Другая книга

«Алиса увидела кролика, который…» Джон Тенниел. Иллюстрация к сказке Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес»

Сказка Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес» никогда не перестанет волновать умы детей, взрослых, переводчиков, драматургов и кинематографистов. Снова и снова появляются новые версии, постановки, экранизации. В прошлом году отметили 145-летие сказки. По этому случаю о переводах Кэрролла и других авторов с Леонидом ЯХНИНЫМ побеседовала Елена КАЛАШНИКОВА.

– Леонид Львович, как получилось, что вы начали переводить?

– Давайте сразу договоримся о самой очевидной вещи. Переводная книжка – это другая книга, не оригинал, даже если это предельно буквальный перевод. Другой язык – и всё. Хотите читать оригинал – изучайте язык этого оригинала. Иного пути нет. В данном случае мы, естественно, говорим о художественном, а не научном или техническом переводе. Выходит, главная задача – создать на своем языке хорошую книгу, как минимум «читаемую». Особенно это важно в детской литературе. Но простодушному читателю ведь подавай «оригинал», но на его языке. И писатели, переводчики книг для детей иногда просто изворачиваются, объясняя свои вольности в передаче книжки на русском.

Агния Львовна Барто издала книжку «Переводы с детского». В этом названии и есть ее придумка: как объяснить, почему стихи детей разных стран переведены ее фирменным, узнаваемым стихом.

Как-то я попал в небольшой итальянский городок с крутыми улочками – Коллоди. Там и дом-музей автора «Пиноккио», и псевдоним оттуда же – Карло Коллоди. Город просто набит деревянными мальчишками – от памятника в рост человека до крошечного сувенира. Пиноккио – один из символов Италии. Перевел книжку отличный писатель Эммануил Казакевич. Он делал именно «близкий» перевод. Увы, на мой взгляд, книжка получилась скучноватой. Зато «Золотой ключик» Алексея Толстого – один из шедевров русской детской литературы, хотя писатель ушел не только от конкретного текста, но даже и от его христианской идеи. Чем оправдался Алексей Толстой? Тем, что читал книгу в детстве и рассказывает по памяти. Слукавил.

Борис Заходер создал русскую книгу о Винни Пухе. Именно создал и имел право писать свою фамилию рядом с Милном. Но на самом деле он ее не пересказывал, как обычно указывается на титуле. Я сравнивал с английским текстом. Почти слово в слово (исключена одна главка, но это в данном случае не важно). И все же он прав, написав не перевод, а пересказ. Это чудесный случай, когда писатель конгениально передал авторскую интонацию. Волшебным способом Заходер создал не другую книгу, а ту же самую, только по-русски.

Но есть же книжки, во многом построенные на игре слов или пародии. «Алиса», например. Если попытаться передать эту игру, приходится иногда изменять даже крупные куски текста оригинала, создавая свой «оригинал». Или в противном случае, что странно, снабжая детскую книжку такими подстрочными примечаниями: «Квазичерепаший суп есть имитация супа из зеленой морской черепахи…» и т.д.

Для академического (научного) издания это необходимо, для детской книжки – нонсенс. А без такого объяснения имя персонажа «Черепаха Квази» остается непонятным для ребенка. Здесь игра слов заменена «адекватностью» переводимого текста. Это ни хорошо и ни плохо, просто не по мне. С этой точки зрения я никакой не переводчик: иногда даю себе волю.

– Ваши переводы сказок про Алису Льюиса Кэрролла знают многие. В процессе работы над ними вы их на детях не «проверяли»?

– В процессе перевода нет. Я cел в Переделкине и перевел «Алису в Стране чудес» очень быстро, на одном дыхании. Но перед этим я долго с ней возился, читал, искал свою интонацию, сидел над кусочками, которые надо пересказывать, подолгу искал первую фразу к каждой главе – это всегда очень важно. Как сделать, чтобы первая фраза сохранила верный тон? А потом, когда понимал, что хочу, все шло довольно быстро – не за месяц, конечно, но перевод я быстро сделал кусками. Никому его не читал, никуда не носил.

– А знакомым детям не читали?

– Я считаю, это неправильно, потому что тут всегда влияет обаяние знакомства, и я им не верю. Лучше читать маленьким негодяям в классе, которым скучно и они скорее хотят бежать. И вот, читая, доходишь до какого-то кусочка, который тебе ужасно нравился, но вдруг понимаешь, что им сейчас будет неинтересно и они сползут со стульев, и на ходу фразу переделываешь или вообще ее пропускаешь. Вот это да, это проверка. Из «Алисы» я читал стихи. Это игра: ты рассказываешь, что такое пародия, читаешь какую-нибудь свою пародию из «Алисы» и говоришь: «Дети, угадайте, что это за стихотворение»: «Люблю козу!», – вскричала Мая». Если узнают – слава богу. А в основном перевод свой на детях я почти не проверял. И так знаю, что у меня не то.

– А «не то» – это что?

– В прозе энергия должна быть. Бывает, энергия есть во фразе, и объяснить это совершенно невозможно, и не потому, что она как-то выстроена, просто она дает толчок следующей, а бывают фразы проходные.

– Проходные фразы встречаются у вас и в переводах, и в собственных текстах?

– В собственных текстах меньше, потому что, если я знаю, что эта фраза не годится, я лучше сюжет переделаю, чем ее оставлю. А в переводе я ничего не могу сделать, потому что тут я завишу от текста. Хотя, повторяю, я не настоящий переводчик, могу чуть-чуть поднажать, спедалировать. Я понимаю, что делаю не то, что автор, но где-то близко. Например, чтобы передать движение – «Алиса увидела кролика, который…» – каждое слово я писал через точку. Я ломаю фразу, мне это важно, и я считаю, что имею на это право, фразу ведь можно перевести так или сяк. Пожалуй, все-таки в моем переводе «Алисы» этого нет, ну, или совсем чуточку.

– Потому что к классике у вас больше уважения?

– Да, да. А вот в сказках Лира, хотя это тоже классика, я ломал фразу. Мне часто хочется сделать много повторов – разные слова, обозначающие одно и то же, они усиливают энергию фразы. У Лира этого нету, но в принципе для него подобное характерно. Не то что я проявляю неуважение к автору, я даю себе больше свободы, считая, что это в его стиле. Стиль автора я всегда стараюсь соблюсти.

– Переводы, сделанные другими, вы читаете?

– Да, конечно, читаю.

– Многие переводчики со стажем говорят, что не любят читать переводы, потому что видят, как они сделаны, видят приемы, и это их раздражает.

– Я вижу приемы и в авторской книге. По-моему, всегда заметно, как сделана вещь, я имею в виду и русские книги, и некоторые переводные. Зато в отношении некоторых книг не имеет значения, как они сделаны.

– Наверное, когда книга увлекает, на формальную сторону не обращаешь внимания.

– Нет, обращаешь, поэтому читать очень трудно. Я вижу, что этот прием был 20 страниц назад, возвращаюсь – да, точно. Иногда это мешает, а иногда ты восхищаешься даже приемом, но чаще мешает очень и все разрушает.

– А бывает, вы читаете и думаете: ах, как хорошо переведено!

– Бывает интересно, но это не тот восторг, который я помню. Значит, наверное, не было такого потрясения. Вот, читая переводы Виктора Голышева, я поражаюсь, как это сделано, причем каждая фраза – это литература. А из «детских» переводов… Ну, кроме знаменитых. Вот была одна книжка, которую я вспоминаю. Асар Эппель давно перевел книгу чешского писателя Витезслава Незвала «Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт». Я даже помню фразу оттуда, когда Анечка встретила Соломенного Губерта. Она сказала: «Анечка», а он приподнял шляпу и сказал: «Соломенный Губерт». Он поклонился и еще раз приподнял шляпу и сказал: «Соломенный Губерт». И так несколько раз. Это движение описано разными словами, и движение было разное, и это было удивительно. Мы сидели в Союзе писателей, и Асар на коленке читал рукопись. Он тогда еще не показывал (или не писал?) своих чудесных рассказов. Был известен, как великолепный переводчик. Но не «детский». И я ему тогда сказал: «Асар, отнесите это Либет, редактору «Детской литературы». И там эту книгу издали. И вот эта глава чудесно была сделана, на одном дыхании, хотя книжка огромная, Асар как будто говорил, что сократил ее. Прошло много лет, с тех пор я ее не перечитывал, но впечатление восторга осталось. Будто кто-то все это тебе рассказывает. И остался в памяти его голос. И голос, и перевод совпадали абсолютно.

– А есть ли произведения, которые хочется перевести?

– Нет, пожалуй. Все, что я хотел, я делал. Я очень хотел перевести «Ветер в ивах», «Алису», Эдварда Лира… Вот Лира я хотел бы доделать. Я и стихи его переводил, и лимерики, и обе сказки – совершенно чудесные, абсурдные абсолютно. Сказки эти были напечатаны в книжке, но их сократили, потому что там навольничал художник, и меня заставили сказки сократить.

Я бы, честно говоря, еще раз прошелся по своим переводам. Но если я возьмусь за первую фразу, то переделывать буду все до последней. Может быть, окажется, что все, что по силам, я сделал, а остальное – не по силам. Бывает такое, с этим даже не миришься, стараешься уйти в сторону – по-другому сделать. Настоящий переводчик такие вещи себе не позволит. Я не считаю, что делаю какой-то классический перевод, к которому, что называется, не придерешься. В общем, хотя всегда стараюсь точно сделать, все-таки делаю свой взгляд на эту вещь. Считаю, что имею на это право, потому что читателя интересует мой взгляд..