0
3642
Газета Персона Интернет-версия

24.08.2022 17:09:00

Жизнь оказалась предприятием убыточным

Про пандемию и войну Европы с Россией и про то, как польский коммунист Бруно Ясенский сжег Париж почти 100 лет тому назад

Тэги: история, проза, гражданская война, чума, эпидемия, фантастика, ссср, репрессии, польша, франция, бруно ясенский


история, проза, гражданская война, чума, эпидемия, фантастика, ссср, репрессии, польша, франция, бруно ясенский Париж еще не горит…Константин Коровин. Бульвар в Париже. 1912. Из серии «Парижские огни». Саратовский государственный художественный музей им. А.Н. Радищева

В 1927 году во Франции был опубликован фантастический памфлет бывшего помощника посла Французской Республики в СССР Поля Морана «Я жгу Москву». Содержание повести вытекает из его названия: «демократическая» и «цивилизованная» Франция помогает Польше разбить вероломных большевиков и напоследок сжигает коммунистическую Москву, как она это уже сделала с «царской» Москвой в 1812 году. Троллинг, как принято говорить сейчас, удался на славу. Возмутилось только советское руководство, которое иначе как «грязный и злобный пасквиль» книгу Морана не называло. Скандализирована была и советская богема 20-х годов, узнавшая в карикатурных образах главных героев книги «властителя умов» тогдашней интеллигенции Владимира Маяковского, его жену Лилю Брик и ее первого мужа Осипа Брика (так французский журналист Моран отблагодарил семью Маяковского за гостеприимство).

Правда, название французской книги, которую ругали на разный лад в советских газетах, отозвалось четырьмя пожарами в Москве в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Это по крайней мере утверждает Эли Корман в литературоведческой книге «По следам Воланда».

* * *

Но возмущены книгой Морана были не только в СССР. Возмутились друзья Советского Союза во всем мире. Особенно сильно возмутился живший во Франции польский эмигрант Бруно Ясенский (1901–1938), в то время член Французской коммунистической партии и довольно известный поэт и драматург. Всего за три месяца он пишет свой роман «Я жгу Париж», в котором описывает восстание пролетариата в городе Париже после объявления Францией войны Советскому Союзу, борьбу повстанцев с чумой и блокадой правительственных войск, и, наконец, призыв рабочего Парижа к восстанию всего европейского пролетариата.

Роман полон революционного «социального оптимизма». Бруно Ясенский, свидетель восстания в Кракове 1923 года и коммунистический агитатор в Париже, видит в этом городе силы, способные перевернуть вверх дном буржуазную Францию, и описывает их в своем романе – это французские рабочие и китайские коммунисты-эмигранты.

Своеобразна композиция романа. Порой он распадается на самостоятельные художественные повествования о жизни отдельных персонажей, но вместе с тем произведение не утрачивает целостности. Отдельные человеческие судьбы сплетаются в сложный узел фантастических, но в то же время реалистичных по своей сути событий. Богат и сочен язык Бруно Ясенского: «Когда после целого дня бесплодных поисков работы Пьер возвращался в город каким-то незнакомым переулком, был вечер, и вогнутые квадраты окон начинали уже фосфоресцировать внутренним потаенным светом. Улица пахла подсолнечным маслом, теплом непроветренных квартир, священным торжественным часом обеда. Жадный, прирученный голод, как дрессированный зверь, лег у порога сознания, не смея перешагнуть его, лишь довольствуясь тем, что каждая мысль, желая туда попасть, принуждена была через него переступить». Ясно, что это проза поэта, привыкшего иметь дело с метафорами и рифмой.

Роман начинается с истории маленького человечка, безработного Пьера, в силу своей темноты обманутого хозяевами и ставшего сначала штрейкбрехером, а потом и диверсантом. Это он влил бациллы чумы в водопроводную систему Парижа после того, как по плану «Зет» правительство и войска оставляют город. План «Зет» был специально разработан на случай восстания пролетариата, которое и произошло после того, как Англия и Франция объявили войну Советскому Союзу. Как и в памфлете Поля Морана, войну спровоцировала своими действиями Польша.

Во главе новой Коммуны – Парижского Совета квартала Бельвиль встают рабочие-парижане Лаваль и Лекок. Одновременно в Латинском квартале китайские студенты во главе с коммунистом П’ан Тцян-куэем создают Китайский сеттльмент. П’ан Тцян-куэй мобилизует сорбоннскую интеллигенцию на поиски противоядия от чумы. Этот железный человек (Бруно Ясенский подробно излагает историю его жизни, жизни революционера-подпольщика, опираясь, как можно предполагать, на собственную биографию и биографию своего друга Домбаля) приказывает расстреливать в своем Китайском сеттльменте всех заболевших при появлении первых симптомов чумы. Вот как писатель формулирует позицию П’ан Тзян-куэя, когда один из просителей умоляет не расстреливать его жену:

«– Не понимаю вас, товарищ… Или, вернее, начинаю вас, кажется, понимать, – сказал он резким, полным презрения голосом, – дело в протекции. Вы требуете от меня нарушения закона о борьбе с эпидемией для того, чтобы продлить на несколько дней жизнь одного из зараженных индивидов на том единственном основании, что индивид этот – ваша жена. Вы забываете, должно быть, что ежедневно гибнут, без всякой протекции десятки наших лучших работников и что лишь благодаря введению закона о ликвидации зачумленных нам удалось понизить смертность в республике свыше чем на пятьдесят процентов…»

Страшный человек в чудовищной ситуации…

В это же время не знающие о событиях в Латинском квартале вожди Парижского Совета – Лаваль и Лекок – пытаются прорвать блокаду и доставить продовольствие в голодающий и умирающий город. За это они отдают колоссальные деньги спекулянтам-перекупщикам. Но в четырехстах привезенных Лавалем мешках под тонким слоем муки оказался речной песок…

В романе Бруно Ясенского представлены и другие «правительства», возникшие в Париже одновременно с большевистскими правительствами Совета в Бельвиль и Китайского сеттльмента в Сорбонне: еврейское гетто в квартале Отель-де-Виль, изгнавшее из него мелких лавочников-поляков (sic!), бурбонская монархия в Сен-Жермен, русская концессия (разумеется, белая) в Пасси, республика полисменов острова Сотэ. Это потребовалось для того, чтобы ввести в роман антипода П’ан Тцян-куэя. Им стал белогвардеец, ротмистр Соломин. Они оба прошли горнило гражданских войн – один в России, другой в Китае. Но П’ан Тцян-куэя невзгоды закалили, как сталь, а в ротмистре Соломине выжгли все человеческое. Поэтому в решительный момент он не сумел отрешиться от идеи мести большевикам и сосредоточиться на спасении себя и своих людей от чумы. Добившись у соседней бурбонской монархии выдачи на расправу застрявших в чумном городе советских дипломатов, он сам своими руками впускает чуму в свою «концессию».

Еще одним антиподом П’ана, тщательно и художественно выписанным Бруно Ясенским, является миллионер Давид Лингслей, приехавший в Париж на переговоры американских и французских капиталистов. В момент эвакуации города французские миллионеры «забыли» своих американских коллег. Оставшись «один на один» с чумой, Лингслей переживает глубокий экзистенциальный кризис, заново переоценивает свою прежнюю жизнь: «Жизнь оказалась предприятием убыточным, и мистер Давид Лингслей чувствовал, что он без сожаления закрывает ее торговую книгу. Стоило ли ему двадцать долгих лет, днем и ночью, как каторжнику, вертеть тяжелые жернова миллионов, обильно смазывая их липким красным маслом, чтобы в момент подведения баланса убедиться, что в трудолюбиво сооружаемых амбарах вместо муки миллионами расплодились крысы цифр, чудовищная, несметная армия, вечно голодная и алчная, точащая уже зубы на него самого – на него, который мнил их своим орудием, средством, а внезапно оказался сам лишь средством для какой-то неведомой цели».

Между тем П’ан Тцян-куэй сам заболевает чумой. Только железная сила воли позволяет ему не только скрывать болезнь, но и продолжать руководить сеттльментом. Получив из лаборатории извещение, что выделены антитела для борьбы с действующим штаммом чумы, он отдает последние распоряжения о производстве вакцины и распространении ее в первую очередь в Латинском квартале и квартале Бельвиль, а потом и по остальному Парижу. После чего приводит в исполнение собственный приказ о ликвидации всех заболевших чумой, стреляя в висок из револьвера.

* * *

В этой маленькой по объему книге Бруно Ясенского раскиданы семена многих последующих литературных направлений и стилей.

Ау, господин Максим Горький и товарищи соцреалисты! Получите и распишитесь – герой из вольфрамомолибденового сплава П’ан Тзян куэй появился на пять лет раньше Павки Корчагина из повести «Как закалялась сталь», на тридцать лет раньше Василия Губанова из фильма «Коммунист». Жить рядом с подобным героем неуютно, недаром Борис Стругацкий отрекся на склоне лет от своего героя Алексея Быкова. Но теперь ясно, что это не голый конструкт социалистического реализма, а живой образ, вписанный в контекст эпохи.

Ау, господа экзистенциалисты! Вот вам чистая экзистенция (переживание субъектом своего «бытия-в-мире») – безработный Пьер, на которого весь мир идет войной, и Давид Лингслей с совершенно экзистенциальным сеансом психотерапии – это, на минуту, одновременно с Хайдеггером, за пять лет до трудов Ясперса и за двадцать лет до романов Жан-Поля Сартра и Альбера Камю (кстати, а случайно ли один из романов Камю называется «Чума»?).

Ау, поклонники турбореализма! Вот вам «философско-психологическая интеллектуальная фантастика, свободно обращающаяся с реальностями» (© Сергей Бережной), причем зафиксированная разными очевидцами.

Ау, куртуазные маньеристы! Перед вами произведение, которое напрочь перебивает ваше сочетание изысканности с циничным юмором своим сочетанием поэтической изысканности с прозой жизни.

Ау, постмодернисты! На ваших глазах роман готов рассыпаться на отдельные листы, не связанные друг с другом повествованием, а герои этих повествований даже не подозревают друг о друге. Единственная «точка сборки» – чума, захватившая Париж.

* * *

После публикации романа в газете «Юманите» Бруно Ясенский был выслан из Франции. С 1929 года он жил и работал в СССР, а его роман был переведен на русский язык и отпечатан двухмиллионным тиражом. Ясенский много ездил по нашей стране, встречался с рабочими, колхозниками, студентами, пограничниками, с партией ЭПРОНА выходил в Тихий океан на спасение терпящего бедствие судна, жадно впитывал в себя новые впечатления. Особенно много писатель ездил по Таджикистану. Результатом этой поездки стал новый роман писателя «Человек меняет кожу» о строителях нового оросительного канала, об английских шпионах, недобитых басмачах и бдительных чекистах.

По иронии судьбы именно «бдительные чекисты» поставили точку в творчестве Бруно Ясенского, арестовав его 31 июля 1937 года по обвинению в работе на польскую разведку. В заявлении на имя наркома внутренних дел СССР от 17 сентября 1937 года Бруно Ясенский признал себя виновным. Однако впоследствии, на суде, виновность свою писатель категорически отрицал. И утверждал, что его подвергли незаконным методам ведения допроса. Приговором Военной коллегии Верховного суда СССР от 17 октября 1938 года он был приговорен к расстрелу. Однако, подобно Даниилу Хармсу и Мандельштаму, Бруно Ясенского «видели» в разных лагерях вплоть до 1942 года. Этот лагерный фольклор сам по себе говорит о влиянии личности писателя на современников.

Это не просто отдельная трагедия отдельной личности. Это трагедия режима, который съел сам себя, уничтожая самых преданных своих приверженцев.

Курск


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

Юрий Юдин

85 лет тому назад отдельным сборником вышла книга «Малахитовая шкатулка»

0
1219
Нелюбовь к букве «р»

Нелюбовь к букве «р»

Александр Хорт

Пародия на произведения Евгения Водолазкина и Леонида Юзефовича

0
853
Стихотворец и статс-секретарь

Стихотворец и статс-секретарь

Виктор Леонидов

Сергей Некрасов не только воссоздал образ и труды Гавриила Державина, но и реконструировал сам дух литературы того времени

0
413
Хочу истлеть в земле родимой…

Хочу истлеть в земле родимой…

Виктор Леонидов

Русский поэт, павший в 1944 году недалеко от Белграда, герой Сербии Алексей Дураков

0
576

Другие новости