Бог, затаившийся в статуе

С течением времени поэзию анализируют все более претенциозно, а от самих анализов разит мертвечиной. Пообщавшись с высоколобыми интеллектуалами из поэтических журналов, на стихи неделями не хочется смотреть, не то что сочинять их. Чем-то это похоже на пляжные таблички "Берег размыт. Купаться воспрещается" - создается ощущение, что вот-вот свалишься.
Элизабет Бишоп

Все-таки предрассудки - вещь удивительно живучая. В частности, в академических кругах давно и прочно укоренилось мнение, что научное исследование должно быть длинным, толстым и скучным. "Что же вы, батенька, пишете "легко видеть" или "вызывает некоторое недоумение". Это вам не беллетристика и не очерк. Извольте выбирать соответствующие выражения". Так или приблизительно так сперва у дипломников, потом у аспирантов, потом у младших научных сотрудников и ассистентов полностью отбивается привычка говорить о художественной литературе нормальным, достойным ее (литературы) языком. В результате получаются словесные уроды типа "В самой общей формулировке тематический стержень "Грозы" можно определить как столкновение между новыми веяниями и старыми традициями, между утесняемыми и утеснителями, между стремлениями угнетаемых людей к свободному проявлению своих духовных потребностей и т. д.", прочтя которые, Пушкин вызвал бы автора на дуэль, а Достоевский впал в эпилепсию.

А ведь главное при чтении литературы, особенно поэзии - получать удовольствие от того, что читаешь, и любить своего автора.

Одним из, увы, немногих людей, кто умел это делать и, более того, умел учить, как это делать, - был Ефим Григорьевич Эткинд. Многие счастливчики, успевшие экспроприировать из школьных библиотек "Разговор о стихах", навсегда заболели поэзией и теперь способны читать (а иногда и писать) литературу более специальную, как две последние книги Эткинда.

Их толщина не должна вводить в заблуждение: сам исследователь писал "Нельзя сказать "Это стихотворение я уже прочитал". Потому что настоящие стихи многослойны. Их можно воспринимать по-разному, с меньшей или большей глубиной понимания. В сущности, они на это и рассчитаны: каждый получает от поэзии то, что он способен от нее взять" ("Разговор о стихах"). Поэтому книги Эткинда писались долгие годы, разрастаясь и углубляясь, но одно в них оставалось неизменным: тонкое, трепетное и почтительное отношение к автору. Великий скрипач Яша Хейфец говорил: "Музыкант должен быть исполнителем, а не фокусником. Музыка гораздо важнее ее интерпретатора", а с кем еще можно сравнить стиховеда, как не с музыкантом? Необходимость такой же всесторонней чисто технической подготовки и такая же обязательность наличия таланта, вдохновения, без которого справочник по метрике составить можно, а вот Пушкина читать нельзя. Поэтому посвященная Пушкину книга открывается признанием исследователя поэту: "Никогда я с ним не расставался. Его стихами объяснялся в любви, его строки помогали мне пережить травлю и самое трудное в жизни - предательство близких. Теперь я более чем вдвое старше Пушкина - позади осталось дважды 37. А я продолжаю склоняться над его страницами, твердить его стихи и безуспешно пытаюсь разгадать тайну его гармонии".

Последующие шесть сотен страниц наглядно демонстрируют, как нужно работать с гениальными текстами.

В книге есть анализ классический - глава 3 "Из наблюдений стиховеда и популяризатора"; структуралистский - глава 4 "Композиционное искусство", собственно стиховедческий - глава 1 "Слово. Стих. Строфа", историко-литературный - глава 7 "Евгений Онегин: история его интерпретаций в советскую эпоху", наконец, анализ, который хотелось бы назвать синтетическим или поэтологическим: стихотворение "Полководец" Опыт интерпретации.:Отрицательное начало - Стих\фраза\жанр - композиция.

Однако монография Эткинда - не сборник отдельных остроумных анализов. Теснейшая связь Француза (лицейская кличка Пушкина) с собственно Францией, в которой поэт никогда не был, хотя первые стихи написал именно по-французски, позволяет уяснить общеевпропейскую роль поэта, его место в культуре XVIII-XIX вв. Особый интерес представляет глава 8 "В кругу европейцев (Парни, Шенье, Мериме, Гете)".

Завершается книга анализом французских переводов Пушкина - одной из любимых тем исследователя. Представляется, что в процессе создания монографии Эткинд, помимо перечисленных, решал еще одну "сверхзадачу": непосредственно показать диалог и взаимовлияние двух культур, так давно и тесно связанных друг с другом.

Существует определенный набор цитат, которые можно употреблять применительно к классикам, не задумываясь особенно над их значением. Применительно к Пушкину самое затертое "Пушкин - это наше все". Но Аполлон Григорьев вкладывал в свои слова определенный смысл, а не просто сыпал bon mots во время table-talk. Вторая книга Эткинда позволяет рассмотреть Пушкина уже в контексте русской культуры и, возможно, несколько прояснить смысл слов замечательного русского критика.

Понятие "Внутренний человек" Эткинд заимствовал у Жана-Поля (Рихтера), который писал "Внутренний человек - это Бог, затаившийся в статуе, не каменный, как она, - в каменных членах статуи растут и созревают его живые органы на основании непонятных жизненных законов".

Под психопоэтикой "автор книги разумеет область филологии, которая рассматривает соотношение мысль - слово, причем термин "мысль" означает не только логическое умозаключение, не только рациональный процесс понимания, но и всю совокупность внутренней жизни человека. Мысль передает содержание, которое Жан-Поль вкладывал в понятие "внутренний человек". Определив таким образом во введении логико-понятийный аппарат, автор фактически излагает историю русской литературы XIX века: Пушкин, Лермонтов, Гончаров, Тургенев, Достоевский, Толстой, Гаршин, Чехов. Оригинальный взгляд на известные со школы литературные произведения позволяет в новом свете взглянуть на набившие оскомину тексты, еще раз убедиться, что собой представляет русская литература, какова роль в ней Пушкина, и почему Пушкин - это действительно наше все.

Иными словами, и филологи, и просто любители поэзии получили прекрасный подарок. Увы, он оказался прощальным. В ноябре месяце Эткинда не стало. Но его голос, его речь, его книги... Людям, пока их не читавшим, можно искренне позавидовать: удовольствие от знакомства с ними у них еще впереди, а его хочется испытывать вновь и вновь.