Очень горячо

Татьяна Кузовлева. Между небом и небом. Новая книга стихов. – Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2008. – 184 с.

Когда-то Татьяна Кузовлева просила у Мастера: «Дай мне секрет смешения породы». У нее действительно смешаны очень разные вещи: стон и восторг, гнев и всепрощение, страсть к одиночеству и потребность соединения. Если же говорить о вещественных слагаемых стихов Кузовлевой, то все материалы легкие, почти прозрачные, но не хрупкие – добротные, надежные. И ставит она свой дом не на песке, а на древних стихиях воздуха, воды, огня. Потому мне нравится и необычное название книги: «Между небом и небом». Поэт себя угадал.

Сказать, что это стихи искренние, трогательные, пронзительные, – мало. Я всегда считала, что без этой триады нет лирики. А поэзия для меня, конечно, прежде всего лирика, не обязательно любовная, но обязательно душу проницающая. Спасибо Татьяне Кузовлевой, что не изменяла лирике ни с прозой, ни с литературоведением, как я, грешная. Оказывается, в умелых руках это самый вместительный, самый беспредельный жанр!

Помню игру в «горячо – холодно». Так вот, холодного в этой книге ни одного стихотворения не нашла. Есть «очень горячо», просто «горячо» и «немного холоднее». Мне, скажем, дороже стихотворение «Бомж», чем «Старики». Потому что первое – «очень горячо», а второе благородно, но – «холоднее». Вот «Бомж»:

Уходит мой поезд в тупик,
и захлопнулись двери.
Сигнальная кнопка мигает,
на стыках дрожа.
И в гулкой утробе ползущего
медленно зверя
Не сыщется жертв, кроме
этих – меня и бомжа.
Он зычно храпит, подложив
под висок капелюху.
Вагонная лавка ему – что
родная кровать.
«Судьба!» – бормочу, и состав
отзывается глухо.
И створки дверные мне сил
не хватает разъять.
И едем мы с ним, неизвестно
куда и насколько.
И главное, здесь никому
не хватиться меня.
И разве что я не отмечена
синей наколкой,
А так – мы попутчики,
значит, почти что родня.
Мы едем по миру, где спутаны
вёсны и зимы,
Где сходятся грех, покаянье,
молчанье и крик.
Где все мы равны изначально
и все заменимы,
И каждый не знает, когда
его поезд в тупик.
А поезд ползёт, синеватые
рельсы утюжа.
И кажется, можно в любую
минуту сойти.
┘Нам были даны при
рождении чистые души.
Спит бомж в электричке –
Храни его, Боже, в пути.

Все, что о любви, о женской судьбе, о матери-земле, «горячо» или «очень горячо». Последний любовный цикл я сначала боялась читать, потому что знала: изранюсь. Робкая поначалу, плакавшая по ночам «в бесталанности», рано приподнявшая свои крылья, долго не решавшаяся на безоглядный полет, ее лирическая героиня вдруг сорвалась с места – и поминай как звали. Все, чего достигла в жизни, все, что постигла за свой век, превратилось в одну силу. Страсти? Выхода из собственного существа? Внедрения в иные сферы? Не знаю. Знаю только, что это подъемная сила, что рядом с этой силой все мельчает, значительным остается только то, что не хочет/не может отпустить. Но это уже какой-то Шагал┘ Каждый из нас бывает разочарован, если бросают на ходу: «Читал. Хорошая книга. Хорошие стихи». Или даже в превосходной степени: «Великолепная книга. Отличные стихи». Невольно думаешь: не читал, а пролистал в лучшем случае. Но мы-то не пролистываем свою жизнь. Каждое стихотворение – мета, веха, иногда иероглиф. Но за ними – мироздание, и «я» в нем...

Поэзия и архитектура – если и сестры, то троюродные. Иван Макаров. Девочки-сестры. Портрет Лизы и Наташи Араповых. 1879. Пензенская областная картинная галерея им. К.А. Савицкого

Когда перечитывала «Между небом и небом» во второй и третий раз, отмечала крестиками именно веховые стихи. Ранние не трогаю. С ними давно сжилась, их оценить объективно не берусь. Помню даже cтрочку из первоначального варианта «Истины»: «Припадает к ним, как к абрису Христа...». Тогда это было громоподобно!..

«Двое на планете», «Холодает вокруг», «Неизвестный поэт», «Веселый юноша», «Ну что тебе сказать», «В пространстве бытия», «И когда две ласточки┘», «Нет, еще не время ледоставу┘», «Как камешек на дно реки┘» – это самые-самые для меня. Так сошлось, что, прочитав книгу Кузовлевой, я неожиданно получила в дар весомый труд академика архитектуры Рябушина, посвященный Захе Хадид, иранке по происхождению, давно живущей в Лондоне, потрясшей мир своими проектами «строительных объемов» из легких и прочных материалов. Многие из них уже введены в жизнь. Интересно, что незатасканные архитектурные термины и обороты, как-то: «внутренняя пространственность», «интуитивные выбросы», «вафельные структуры», «текучесть вещественности», «магические превращения», «столкновение материалов» – возвращали меня к поэзии Татьяны Кузовлевой.

...Поэзия и архитектура если и сестры, то троюродные. Личностное начало творца, неотъемлемое от лирики, в архитектуре стало проявляться сравнительно недавно. Но женщина-поэт и женщина-архитектор могут оказаться близки друг другу. Поэтому слова Рябушина о его героине: «Она важна как образец неукоснительного следования себе и собственному пути, без подстраивания, оглядок влево, вправо...» – в полной мере применимы и к Татьяне Кузовлевой.

Творчество – это всегда подвижность, но Женщина, как задумал ее Создатель, – константа. Соединение этих противоположностей и одаривает человечество художественными открытиями.