0
7499
Газета Персона Интернет-версия

18.02.2016 00:01:00

Четверо грифонов

Тэги: поэзия, эмиграция, россия, петербург, америка, анна ахматова, иосиф бродский, евгений рейн, анатолий найман, пастернак, баратынский, пушкин, дельвиг, вяземский, рильке


поэзия, эмиграция, россия, петербург, америка, анна ахматова, иосиф бродский, евгений рейн, анатолий найман, пастернак, баратынский, пушкин, дельвиг, вяземский, рильке

Дельвиг, Атос или один из Битлов?..Фото из архива Дмитрия Бобышева

Дмитрий Бобышев – легендарный поэт, в 60-е годы входивший в ближайший круг Анны Ахматовой, – в апреле отмечает 80-летний юбилей. Об истоках своего поэтического стиля, дружбе с Ахматовой, Иосифе Бродском и жизни русского литературного зарубежья с Дмитрием БОБЫШЕВЫМ побеседовала Юлия ГОРЯЧЕВА.


– Дмитрий Васильевич, эмиграция была национальным неврозом и русской мечтой. Вы – знаток четырех волн эмиграции в США – как относитесь к этому? Продолжите, пожалуйста, фразу «эмиграция для литератора – это?..»

– Я бы сказал, прежде всего для страны это огромная интеллектуальная потеря. Ведь уезжает наиболее активная, решительная, склонная к переменам часть населения. Когда в России началась перестройка, я просто разводил руками: мы в зарубежье уже перестроились десятилетием раньше! С первых шагов мне помогал Юрий Павлович Иваск, русский поэт и литературовед, ребенком эмигрировавший с первой послереволюционной волной из России в Эстонию, а затем вместе со второй послевоенной – в Америку. В предисловии к антологии «На Западе», составленной им из поэтов обеих волн, Иваск писал: «Эмиграция – это всегда несчастье. Но это и увлекательное приключение на всю жизнь». С первой частью его максимы я не согласен – ведь для многих беженцев эмиграция была спасением. А вторую часть разделяю полностью. Для меня как для литератора – это прежде всего внезапное расширение сознания, обилие новых впечатлений, возможность двойного зрения, то есть такого взгляда, который позволяет увидеть себя, культуру или страну изнутри и извне. Все это чрезвычайно нужные и, безусловно, положительные факторы для творчества. Одновременно эмиграция создает сильнейший стресс, пробуждает в человеке неведомые ресурсы, ведет к открытию в себе неожиданных энергий и возможностей, но и нередко вызывает опасную депрессию. В Америке я застал представителей предыдущих волн эмиграции, притом что сам принадлежу к третьей. Между ними не было особенного доверия, несмотря на общность судеб, а порой даже возникал антагонизм. Как ни странно, их разделяло то, что должно было объединять, – Россия. Дело в том, что каждая из волн унесла свой образ страны, которую они оставили. У первой он был идиллическим, у второй – страшным, а у третьей – унылым и душным, так что общего согласия не возникло. Но вы упоминаете и четвертую волну эмиграции. На мой взгляд, это уже просто миграция, то есть не вынужденное бегство из страны, но переселение по доброй воле с сохранением гражданства, собственности, права возвращения, а это очень важное отличие от тех, кто уезжал навсегда. При этом совершенно излечивается ностальгия! Я уповаю на то, что свобода передвижений, на которой настаивал сам Велимир, председатель земного шара, навсегда сохранится в России.

– Почему, притом что вы не были явным диссидентом, не писали политических стихов, вас не печатали, а Бродского, примкнувшего к вашему ахматовскому кружку, подвергли суду?

– Для начальства и для политической охранки мы (то есть круг моих литературных приятелей) явно были диссидентами с чуждыми стихами и настроениями, а иначе почему нас не печатали, обзывали в прессе «сорняками» или «бездельниками, карабкающимися на Парнас»? Да, на Красную площадь с протестом против оккупации Чехословакии вышли немногие. Но и мы разделяли их взгляды и начиная с середины 50-х знали о преступлениях власти, презирали коммунистическую идеологию, слушали «враждебные голоса», обменивались самиздатом и запрещенной литературой, подписывали письма протеста и – да! – писали политические стихи. Были и у меня протестные стихи в поддержку венгерского восстания. С ними я выступил публично, как это описано в мемуарной книге Давида Шраера-Петрова «Друзья и тени». Стихи я уничтожил, опасаясь доноса. К счастью, никто не донес, хотя неприятности все же пришли, но уже по поводу независимой стенгазеты «Культура» – эту историю я описал в первом томе «Человекотекста». А после фельетона в «Известиях» и ареста Александра Гинзбурга все-таки был у меня тайный обыск, но не дома, а на работе – интересовались моими записями. Там я ничего запретного не держал. Когда был опубликован пресловутый фельетон «Окололитературный трутень», это воспринималось как угроза применить новый «закон о тунеядстве» к целому кругу лиц, замеченных в инакомыслии и нестандартном образе жизни. Среди них были мои знакомые, да я и сам каким-то боком оказался туда вовлечен. Дело в том, что авторы фельетона приписали Бродскому три отрывка моих стихов, довольно дерзких, и вменили их ему в осуждение. Я как автор сделал об этом официальное заявление, но его игнорировали, и я полагаю, что Бродского арестовали не только за стихи. Еще ранее, посетив приятеля в Самарканде, он оказался замешан в провокацию и был задержан. Тогда гэбэшники его отпустили. Но, как у них водится, после первого ареста второй был предсказуем.

– Как вы определяете свой поэтический стиль?

– «Стиль – это человек», как заявил еще в XVIII веке французский академик Жорж Бюффон. А человек меняется. Вначале я писал весело, иронично, с оглядкой на опыт обэриутов. Затем – образно, мажорно, не без влияния Пастернака. Или картинно и красочно, но, не забывая о «примате звука» – о красе женщины или пейзажа. Или истово и печально, когда писал об умирающем Севере, о не-красоте жизни. А то и контрастно, смешивая бытовую лексику и архаизмы, которые казались мне великанами среди слов. Юрий Иваск называл этот стиль «необарокко». Мировой вершиной и недосягаемым образцом являлась державинская ода «Бог». Америка подсказала новые краски и другую технику, я как бы перешел с масла на акрилик. Но если брать все написанное в целом, а особенно большие поэмы, то это трансцендентализм, то есть устремление за пределы видимого, чувственного, эмпирического... Под таким названием существовала группа американских поэтов XIX века: Уолдо Эмерсон, Генри Торо, Уолт Уитмен... Вот к ним я бы и хотел себя причислить.

– Кто ваш главный Учитель?

– Светочем для меня стал Райнер Мария Рильке. Под воздействием его метафизической прозы я сам взялся за перо. И впоследствии я отыскивал его стихи в разных переложениях – особенно в переводах Сергея Владимировича Петрова – и домысливал их до авторского замысла, в котором мгновенное смыкалось с вечным, а земное с небесным. Вот кто был истинным трансценденталистом! Меня поразила его фраза: «Россия граничит с Богом», и я отправился в северные странствия искать эту границу. Увы, я застал там разрушенные часовни и вымирающие деревни...

– В ваших воспоминаниях ярко описана Анна Ахматова. Она посвятила вам стихотворение «Пятая роза». И с вашей легкой руки, вернее из вашего стихотворения «Все четверо», посвященного памяти Ахматовой, в обиход вошло выражение «ахматовские сироты»… Что, оглядываясь, цените в общении с ней – литературные наставления или жизненные уроки?

– Ахматова – это событие на всю жизнь. Встречи, общения и разговоры с ней, дружба, которой она одарила в свои поздние годы и меня, и узкий круг моих сверстников-поэтов, оказались благословением, счастливой метой для моей, как оказалось, неровной и негладкой литературной судьбы. Я ведь эмигрант, демонстративно чужой – и здесь, и там, и я не претендовал ни на какие лавры. Но когда ко мне обращаются с анкетами издатели справочников Whoiswho, я неизменно ставлю в графе наград «Пятую розу». Все было важно в общении с ней: и острота литературных оценок, и мощь позднего творчества, и то, как она себя держала в литературе и в жизни. Даже цвет ее глаз, когда я глядел на нее, открывал новые смыслы в ее стихах. Помимо ахматовских глав «Человекотекста», на эту тему у меня написано небольшое эссе «Око Ахматовой». Ее памяти я посвятил восемь восьмистиший, назвав их «Траурные октавы», откуда и взялось выражение, обозначающее кружок поэтов.

– В «Диалогах с Иосифом Бродским» Соломона Волкова Иосиф Александрович проводит параллель между вашей четверкой и четверкой Золотого века: «Каждый из нас повторял какую-то роль. Рейн был Пушкиным. Дельвигом, я думаю, скорее всего был Бобышев. Найман, с его едким остроумием, был Вяземским. Я, со своей меланхолией, видимо играл роль Баратынского». В какой степени вы согласны с этим определением?

– Ну это, конечно, игровое сравнение, своего рода литературная шутка, рассчитанная на реакцию собеседников, которые должны были всплеснуть руками и воскликнуть: «Ну что вы, Иосиф Александрович, как можно? Это вы, вы – наш Пушкин!» Мне попадались в Интернете и другие забавные сравнения, когда мы оказывались тремя мушкетерами с д'Артаньяном–Бродским во главе. Здесь уже Рейн был Портос, я – Атос, а Найман – Арамис. А вот еще смешней: наша четверка – это поэтическое соответствие квартету «Битлз»! Нелепо, но симпатично, потому что подтверждает то единение четырех, которое давно распалось, а все-таки существует. Вспоминаю мое стихотворение о крылатых львах, посвященное Рейну. Оно описывает пешеходный мостик через Екатерининский канал в Петербурге. Четверо грифонов на посту охраняют его. Они хотели бы разлететься, но не могут: их сдерживают железные скрепы. Литературный смысл этого образа очевиден, но лишь недавно его разгадал московский поэт Слава Лён.

– Ваша книга «Человекотекст» пронизана культом дружбы. А какие еще существуют ценности в вашей жизни? И какое место в них занимает Слово?

– Я рад, что вы это почувствовали. Но, кроме дружбы, истинным благословением в жизни являются любовь и благодарность – вовсе не какие-нибудь хемингуэевские «ирония и жалость». Да, любовь и благодарность. А Слово (но не «слова, слова, слова») остается превыше всего и сияет над всем. 


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


«Бюджетные деньги тратятся впустую» – продюсер Владимир Киселев о Шамане, молодежной политике и IT-корпорациях

«Бюджетные деньги тратятся впустую» – продюсер Владимир Киселев о Шамане, молодежной политике и IT-корпорациях

0
2400
Бизнес ищет свет в конце «углеродного тоннеля»

Бизнес ищет свет в конце «углеродного тоннеля»

Владимир Полканов

С чем российские компании едут на очередную конференцию ООН по климату

0
3061
«Джаз на Байкале»: музыкальный праздник в Иркутске прошел при поддержке Эн+

«Джаз на Байкале»: музыкальный праздник в Иркутске прошел при поддержке Эн+

Василий Матвеев

0
2284
Регионы торопятся со своими муниципальными реформами

Регионы торопятся со своими муниципальными реформами

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Единая система публичной власти подчинит местное самоуправление губернаторам

0
4036

Другие новости