Табу – это давление общественной морали

Любивший жизнь во всех ее проявлениях. Фото из личного архива Даниила Чконии

В конце сентября ушел в иной мир Даниил Чкония, деятельность которого на ниве поэзии, перевода, литературной критики, редактуры и участия во всевозможных литературных конкурсах трудно переоценить. Незадолго до этого поэт ответил на вопросы нашего корреспондента. С Даниилом ЧКОНИЕЙ побеседовал Юрий ТАТАРЕНКО.

– Даниил Соломонович, давайте начнем с самой сути. Ощущаете ли вы такую субстанцию, как «предстихи»? Из чего она состоит?

– Это ощущение некоторого напряжения, ритма, мелькание отдельных строк, еще не получившее осознанной мысли…

– Что помогает вам «домолчаться до стихов»?

– Чтение, так или иначе связанное с литературой, историей, искусством, культурой, и сама жизнь как таковая.

– Когда стихи написаны, что происходит сразу после этого?

– Чувство эмоционального выброса, состояния «ай да Пушкин», которого хватает на один-другой день. А потом трезвый взгляд, реальная оценка того, что получилось. Если впечатление некоторой удачи сохраняется, даю стихам время отлежаться.

– Давно ли ваш читательский интерес переходил в читательский восторг?

– Да это происходит постоянно, когда читаю стихи многих авторов в их книгах, журналах, соцсетях.

– Что такое ваша территория комфорта?

– Не могу сказать определенно. Когда думается и пишется, есть потребность в герметичном одиночестве, но ненадолго – я урбанист, испытываю необходимость активного общения и не радуюсь одиночеству.

– Бывало ли у вас такое – познакомились с автором и захотелось прочесть все его тексты?

– Да, конечно! Подобные открытия происходили всегда.

– Как различаете хорошие стихи и не очень? А хорошие и великолепные?

– Хорошие стихи вызывают эмоциональный отклик, на уровне исполнения – уважение к автору: случается так, что большого волнения не испытал, но «крепкость» профессионализма оцениваешь высоко – это тоже «хорошие» стихи. «Не очень» – это когда множество огрехов бросается в глаза, когда проявлены искусственная заданность и механика написания. «Великолепные», как вы их назвали, это – поэзия, катарсис, острота впечатления. Понимание того, что стихотворение написано на вдохновении. Как бы банально ни звучало это.

– Поэзия – это метафоры, неологизмы, авторская интонация. А что еще?

– Еще это звук, музыка стиха, это непредсказуемость, нечаянность движения поэтической мысли.

– От чего свободен свободный стих? Роль верлибра в вашей жизни?

– В первую очередь, очевидно, что он свободен от рифмы. Бывает – и от размера. Но у него есть свой ритм. Я не могу объяснить действия этого механизма, но те немногочисленные верлибры, которые у меня есть, не задумывались как свободный стих. Возникали первые две-три строки, и почему-то дальше стихотворение двигалось по логике свободного стиха и развивалось таким до конца.

– По наблюдению поэта Максима Замшева, вербальное вытесняется визуальным. Как часто с этим сталкиваетесь?

– Я не очень склонен к теоретизированию, мне не кажется, что это не «новый процесс», перевес одного над другим в разные периоды никогда не пытался анализировать…

– Почему современные поэты не ставят перед собой задачу «глаголом жечь сердца людей»? Это слишком трудно?

– Думаю, что это связано с подозрением, будто повествовательная стихотворная речь идет от холодного умствования, от рассудочного стихописания, а в таком случае – от «фельетонности», от журнализма, от сюжетности, от дидактизма, от любительского простодушия. Повод к такому подозрению дают серые стихи, стихи, представляющие собой бойко зарифмованную прозу, пересказ событий. Отсюда, мне кажется, стремление некоторых современных поэтов расширить свободное пространство поэзии, ее эмоциональное выражение и восприятие. Стихи-настроения, импрессионность и музыкальность, пусть несколько неосмысленная, но яркая образность получают большее доверие к искренности их написания. Это на самом деле не значит, что сюжетно-повествовательная, философская, публицистическая стихотворная речь лишена поэзии. Тут дело в мастерстве и одаренности. Образцов хватает.

– С чем связано отсутствие новых архетипов в поэзии – со времен Дяди Степы?

– Не задумывался. Возможно, мы не улавливаем возникновения новых архетипов в поэзии, если специально не исследуем этот вопрос. Возможно, они уже гуляют в нашем сознании. А мы их не выловили, оставаясь в бессознательном.

– Что относите к системе табу в литературе – и искусстве в целом?

– На мой взгляд, табу – это давление общественной морали. Не всегда справедливое. Чаще всего идет речь об обсценной лексике. Вспомним анекдот о реакции работяги, которому на ногу уронил молоток его коллега: «Ты не прав, Вася!» Мы смеемся, понимая, что Вася удостоился оценки другими словами. И в жизни этими словами пользуемся. Экспрессивная речь. Вопрос в уместности, в воздействии на сознание читателя. Вопрос и в искусственном нагнетании приема. У меня есть свой опыт. В одном стихотворении я употребил матерное слово. Не буду приводить цитату. Поверьте мне. Оно стояло, как гвоздь в стене. И в двух книжках стихов так и было напечатано. И вдруг кто-то из издательских начальников в момент подготовки к изданию новой книжки (всё в том же издательстве) настоятельно потребовал использовать вместо букв звездочки. Люди, читавшие эти стихи, никогда не испытывали внутреннего протеста. При чтении на аудиторию убеждался в здоровой веселой реакции слушателей. А вот многие из тех, кто читал стихи в варианте со звездочками, задавали мне вопрос: так ли необходимо было использовать это слово? Да еще предлагали один и тот же вариант замены. Слово, органично жившее в стихотворении, при замене нескольких букв на значок привлекало к себе внимание, работало не на поэтическую мысль, а на отвлечение от этой мысли! Так что каждый раз должно рассматривать это в конкретном контексте.

– Идеальное стихохранилище – интернет или библиотека?

– Конечно же, уйти от привычной книги, от оформления, от комфортного чтения нелегко. Интернет дает возможность быстро обращаться к нужным текстам, дает возможность компактного размещения огромным объемам литературы. Но нашему поколению смириться с этим нелегко. Особенно теперь, когда воздействие технического и научного прогресса сулит нам омерзительно-тотальный контроль над нашим сознанием и мощным воздействием на него, становится дорогой платой за радость сетевого общения с людьми и удобством получения информации.

– Сейчас популярна серия «ЖЗЛ». Чья биография вам интересна для своего исследования?

– Да немало имен. Рад, что умельцы писать книги для этой серии обратили внимание на Фазиля Искандера. Но ведь не только люди литературы и искусства интересны. Так что я не берусь давать советы и рекомендации. А вот сотрудничество с одним из авторов, в последнее время интересно работающего в этой серии, своего друга – поэта, прозаика, критика, исследователя литературы – Илью Фаликова, редакции порекомендовал. Его книги о Марине Цветаевой, о Борисе Слуцком, о Евгении Евтушенко, о Борисе Рыжем впечатляют.

– Что можете простить талантливым коллегам – пьянство, лень, невежество, эгоизм?

– Ну, житейская лень литераторская часто оборачивается серьезным творческим результатом. Пьянство – дело дурное. Но многим хорошим людям свойственное. Я не ханжа, не моралист: воспитывать других не берусь. Эгоизм талантливого человека порой представляет собой защиту своей творческой индивидуальности. Не сужу. Невежество и талант? Я такого сочетания не предполагаю.

– В списке авторитетов современного общества поэтам отводится «…надцатое» место. Как относитесь к этому?

– С грустью. Поэты часто на интуитивном уровне улавливают какие-то векторы в судьбах людских намного раньше философов, ученых. Проникая в самое сокровенное в человеке. Отказ от поэзии, наблюдаемый сегодня в значительной части человеческого сообщества, незаметно для самих этих людей лишает их той эмоциональной сферы восприятия жизни, без которой они обедняют себя на пути от Хомо сапиенс к Человеку!

– Вопрос про успех – как он выбирает, к кому прийти?

– Смотря что считать успехом. Рекордные тиражи и гонорары? Асадов. Признание коллег по цеху и серьезного читателя поэзии при жизни? Посмертное признание властей, спекулирующих на использовании имени поэта? Стихи Цветаевой и Мандельштама, прочитанные в праздничном концерте в честь Дня Победы? Кощунство! Житейские радости? Не знаю. Все-таки есть какая-то здоровая составляющая успеха. Но сам успех может быть случайным, неожиданным. Генерируемым критиками. И вполне заслуженным. А не уступающий дарованием другой стихотворец может быть несправедливо незамеченным.

– Мы все переболели коронавирусом. А какая зараза страшнее – вирусы наживы, равнодушия, бездарности?

– Риторический вопрос – все три явления разом!

– Что больше всего любите?

– Жизнь во всех ее проявлениях. Человеческую дружбу. Общение. Максимально возможные свободу и независимость. Мирное сосуществование народов и государств.

– В одном из интервью, отвечая на вопрос о любимых авторах, вы сказали: «Я всеядный. Но мне это жить не мешает». А что мешает вам жить? И где граница между всеядностью и разбросанностью в предпочтениях?

– Жить мешает подлая власть, отсутствие личностного начала в человеке, стадное мышление. Что касается всеядности (речь ведь в том интервью, о котором, если не ошибаюсь, шла именно о поэзии), в моем понимании – это нормальное восприятие разных поэтических школ, тенденций, приемов. Принцип вечный: было бы талантливо сказано. Я бы это не назвал разбросанностью.

– Вопрос члену жюри поэтического фестиваля «Эмигрантская лира» – как меняются темы и сюжеты стихов, присылаемых на конкурс? Открывает ли «Эмигрантская лира» новые имена?

– Мне кажется, тут нет правила. Новые участники иногда неумело или стандартно ведут свою стихотворную речь, но в основном они отсеиваются на предварительном этапе, который мне неизвестен, – я вхожу в финальное жюри. А на этом заключительном знакомстве совершаются открытия – для себя в первую очередь. Я председательствовал несколько лет в жюри поэтического конкурса «Ветер странствий» в Риме – конкурса для молодых русских поэтов зарубежья. Я не буду называть никого, боясь кого-то не упомянуть. Они знают, что конкурс был их открытием для членов жюри, а потом случились их первые публикации в журнале «Эмигрантская лира», где я веду раздел зарубежной русской поэзии. Дважды председательствовал на фестивале «Дорога к Храму» в Израиле. Опять же были открытия для себя и для журнала. Так же, как и фестиваль «Ганноверская весна», где я председательствовал в прошлом году, на котором открыл для себя и журнала несколько имен. А в «Эмигрантской лире» у нас была рубрика «Дебют», тоже открывшая немало имен для широкого читателя. Сейчас от этой рубрики мы отказались. Хорошо в России, где столько всяческих семинаров для молодых авторов, находить интересных дебютантов! Но мы не можем знать о молодом авторе, живущем где-либо в экзотической, с точки зрения русской поэзии, стране. Мы о них можем услышать только после каких-то публикаций. А это уже не наше открытие. Другой разговор – увидеть интересного новичка в другом журнале: поддержать его нашей публикацией мы можем.

– Лучший способ монетизации литспособностей – это...?

– Мне такой способ неизвестен. Знаю о попытках чтения текстов в сопровождении музыкальной группы, актерского участия в концерте поэта. Видимо, есть удачные примеры, хотя и риск того, что это тексты из разряда масскультуры, присутствует. Наверно, концертирующие авторы-барды могут реализовать оплату своих выступлений. Об авторах песенных текстов я не говорю. Это другой мир со своими талантами и своими халтурщиками. Мир богатых людей. Иными словами, большинство пишущих стихи в привычном понимании этого слова остается в стороне от темы.