Ирина Котельникова Как работает стихотворение Бродского: Сборник статей. / Редакторы-составители Л.В. Лосев и В.П. Полухина. - М.: НЛО, 2002, 304 с.
Канонизация Бродского состоялась и обжалованию не подлежит. Произошло это еще при его жизни - далеко не каждому большому поэту доводится читать серьезные исследования собственного творчества. Бродскому довелось. Теперь же, когда его тексты собраны и изданы, мемуары о нем написаны, идет неизбежный процесс - культурное освоение феномена Бродского. Как замечает со здоровой дозой цинизма Лев Лосев, один из авторов и составителей нового сборника, "можно сказать, что в филологической индустрии на Западе, как и в России, бродсковедение - бурно развивающаяся отрасль".
Сам сборник содержит работы западных славистов - в основном университетских профессоров; некоторые из авторов лично знали Бродского, и ссылка на его мнение придает их сухому (по большей части) анализу неожиданную теплоту живого свидетельства. Томас Венцлова и вовсе предпочел выбрать для разбора стихи, посвященные непосредственно ему. При этом страх нарушить "правила строгого научного этикета" и исказить перспективу, к счастью, оказался слабее желания зафиксировать "конкретные обстоятельства и детали", которые "быстро изглаживаются из памяти современников". Необычность книги в числе прочего и в этом - она написана не просто профессионалами-литературоведами, но современниками, находящимися одновременно вне и внутри материала.
Авторы в каждом конкретном случае анализируют небольшой текст (как правило, одно стихотворение), однако соединение статей дает эффект бесконечной пространственной и временной перспективы, тем самым успешно иллюстрируя представления о "всемирной отзывчивости" поэта и отчасти подводя фундамент под зреющую в культуре мысль о том, что Бродский - это новый Пушкин. Так, Ядвига Шимак-Рейфер исследует "польский след" в биографии и текстах поэта, Томас Венцлова - "кенигсбергский текст" русской литературы и "литовский цикл" Бродского, Роберт Рид - стихи о Белфасте. Первостепенную значимость приобретают и опыт эмиграции, и двуязычие, расширяющие заданные границы языка и культуры - об эмиграции и двуязычии поэта говорится практически во всех статьях. Помимо "географической" широты исследователи отмечают и тематическое многообразие текстов Бродского, причем особое внимание уделяют именно мотивам, связанным с пересечением различных границ (в частности, между жизнью и смертью - в сборнике рассматриваются несколько стихотворений "На смерть┘"). Наконец, важна и многовековая традиция, продолжателем которой предстает Бродский. Исследователи находят истоки его поэзии в древнеиндийских текстах, Ветхом Завете, буколиках Вергилия, стихах Державина, английских метафизиков и во многих других местах, иногда сразу в нескольких - так, Валентина Полухина отмечает, что "судьба и творчество Овидия, Данте, Пушкина, Мандельштама, Цветаевой и Ахматовой являются культурным фоном" одного стихотворения "Я входил вместо дикого зверя в клетку┘".
В сборнике исследуется и формальная сторона стихов: в статье Барри Шерра, например, представлен подробнейший анализ строфики Бродского, вызвавший, по утверждению Льва Лосева, "искренний восторг" самого поэта. Много внимания искусству "делать стихи" уделяют и другие исследователи, прилежно подсчитывающие количество строф, строк, стоп, слогов, гласных и согласных букв, существительных и глаголов. Иногда смысл подобной дотошности остается темным, а то и, пожалуй, специально затемняется. Иначе чем объяснить появление в переведенной с английского статье Виллема Г.Вестстейна такой фразы: "Будучи текстуальным, сам текст "деконтекстуализуется", хотя и может содержать некоторые характеристики┘ отсылающие к конкретному тексту"?
В противоположность приведенной цитате часть статей приятно удивляет неожиданной легкостью стиля (изящное эссе Романа Тименчика о "стиховом танго" Бродского "1867") или своеобразным поворотом темы (работа Джеральда Янечека о манере декламации Бродского; статьи Кеннета Филдса и Елены Петрушанской о роли джаза в жизни и поэзии Бродского). Закономерно, что речь в данном случае идет о музыке - музыка оказывается "территорией свободы": "Альтернативное звуковое пространство┘ было и временем освобождения от канонов советского существования и культуры" (Елена Петрушанская).
Новаторство, движение "поверх барьеров", а вместе с тем и укорененность в традиции позволяют легко подобрать Бродскому место в пантеоне русской литературы: "Последний поэт высокого стиля┘ концептуализирует свою жизнь, выстраивая свою легенду. Легенда эта обретает все большую убедительность" (Валентина Полухина). Можно добавить, что теперь право выстраивать легенду перешло к читателям Бродского, его исследователям и, в свою очередь, их читателям.
