Николай Милешкин
Невозможное в одном состоянии сознания возможно в другом.
Анн Франсуа Луи Жанмо. Полет души. 1860. Лионский музей изобразительных искусств
Месяц назад вышел из печати первый роман Нади Делаланд «Рассказы пьяного просода». У книги оказалась счастливая судьба. Сначала она небольшим тиражом вышла в малом издательстве «Стеклограф», в результате была замечена критиками, потом попала в лонг-лист премии «НОС». В итоге автор получила предложение издать книгу вторично, уже в крупном издательстве. Роман создан в жанре магического реализма. Он повествует прежде всего о любви и преодолении страха смерти, нередко – через описание пограничных состояний сознания. С Надей ДЕЛАЛАНД побеседовал Николай МИЛЕШКИН.
– Надя, вы известный поэт, автор 14 книг стихов. Как вы пришли к прозе?
– Точно не уверена, но мне кажется, что первой попыткой были «Драконьи сказки», которые изданы в поэтической книжке «Кизяк местных яков», вышедшей в 2002 году. То есть примерно 20 лет назад все началось. «Драконьи сказки», кстати, недавно были опубликованы журналом «Волга».
– Книга состоит из отдельных новелл, объединенных общей композицией. «Рассказы пьяного просода» изначально планировались «быть вместе» или писались как отдельные произведения и были объединены позже?
– Рассказы писались, что называется, «в стол» на протяжении многих лет. Сквозной сюжет про Просода и Ксению я придумала и написала буквально за полдня, но позже, когда читала книгу целиком (нужно было внимательно вычитать макет), удивилась тому, как удачно и цельно все сложилось.
– Книга вышла почти одновременно в двух издательствах, что бывает, мягко говоря, нечасто. Как это получилось?
– Да, это удивительно. Я даже представила себя ценнейшим автором, которого рвут на части издательства, и несколько секунд наслаждалась этой картинкой. Получилось так, что замечательный прозаик, литературный критик и очень хороший человек Валерия Пустовая отнесла сборник моих на тот момент разрозненных рассказов в одно большое издательство, и они там довольно надолго залегли. Потом, когда мне сказали, что нужно их послать через сайт, я решила, что это такая деликатная форма отказа, и позвонила директору издательства «Стеклограф» Дане Курской, которую очень люблю. Она, кстати, издала до этого мою поэтическую книжку «Мой папа был стекольщик». И вот я позвонила ей и в лоб спросила, не хочет ли она издать мои рассказы. Дана – чудесная, она захотела. Правда, для «Стеклографа» нужно было книжку раза в два сократить. Я сократила, получилось 10 рассказов. Они смотрелись как-то щупло, и я подумала, что хорошо бы их как-то обрамить что ли. Села и, практически не задумываясь, обрамила. А потом послала показать Лере. И тут вдруг на фоне всеобщего локдауна в большом крупном издательстве появилась возможность издать много книг в электронном виде, и обо мне тоже вспомнили. Я подумала: а почему бы не издать «Просода» в электронном формате? И Лера отправила рукопись. «Просод», видимо, понравился, потому что его внезапно предложили издать в бумаге. Но для этого нужно было отказаться от издания в «Стеклографе», а там процесс был уже запущен. Но поскольку все мои издатели оказались добрыми и умными людьми, то все устроилось. Дана сказала: «Ты что, Наденька, крупное издательство – это же круто! Хочешь я подпишу какой-нибудь отказ от всех прав?» А Юлия Селиванова справедливо решила, что нет никакого криминала в том, что книжка вышла крошечным тиражом, тем более что все права на нее я отдала крупному издательству. И вот теперь мы дружно живем с двумя «Просодами», мне нравится.
– Как вы думаете, кто на вас повлиял как на прозаика?
– В конечном итоге на меня повлияло все, что я читала, смотрела, слушала и прожила. Съела и выпила. Хотя все, как известно, это почти то же самое, что ничего. Но, конечно, мне бы хотелось думать, что те авторы, которыми я сама восхищаюсь, оставили во мне особенный отпечаток. Называть можно долго: Владимир Набоков, Аркадий и Борис Стругацкие, Милорад Павич, Милан Кундера, Оскар Уайльд, Джером Клапка Джером – это все еще из детства. Если говорить о современниках, то это Алексей Сальников (который оказал мне честь и написал предисловие к изданию), Алексей Винокуров, Леонид Костюков, Владимир Сотников и еще много замечательных прозаиков. Я прочла их существенно позже, чем начала писать, так что можно сказать, что я их просто люблю. Но все же один из них в самом деле повлиял. Этот человек – замечательный литературный педагог, но повлиял он именно как писатель, своими книгами. Я имею в виду Леонида Костюкова.
– Многие читатели ваших стихов замечали в них пристальный интерес к теме смерти. В «Рассказах» он тоже есть. Поскольку нельзя сказать, что это присуще всем пишущим людям, спрошу, откуда он у вас?
– Мне кажется, что я начала размышлять о смерти в тот момент, когда о ней узнала. По своей природе я не склонна что-то вытеснять, если меня это интересует. Наверное, если бы я могла с уверенностью сама себе сказать, что смерть – это конец нашего существования, я бы потеряла к ней интерес. Но поскольку я этого сказать не могу, то можно сказать, что меня занимает мое будущее.
– В «Рассказах» происходят странные с точки зрения здравого смысла вещи. Например, женщина, находящаяся в больнице в коме, является незнакомой девушке на другом конце города и просит зайти к ней в палату и сказать о том, что умирать не страшно. Для вас это вещи, возможные только в художественном произведении, или вы допускаете подобное и в жизни?
– Невозможное в одном состоянии сознания может быть возможно в другом. Об этом хорошо сказал Чарльз Тарт: «…если вы не можете войти в определенное состояние сознания, вы никогда не сможете понять некоторые вещи». Он, правда, говорил это о просветлении. Наталья Бехтерева в книге «Магия мозга и лабиринты жизни» описывает случай, когда женщина на операционном столе впала в кому, увидела свое тело со стороны, а потом оказалась у себя дома. В этот момент в дверь позвонили, ее пожилая мама пошла открыть дверь и задела чайную ложку, которая упала и завалилась за край ковра. Пришла соседка и принесла ее маленькой дочке красное платье в белый горошек. Когда женщина вышла из комы, она рассказала об этом своему лечащему врачу. Он спросил у нее разрешения съездить к ней домой, чтобы сообщить родственникам о том, что с ней сейчас все в порядке. Когда он приехал, то, между прочим, поинтересовался о красном платье в горошек, которое принесла соседка, и крайне изумил своей осведомленностью бабушку. А потом еще и легким движением нашел под ковром ложку. У Грофа много свидетельств подобного перемещения в холотропном состоянии. В частности, он описывает случай, когда он, живя в Америке, оказался таким образом дома у своих родителей в Праге. Люди, прошедшие через подобный опыт, подробно описывают разные детали, которые потом легко верифицировать.
– Именно интерес к подобным состояниям подтолкнул вас к тому, чтобы заняться арт-терапией? Как проходят эти занятия? Что вы выносите для себя, проводя занятия с пациентами?
– К тому, чтобы заняться арт-терапией, меня подтолкнул случай. Мы познакомились на выставке современного искусства на Винзаводе с психиатром (другом моего друга), разговорились. Я рассказала о теме докторской («Суггестивный потенциал языка поэзии»), его все это заинтересовало, и он пригласил меня в частную психиатрическую клинику – попробовать. Попробовала, получилось. Проработала там четыре года. Если бы была посвободнее, работала бы и до сих пор. О том, как проходят занятия в группе, я подробно рассказывала Ольге Балла для журнала «Знание – сила» и – в расширенном варианте – для «Частного корреспондента». Это интервью есть в Сети, называется «Разноцветными голосами». Выношу из занятий многое – прежде всего для меня это бесценные наблюдения над различными проявлениями человеческого сознания, я очень многое поняла в процессе, и до сих пор какие-то вещи достраиваются с учетом того опыта. Потом я всегда сама получаю непосредственную пользу от всех упражнений. Бывало, приходишь уставшей и опустошенной, а позанимаешься – и возникает состояние необыкновенной наполненности и радости.
– Многие читатели отмечают, что ваше творчество (и стихи, и проза) оказывает на них эмоционально положительный эффект: гармонизирует, успокаивает. Вы сознательно «закладываете» такую программу, когда пишете? Ждете ли вы такого эффекта от своих произведений? Как вы внутренне реагируете, когда вам об этом говорят?
– Конечно, я ничего специально не закладываю, но, вероятно, моя убежденность в том, что так и должно быть, чудесным образом передается через текст. Так что подсознательно я к этому готова, и когда мне говорят что-то подобное, я чувствую, что все хорошо и правильно, так и нужно. Хорошо же, когда хорошо, правда?
комментарии(0)