Дарья Суховей Первый том "Большого словаря мата" (интервью с составителем словаря Алексеем Плуцером-Сарно см. в "EL-НГ" за 01.11.01) посвящен только одному из обсценных слов, слову крепкому, настоящему и краткому. Словник занимает пару десятков страниц, еще полсотни - статьи, исследующие этимологию слова (А.Д. Дуличенко), его феноменологию, антропологию, метафизику и прагмасемантику (В.П. Руднев); отдельная статья реконструирует историю словарных описаний "непристойной лексики" от Даля до наших дней. Все вместе в подзаголовке названо "опытом построения справочно-библиографической базы данных лексических и фразеологических значений слова". Итак, не столько "словарь", сколько то, что словарю предшествует, - база данных, картотека.
Самый большой по объему раздел в книге отдан фразеологии, что правильно, так как эвфемизмами-дисфемизмами пропитана наша речь. Как ни парадоксально, этому в наибольшей степени способствует сам факт существования мата, а не культурные табу или коммуникативные проблемы. В данном случае табу у нас не общекультурное, а все же, по крайней мере с недавно ушедшего века, языковое: мы можем называть мужской половой орган самыми разнообразными необсценными словами, а совершенно не привязанные к нему элементы действительности - этим, обсценным, добавляя заметную и непостижимую экспрессию, непереводимую, не заменяемую. Подобрать синонимы для матерных слов невозможно, в любом тексте обязательно что-то теряется. То есть "мат" - это определенные последовательности букв, а не значение, которое им придается контекстом - прямое (часть тела) или переносное (оскорбление, отрицание и многое-многое прочее).
Абсолютно не важно, кто употребляет это слово в речи, а кто - нет, всяк русскоязычный владеет этим словом хотя бы пассивно. Национальная фишка, чуть ли не материал для книги "Эти странные русские". Алексей Плуцер-Сарно предпринял первую грамотную, без спекуляций, попытку разобраться в том, как это слово функционирует; и такая попытка немаловажна как для испорченных нас, так и для подрастающего поколения - не то чтобы неиспорченного, но, коль скоро рамки дозволенного в языке постепенно расширяются, скажем, более раскованного. Публикация многостраничной филологической работы фиксирует то особое положение, которое занимает в языке описываемое слово. Таким образом возникает шанс спасти язык - от стирания границ между особым и обычным. При этом дихотомия запретного и допустимого, конечно, увы, не стирается, а обостряется. Даже самые консервативные филологи - те, кто против включения матерных слов в словари, более того, в словари разговорной речи, - полагают, что этому изданию есть место на книжной полке, находящейся в их ведении. Рецензируемая книга предоставляет им прекрасную и долгожданную возможность четко отделить то, "что нельзя", от того, "что можно".
Для менее консервативных читателей книга интересна постановкой проблемы, "как надо" и "как не надо" использовать слово. Сложности словоупотребления не в последнюю очередь связаны с тем, что интересующее нас слово существует на грани между "бранным" и "комическим". Оскорбление смешно, смешное неприлично, то есть в конечном счете для кого-то оскорбительно.
Особое положение слова в языке и в культуре сказалось и на главных недостатках "Словаря". Алексей Плуцер-Сарно доверчиво следует за источниками поэтического свойства - будь то авторские или фольклорные тексты в стихотворной форме. Поэтические иллюстрации действительно незаменимы для представления акцентной парадигмы слова по падежам - слово, зажатое ритмом и зачастую рифмой, не может извернуться иначе, здесь вариативность невозможна. Однако при истолковании тех или иных значений слова поэтический язык - с его семантической многомерностью - явно оборачивается против исследователя.
Разумеется, автор привлекает самый различный материал, далеко не только поэтический - и художественную прозу, и нонфикшн. В ход идут многообразные каналы информации - книги, архивы, рукописи, чаты, устные опросы. От пергамента до интернета. Но стихотворная речь в таком контексте играет специфическую роль - во всех остальных случаях можно исхитриться и выкинуть слово из текста практически незаметно для посторонних глаз. С песней (поэтической формой) это, как известно, проделать гораздо сложней.
