь не изобретение наших дней. Одним из первых великих перформеров был Диоген Синопский, эпатировавший эллинов тем, что пил из собачьей миски, спал в бочке, искал человека днем с фонарем и т.п. Современные акционисты с точки зрения эпатажа пошли гораздо дальше, а вот с точки зрения философского наполнения, безусловно, проигрывают древнегреческому кинику. Ну, прибил художник яйца к Красной площади. Акт, конечно, яркий, и там была попытка какой-то смысловой подоплеки, что-то такое о фиксации, гражданской прибитости и прочее. Но в умах публики осталось только одно: художник прибил мошонку к Красной площади, а зачем он это сделал и что хотел этим сказать – не запомнит никто. Вот зачем Диоген спал в бочке, объяснять специально не нужно – действие говорит само за себя. И мне близки именно такие говорящие сами за себя акции. Например, тот же Вадим Месяц перевозит камни с Голгофы к Стоунхенджу, от Стены плача на Афон, осуществляя проект смешения почв, – и мне понятно, для чего это делается. И если он вокруг этого деяния напишет еще несколько страниц пояснений, то эти тексты будут просто хорошим дополнением к хорошей акции. Или, допустим, написали мы с Гюнель Юран веткой вербы эссе Хлебникова, которое так и называется – «Ветка вербы», и сделали на базе этого перформанса «Книгу художника». И особых вопросов, а что мы хотели этим сказать, не возникает.
– А что такое «Книга художника»?
– Ну, чтобы ответить на этот вопрос, я и написал книгу. А если коротко – это художественное высказывание, сделанное в форме книги. Если обычная книга для писателя, ученого или художника – это всего лишь контейнер для хранения информации, который с успехом может быть заменен или продублирован более компактным цифровым носителем, то «Книга художника» становится инструментом для творческого жеста. И если текст, музыка, живопись и даже скульптура поддаются оцифровке (пускай с теми или иными потерями), то для «Книги художника» во многих случаях это принципиально невозможно, поскольку интерактивность, непосредственный контакт с книгой может в данном случае играть ключевую роль. И в целом я вижу у «Книги художника» большое будущее. Сегодня, как это ни покажется на первый взгляд странным, именно она выходит на острие современного искусства. И те художники, которые этого не осознают, на мой взгляд, безнадежно отстали в своем развитии.
– Вы считаете себя больше художником, писателем или исследователем?
– Я считаю себя человеком «Книги художника». Это такая новая формация, для которой еще не существует короткого названия. И кстати, ни в коем случае не художник книги. Художник книги, или, проще говоря, иллюстратор, всегда подчинен авторскому или издательскому замыслу, а человек «Книги художника» абсолютно свободен в своей работе. Принципиальная особенность этой художественной позиции заключается в том, что я создаю свои творческие высказывания на комплексном языке. Мой месседж, пользуясь современной терминологией, может быть создан в формате 6D и апеллировать ко всем пяти органам чувств плюс к интеллекту. Разумеется, каждая книга – это особый случай. Материал и содержание высказывания всякий раз диктуют индивидуальный подход. И в одном случае превалирует визуальная составляющая, в другом вербальная, в третьем – тактильная, и т. п. Кстати, именно поэтому все выставки «Книги художника» очень разнообразны, и скучно на них не бывает.
– Кто на вас повлиял и что заставило заниматься именно этим?
– Жизнь повлияла. Прямых учителей у меня не было. Формировала общая среда, мои коллеги, единомышленники. Я занимался разными вещами: наукой, литературой, искусством. Но в какой-то момент вдруг понял, что чем бы я ни занимался, я все время делаю книгу. То есть я буквально мыслю книгами. Если я пишу стихотворение, то оно сразу же начинает заполнять соты новой книги. Или, допустим, я делал в Италии масштабную инсталляцию из обломков старых карет, эдакую тройку-птицу XXI века, так в конце концов эта инсталляция превратилась в гигантскую книгу-объект. Книжное мышление начинает работать в том числе и в моих кураторских проектах. То есть сам коллективный проект выстраивается как некая гипер-книга. Вот сейчас, например, мы вместе с художником Василием Власовым готовим крупный проект-метафору «Орфическая космогония», в котором Солнечная система проецируется на русскую литературу. И заполнять страницы этой метафорической солнечной системы литературы будут более 100 российских художников.
