Кирпич в сюртуке против моськи

Дом Сологубов всегда был гостеприимен. Федор Сологуб с женой Анастасией Чеботаревской. Фото 1910-х годов

Литература Серебряного века любила парадоксы и эпатаж. «Неколебимой истине/ Не верю я давно», – не без вызова провозглашал черный маг Валерий Брюсов.

Поэтому неудивительно, что некоторое влияние подобной парадоксальности сказывается и при публикации архивных материалов мэтров отечественного декаданса.

Настоящий сборник неизданных материалов поэта и прозаика Федора Сологуба (1863–1927) практически не содержит художественных произведений автора «Тяжелых снов». Исключение составили лишь 47 ранее неизвестных переводов.

Что же вошло в него? Вниманию читателей предложены «Тетради посещений» – нечто вроде камер-фурьерского журнала, фиксирующие гостей писателя с октября 1889 по январь 1915 года. К сожалению, сохранились не все тетради, например, отсутствуют записи почти за весь 1913-й и полностью за 1914 годы. Тем не менее они чрезвычайно полно раскрывают список людей, посещавших дом Федора Кузьмича и его супруги Анастасии Николаевны. Наряду с вполне понятными и предсказуемыми визитами Валерия Брюсова или издательницы Любови Гуревич в гостях у писателя бывали люди, далекие от его взглядов и устремлений. Так, 28 декабря 1898 года с 21.00 до 22.20 Сологуба в числе прочих посетили публицист-консерватор Михаил Меньшиков и философ Владимир Соловьев. Если учесть, что в то время для Сологуба были характерны левые взгляды, то появление в его доме Михаила Осиповича выглядит как минимум удивительно. Не менее парадоксально и появление в гостях Владимира Сергеевича, особенно в свете его скептического отношения к символистам (вспомним соловьевские пародии на того же Брюсова).

В сборнике опубликована и переписка Сологуба и его супруги с режиссером Всеволодом Мейерхольдом и публицистом Разумником Ивановым-Разумником. Также приводятся адресованные писателю письма Сергея Соколова, основателя и главного редактора знаменитого «Грифа» – издательства символистов. Отметим, что и сам Соколов не был чужд писательства, публиковался под псевдонимом «Кречетов». В связи с этим современники любили пошутить по поводу «птичьих» названий Сергея Алексеевича. Издатель и писатель дружили, были на «ты», что вообще-то не являлось чем-то характерным для «кирпича в сюртуке», как называл Федора Кузьмича философ Василий Розанов. Из писем видно, что Соколов искренне восхищался своим другом и возмущался любой критикой в его адрес. Так, после публикации рецензии Николая Гумилева на собрание сочинений Сологуба он писал: «Весьма негодовал, прочтя в последнем № «Аполлона» гумилевскую на тебя хулу. Знаешь, Федор Кузьмич, подобало бы привести мальчишек к должному решпекту. Конечно, в твоих глазах, как и в глазах зрителей, Гумилев – моська, и притом не особо породистая, но ведь, бывает, и мосек бьют, когда они лезут под ноги».

Федор Сологуб: Разыскания и материалы. – М.: Новое литературное обозрение, 2016. – 832 с.

В книге представлены и письма лиц круга Сологуба, в которых он упоминается. В подобном контексте, помимо важных дополнений к биографии писателя, через его творчество корреспонденты дают собственное, нередко парадоксальное видение современной культурной ситуации. Так, издатель и литературный критик Петр Перцов в одном из писем 1908 года к Розанову (оба они, кстати, также присутствуют в списках «Тетради посещений») размышлял, что «в успехе декадентов самое интересное, что он связан как-то с революцией. Ведь несомненно, что без нее еще долго Брюсов казался бы смешным, а Кузмин и компания были бы прямо невозможны. Революция, бесспорно, как-то отменила внутреннюю психологическую цензуру вместе с внешней. Это бесспорный плюс. Но есть и минус в том, что едва ли этот внезапный модернизм не есть какой-то «развал души», психическое гниение. Особенно это плохо для «революции», ибо декадентство явно химически «анестезирует» все революционное. После «Крыльев» не пойдешь на баррикаду».

Получается, что и без творческого наследия писатель интересен. Парадокс и эпатаж? Но не зря литературовед Павел Медведев, знавший автора «Заклинательницы змей», в последние годы жизни вспоминал: «Сологуб-человек больше Сологуба-писателя. Больше, глубже, мудрее, разнообразнее».