Николай Милешкин
Если страдальцу удается создать красивый образ своего горя, он наполовину спасен. Михаил Врубель. Демон (сидящий). 1890. ГТГ
Попадая на арт-терапию к Наде Делаланд, каждый раз ощущаешь благотворное влияние этих сеансов. Всегда кажется, что сама энергетика терапевта создает поле, в котором комфортно. О соотношении влияния терапевта и набора техник, о сходстве и различии понятий «психолог» и «псих», о спасении от самоубийства с помощью стихов с Надей ДЕЛАЛАНД побеседовал Николай МИЛЕШКИН.
– Надя, вы поэт, прозаик, недавно у вас вышла книга пьес. Но помимо этого вы занимаетесь арт-терапией. Расскажите подробнее, что это и почему возникло желание этим заниматься.
– Если не вдаваться в подробности истории вопроса, то арт-терапия – это терапия искусством, и сколько видов искусства, столько может быть и видов арт-терапии.
И даже больше. Самый распространенный вид арт-терапии – рисование (с него, собственно, и началось использование этого термина, который ввел в научный оборот британский писатель, художник, педагог, телеведущий и, как и следовало ожидать, арт-терапевт Адриан Хилл еще в 1938 году), поэтому зачастую, когда мы видим слово «арт-терапия», то сразу думаем о красках и карандашах. Между тем достаточно распространены музыкальная терапия, терапия пением, танцем, глинотерапия, библиотерапия, сказкотерапия, драматерапия, а еще есть – песочная терапия, цветотерапия, терапия оригами, фуд-арт, нейрография и т.д.
Что касается меня, то арт-терапией я стала заниматься больше десяти лет назад.
Примерно в это время я поступила в докторантуру Санкт-Петербургского госуниверситета и начала писать диссертацию о воздействии поэзии на сознание.
И как-то раз, уже в Москве, на выставке современного искусства на Винзаводе мы разговорились с одним психиатром. Слово за слово, и он пригласил меня попробовать провести занятие в психиатрической клинике «Преображение». И вот каждую субботу в течение четырех лет я вела там занятия. Так сложилась моя методика стихотерапии.
Потом меня стали приглашать на психологические конференции (где-то в Сети даже висит мой доклад об эффективности стихотерапии при расстройствах шизофренического спектра), на фестивали (например, проводила занятие по стихотерапии в рамках фестиваля «Нить Ариадны» в Доме ученых), также я использовала элементы стихотерапии на мастер-классах по литературному мастерству и по креативному письму. И все это время мне хотелось основать Центр арт-терапии, в котором специалисты разных направлений могли бы делиться своим опытом друг с другом и со всеми, кто в этом заинтересован.
Пару месяцев назад мы с моими подругами – Еленой Кукиной и Татьяной Пушкаревой – решились воплотить мою мечту. В апреле мы запустили первый курс по стихотерапии в нашем Центре арт-терапии и интермодальной терапии искусствами «Делаландия».
В мае у нас запланирован курс по «Музыкальной терапии и терапии голосом», а в июне – «Терапия мыслеобразами».
У нас потрясающие преподаватели и опытные эксперты-кураторы, которые будут поддерживать участников в рабочих чатах и давать письменный фидбэк на домашние задания.
– Остановимся на стихотерапии. Как можно с помощью стихов излечивать или облегчать состояние человека?
– Часто, особенно после лекций о поэзии и занятий по арт-терапии, ко мне подходят люди и рассказывают, как в свое время стихи помогли им выздороветь, пережить потерю близкого человека, спасли от тяжелой депрессии и даже от самоубийства.
Причем стихи, которые они читали или писали сами, были далеки от оптимизма. Вот, например, слова ростовского поэта Бориса Габриловича, погибшего совсем юным: «Стихи слагаются о боли,/ И больше нет на свете тем./ Все остальное – лишь обои,/ Которые сорвут со стен...» Но здесь нет никакого противоречия.
Для начала мы можем вспомнить древнегреческую трагедию с ее катарсисом – очищением, которое испытывал зритель, сопереживая ужасам, творившимся на сцене.
А ведь там чего только не происходило – и убийства разной степени изощренности, и инцест, и бог знает что еще. В какой-то мере при восприятии стихов действуют сходные механизмы: тот, кто читает или пишет стихотворение, во-первых, объективирует свою боль – она делается чем-то внешним, а во-вторых, он ее эстетизирует и переживает уже на совсем ином уровне, она становится частью произведения искусства.
Замечательный прозаик Александр Мелихов не раз писал и рассказывал на встречах с читателями о том, что, работая с людьми, пытавшимися добровольно уйти из жизни, он убедился, что «убивают нас не просто несчастья, а некрасивые, унизительные несчастья. Если страдальцу удается создать красивый, значительный образ своего горя – он наполовину спасен. И великие писатели, великие поэты, помимо тех наслаждений, которые нам дарует само их чтение, еще и создают иммунную систему нашей души. Выражаясь более научно, они создают экзистенциальную защиту человечества, окружают его воображаемой атмосферой, в которой сгорают, не долетая до нашего сердца, метеориты обид и утрат» («Под щитом красоты»).
Подняться над своими переживаниями, перестать совпадать с ними позволяет еще и выход за пределы самотождественности, присущий большинству измененных состояний сознания. В том числе и состоянию поэтического вдохновения, которое испытывал поэт, когда писал стихотворение, и которое через текст передалось читателю.
– Существует мнение, что в любой психотерапии личность терапевта важна не меньше (а иногда – более), чем набор техник, которые терапевт использует. Какова ваша точка зрения на этот вопрос?
– Есть области, в которых личность важна особенно. Например, педагогика – невозможно недооценивать важность личности учителя, это всем ясно. Есть области, где существенно важнее профессиональные качества. Например, хирургия.
Конечно, было бы неплохо, если бы человек, который оперирует нам сердце, аппендицит, или, допустим, инженер, проектирующий мост, оказался бы любезным и обходительным, но гораздо существеннее, чтобы он все технично сделал.
Я думаю, что в ситуации арт-терапевтического взаимодействия личность имеет значение, но при условии существования рабочей методики, потому что без нее на одной личности, так сказать, далеко не уедешь.
– Я лично не раз сталкивался с тем, что само понятие «психолог» (непринципиально, какую методику он применяет) у многих людей в нашей стране вызывает, мягко говоря, настороженное отношение, а обращение к психологу как бы человека стигматизирует. Сталкивались ли вы с подобными вещами?
– Внутри своего круга – не сталкивалась, но слышала о том, что некоторые люди имеют подобное предубеждение, которое, по всей видимости, проистекает из общего корня у слов «псих» и «психолог».
Вероятно, по этой логике, человек, обратившийся к психологу, автоматически, самим фактом своего обращения, бывает зачислен в славные ряды психов. Поэтому для него становится естественным всячески стремиться этого неприятного события избежать. Но может быть и другая причина. Скажем, сам человек или его хороший знакомый имели неудачный опыт общения с психологом (не смог помочь, произвел впечатление непрофессионала, просто не понравился и т.д.).
Правда, здесь речь уже скорее о стигматизации психолога, хотя и тот, кто к нему надумает обратиться, при таком раскладе тоже предстает не в лучшем свете. Думаю, постепенно стигматизация людей, прибегающих к помощи психолога, уйдет в прошлое.
Что же касается настороженного отношения, то, конечно, важно, чтобы существовал определенный стандарт, некая планка, ниже которой психолог не мог бы опускаться. Сейчас называются психологами профессионалы очень разного уровня, и быстро разобраться в том, кто есть кто, бывает сложно, да просто нет на это сил и времени. Поэтому нужна рабочая система фильтров.
Но, с другой стороны, еще очень важно найти своего психолога, подходящего именно вам. Кому-то нужен мягкий, а кому-то пожестче, кому-то фрейдистского толка, а кому-то юнгианского и т.д. Но я сама, например, предпочитаю техники, которые работают сами по себе.
И, собственно, их и мы и предлагаем на занятиях в нашем центре.
– Можете привести пример из вашей практики, когда арт-терапия помогла человеку решить его проблему?
– Я расскажу анекдот. Встречаются два старых товарища. Один из них очень печален. Второй спрашивает: «Что случилось?» – «Да понимаешь, тут такое дело… даже не знаю, как сказать. Это меня очень беспокоит. Я писаюсь по ночам». – «Слушай, тебе нужно заняться цигун. Вот номер моего мастера, позвони, договорись». Через месяц сталкиваются на улице снова. Тот, что был печальным, – очень довольный, радостный. «Ну что, решилась твоя проблема?» – «Не-а, не решилась». – «А почему ты тогда такой радостный?» – «Просто она меня больше не беспокоит».
Ясное дело, это шутка, но что-то в ней есть. В одном из первых своих интервью про стихотерапию для журнала «Знание – сила» я рассказывала о том, как на первом же занятии в психиатрической клинике мальчик лет пятнадцати с расстройством шизофренического спектра появился в очень сложном состоянии. Он был бледный, его трясло, он совершенно не расположен был общаться. Но в процессе нашего занятия, на котором были упражнения в парах из телесно-ориентированной терапии, вербально-эвристические, медитативные и т.д., он оживился, давал подробную обратную связь о том, как у него все получается, даже смеялся.
И врачи, которые присутствовали при этом, чрезвычайно удивились, потому что в его состоянии при его заболевании он просто не мог себя так вести.
Решило ли это занятие проблемы мальчика? Не думаю. Но его состояние объективно улучшилось. И на фоне этого улучшения основная терапия тоже пошла лучше.
Арт-терапия – это про ресурсные состояния, про возможность.
комментарии(0)