Шекспир, Толстой и я…

Аркадий Райкин в сцене спектакля «Его величество театр». Фото из книги Елизаветы Уваровой «Аркадий Райкин»

В последнее время Михаил Мишин нечасто появляется перед публикой, но переведенные им пьесы вот уже 20 лет идут на сценах российских театров, кинокомедии по его сценариям и записи выступлений в легендарной программе «Вокруг смеха» люди пересматривают до сих пор, а в антологии «Сатира и юмор в России ХХ века» Михаилу Мишину выделен отдельный том. 19 апреля в театре «У Никитских ворот» пройдет его творческий вечер. О том, как рождаются сценарии комедий, что сегодня стало со смехом вокруг нас и о том, чем его самого способны удивить зрители, в преддверии мероприятия с Михаилом МИШИНЫМ побеседовала Ольга ПОПОВА.

– Михаил Анатольевич, вот я вижу вас, и со мной происходит эффект машины времени: я оказываюсь в детстве перед черно-белым телевизором, где вся семья собиралась смотреть передачу «Вокруг смеха». Как же смеялись тогда – вместе, взахлеб! И я смеялась, хотя была маленькой и ничего не понимала. Мне кажется, сейчас так непосредственно люди в России уже не смеются…. А вам?

– Я бы не сказал, что изменилась природа смеха. Это вряд ли. А вот, что изменилось качество и количество юмористических передач – это да. В то время, когда выходила передача «Вокруг смеха», их было мало. Но, может быть, поэтому и уровень был другой, и востребованность другая, и отбор был, конечно, куда жестче: пошлость, вульгарность, хамство, юмор ниже пояса – все это в эфир не попадало. И в передачу было попасть трудно, но зато туда попадали лучшие: Горин, Жванецкий, Арканов, Карцев, Ильченко... Сегодня же юмористических передач много разных, каналов тоже – телевизионные, кабельные, спутниковые, Интернет… Но вот вкусовой отбор – никакой. Так что не могу оценивать непосредственность тогда и сейчас, но востребованность жанра тогда точно была больше. И смысла в юморе – тоже.

– Про смысл юмора, кстати, очень хорошо сказал легендарный Аркадий Райкин: «Обязательное правило для сатирика – быть добрым человеком, ведь сатирик всегда что-то защищает». Вы с этим согласны?

Михаил Мишин: «Нет здравого смысла – возникает смех». Фото Олега Зотова

– Должен ли сатирик быть добрым? Не знаю. В личной жизни он может быть каким угодно... А что до профессии, то я знаю одно: сатира – это поиски здравого смысла. Нет здравого смысла – возникает смех. На самом деле я хорошо понимаю, что имел в виду Аркадий Исаакович. Он имел в виду, что ведет сатирика благое намерение, он привлекает внимание к тому, что плохо, желая сделать, чтобы стало хорошо. И в этом смысле, я считаю, сатирик – гораздо больший патриот, чем тот, кто кричит, что все хорошо.

– В свое время Райкин пригласил вас в качестве автора. Как считаете, почему? И как на вас, вашу личность, творчество, повлиял творческий союз с ним?

– Райкин всегда находился в поиске авторов. И в каждого нового влюблялся. Что до меня, то я, конечно о нем мечтал – о Райкине мечтали все. И вот однажды – мне тогда было лет тридцать, и какая-то известность у меня уже была – друзья-актеры привели меня к нему. Я оставил какие-то тексты. И вот через два дня он мне позвонил и наговорил таких слов, после которых я осознал свой уровень: Шекспир, Толстой и я… (смеется). Если же серьезно, для меня было огромной честью и удовольствием с ним работать. А главное мое впечатление – это то, что Райкин был невероятным трудоголиком. Наделенный невероятным талантом, как кто-то сказал о нем, Эверест жанра, он работал, как ломовая лошадь, в течение десятилетий, на износ… Ну, а плоды моих стараний остались в двух райкинских спектаклях – «Его величество театр» и «Лица».

– Поговорим и о других ваших творческих плодах. Например, о феномене пьесы «Эти свободные бабочки», которую вы перевели на русский язык почти 20 лет назад, и с тех пор она так и идет буквально по всей России. Например, в Санкт-Петербурге она сейчас идет в трех театрах! Чем объяснить такой «вечный» успех?

– А хорошая пьеса потому что… смешная и трогательная. Это вообще-то первая переведенная мною пьеса. Я ведь не был профессиональным переводчиком, просто с юности увлекался переводом, считал это высоким ремеслом, переводил что-то для себя. Но вот однажды приехал из Америки приятель и привез несколько американских пьес. А среди них была она – пьеса Леонарда Герше «Эти свободные бабочки». И как же она мне понравилась! Своей легкостью, простотой, чистотой. Тем, что полностью шла вразрез со всей чернухой и порнухой, которые хлынули на нас бурным потоком в то время. И я стал переводить ее и, закончив, отнес в Театр имени В.Ф. Комиссаржевской. И представьте, ее сразу же поставили. Более того, вскоре она легко разлетелась по стране. И до сих пор идет по всей России, чему я, конечно, рад.

– Однако если в качестве сценариста вы в большей степени прославились опять комической стороной своего таланта, то для перевода вы выбирали грустные вещи: самый известный ваш прозаический перевод – это книга Маркеса «Хроника одной смерти, объявленной заранее». Почему выбрали такой трагичный, печальный роман?

– Вы знаете, с Маркесом – особая история. Потому что я его не выбирал. Жизнь выбрала... Где-то в начале 80-х в Ленинграде я познакомился с молодой писательницей из Испании, которая приехала писать книгу о блокаде. Ну и… в общем, я кинулся учить испанский. Однажды она привезла мне в подарок повесть Маркеса. И я уже мог прочесть ее на языке оригинала. И у меня, как говорят теперь, снесло крышу. Я был потрясен и самой историей, и мастерством Маркеса. И начал переводить. Для себя. Перевел – и положил в стол. Прошло 25 лет, и – словно какой-то толчок – я опять взялся за нее: все переписал, переделал. И дал прочесть замечательному редактору – Елене Шубиной. Ей перевод понравился, ее усилиями повесть издали, хотя незадолго до этого она вышла в том же издательстве в другом переводе. Так что Маркес – это отдельная страница в моей биографии. Она перевернута.

– Повесть эту, кстати, многие считают пророческой – и мистической, как и все у Маркеса. И почему-то именно она соединилась с вами. Вы можете объяснить эту мистику?

– Нет, конечно. Зато могу рассказать еще одну мистическую историю, связанную с Маркесом. Как-то я придумал сюжет рассказа. Человек устал от жизни и решил с ней покончить. Встал на подоконник и прыгнул с девятого этажа. И стал пролетать мимо окон. А ведь когда человек летит к смерти, для него время идет по-другому. Он успевает гораздо больше увидеть. И вот, пролетая этаж за этажом, он видит жизнь за окнами. И за каждым – такие беды и печали, что по мере приближения к земле он понимает, что его-то жизнь не так уж плоха, скорее она хороша. И когда он осознает, что жизнь прекрасна, он встречается с землей... Вот такой сюжет. И я им даже гордился и все собирался написать рассказ. И все откладывал. А потом случилось вот что. Еду в трамвае и читаю испанскую газету. И натыкаюсь на статью Маркеса. Начинаю читать. И… столбенею. В этой статье Маркес рассказывал про два сюжета, которые его, Маркеса, навсегда поразили. Первый сюжет я не запомнил, потому что был потрясен историей второго. Маркес в молодости прочитал у одного кубинского, кажется, писателя рассказ, сюжет которого в точности повторял историю про моего самоубийцу. Один в один! Что это? Как? Писателя, на которого он ссылался, я не читал никогда и читать не мог, совершенно точно. Но откуда же эта история возникла у меня в мозгу? Каким-то ветром занесло… До сих пор это для меня загадка.

– Правда, удивительно. А вот интересно, если говорить о сюжетах, как в реальной жизни они возникают? Скажем, во время творческого вечера может случиться история, которая станет сюжетом для небольшого рассказа?

– Насчет сюжетов не знаю... Но смешные вещи бывают. Во время своих вечеров я отвечаю на вопросы из зала. Чаще всего присылают записки. И вопросы в них разные – умные, дурацкие, серьезные, веселые. Но один я точно не забуду. Где я выступал, уже не помню. Но помню, зал был большой и, как ни странно, за весь вечер ни одной записки. И вот уже дело идет к концу, и вдруг вижу – идет из последних рядов бумажка. Долго передают. Ну, думаю, что-то важное. И вот она наконец до меня доходит. Разворачиваю – читаю: «Мы сидим в последнем ряду, и нам интересно знать, до Вас наша записка дошла или нет». Прочитал вслух, получил овацию…