Маска издевается над личинами

Всеволод Емелин. Траектория личности/ Идея издания, дизайн, иллюстрации – В.Гоппе.
– М.: Изд-во Виктора Гоппе, 2011. – 24 с.

Художник

Изготовлением коллекционных авторских книг (от 10 до 50 нумерованных подписанных экземпляров) Виктор Гоппе занимается с 1989 года и уже выпустил около полусотни этих необычных арт-объектов. В своих книгах Виктор Гоппе использует самые разнообразные художественные и полиграфические техники и материалы и воспроизводит самые разнообразные поэтические тексты, подчас в самых неожиданных сочетаниях.

Его работы подхватывают и развивают ту традицию книжного искусства, которую мы знаем прежде всего по раритетным литографированным книжкам русских футуристов, поэтому неудивительно, что в подборе стихов художник отдает предпочтение авторам и текстам в той или иной мере «левым», вызывающим, спорным, провокативным.

Последний проект Виктора Гоппе – серия книжек «Вулкан Осумбез», представляющих поэтов товарищества «Осумбез». Вряд ли читателям «НГ-EL» надо объяснять, кто такие «осумасшедшевшие безумцы» и почему к ним обратился художник, развивающий эстетику футуристической книги.

Одним из первых выпусков «Вулкана» стали 10 экземпляров книжки Всеволода Емелина.

Поэт

На нынешнем театре поэтических действий Всеволод Емелин – одна из самых спорных фигур. То есть для одних моих знакомцев (и среди них мои любимые поэты) Емелин – бесспорный графоман и еще более бесспорное хамло, а для других (среди которых тоже найдутся и любимые поэты, и серьезные ученые) – столь же бесспорно – едва ли не первый поэт современности. Взвешенный подход, как, например, у Григория Дашевского, встречается редко.

Я недолюбливаю терминологию постмодернизма, но мне представляется бесспорным, что Емелин – в сугубо постмодернистском ключе – занимается деконструкцией популярных дискурсов, включая и тот «гопнический» дискурс, который он выбрал для своего лирического персонажа. Это последнее обстоятельство часто остается незамеченным – ни емелинскими ненавистниками, видящими в нем хулигана, антисемита и гомофоба, ни его многочисленными поклонниками, среди которых, ясное дело, можно найти и тех, и других, и третьих.

Действительно, первый и самый очевидный объект емелинского глумления – советско-либерально-интеллигентский дискурс, а заодно и все то, что на интернетовском сленге именуется словечком «паезия».

Герой Емелина изъясняется узнаваемыми, несмотря на нарочитые сбои, стихотворными метрами – притом достаточно редкими, с выраженным семантическим ореолом, именно чтобы быть легко узнанными (в книжке дважды в качестве ритмической основы угадывается «Вакханалия» Пастернака, а в заключительной «Колыбельной бедных» – «Смерть пионерки» Багрицкого). Происходит «сшибка» ауры и мифологии узнаваемых претекстов, узнаваемых риторических ходов, узнаваемых мемов новостных программ с рефлексиями и ламентациями героя, доходящими до того градуса абсурда, за которым, как мне кажется, нельзя не разглядеть классического приема остранения. Это ерническое, глумливое остранение дуплетом развенчивает как сопутствующую узнаваемым претекстам мифологию (Емелин редко опускается до прямой пародии), так и мыслительные построения собственной емелинской поэтической маски. При этом, как и положено при тотальном остранении, поэтическая маска грубо издевается над чужими личинами, бесцеремонно тычет в болевые точки и нагло проговаривает разного рода малоприятные (как для столпов и столпиков власти, так и для всех мастей оппозиционеров) и малоприличные, но, увы, не лишенные здравого смысла вещи. А иногда из раструба маски сквозь глум прорывается судорожное, сдавленное лирическое чувство.

Да, согласен, Емелин часто, что называется, перегибает, впадает в безвкусицу, страдает многословием, слишком ретиво откликается на сиюминутные события – и тем не менее помимо него и работающей в совершенно ином ключе Фанайловой у нас почти нет сколько-нибудь влиятельных поэтов с выраженным «политическим нервом», а по прошествии времени именно по их «роптаниям» можно будет реконструировать дух рубежа нулевых–десятых нашего века. (Грубая аналогия: на рубеже нулевых–десятых ХХ века лично для меня Саша Черный много интереснее Андрея Белого.)

Дед Мазай спасает трусливых московских зайцев. Иллюстрация из книги

Книга

Арт-объект Виктора Гоппе представляет собой альбом формата А5, сшитый из 12 односторонних листов со стихами и иллюстрациями, выполненными в разнообразных техниках – цветная литография, шелкография, гравюра, с цветной цинкографией на титульном листе, – и содержит восемь широко известных стихотворений и одно отдельно стоящее четверостишие Всеволода Емелина.

Пересказывать содержание рисунков – занятие довольно бессмысленное. Когда я, еще не видя книжки, решился написать на нее рецензию, меня в первую очередь интересовало, я все пытался это угадать, как, каким неожиданным приемом Виктор Гоппе сумеет наглядно представить все то, что я здесь написал о Всеволоде Емелине. А в том, что он это сделает, я не сомневался.

Изображенных на титульном листе выразительных, но вполне предсказуемых силуэтов шута и короля в обрамлении кулис кукольного театра для этого явно недостаточно. Недостаточно ни экспрессивного портрета Емелина на первой странице в виде некоей «гаваряжей галафы» профессора Доуэля, ни затейливых коллажеподобных иллюстраций. И вот что придумал Гоппе. Титульный лист он сделал довольно узким, а каждый последующий чуть пошире. То есть когда открываешь альбом, то справа видишь такое широкое уступчатое поле. И на этом поле, поперек основному тексту и картинкам, по две строчки на каждом уступе он напечатал детский стишок – «Путаницу» Корнея Чуковского. Совершенно непредсказуемый и, по-моему, очень красноречивый ход!