Светлана Хромова
Имя Всеволода Константинова не часто фигурирует в сегодняшнем литпроцессе, и об этом приходится говорить с сожалением, потому что его стихами хочется делиться, как невидимой миру радостью. Уроженец Перми, Всеволод Константинов переосмысливает в своем творчестве глубоко впитанную им сказовую традицию Уральского края. За чуткой пластичностью языка, за его, казалось бы, идеальной простотой, а иногда и нарочитой небрежностью чувствуется взвешенная работа автора – это отнюдь не стихийные словеса, выхваченные наугад неизвестно по какому поводу.
 |
| И каждый поворот реки мы знаем.
Илья Остроухов. Уральский пейзаж. 1909. Музей «Дом И.С. Остроухова» |
Лирический герой Константинова – путешествующий созерцатель, причем порой неясно, куда направлен его взгляд – на дерево, растущее перед ним, на случайного знакомого или же на собственное прошлое. Это, если так можно выразиться, причудливое «фасеточное» зрение поэта позволяет как бы поворачивать пространство и время, неожиданно открывая второе дно общеизвестных истин.
Вторая книга Всеволода Константинова (первая книга «Седьмой путь» вышла в 2004 году) называется «Побег». Еще не открывая ее, непроизвольно задаешься банальными первопришедшими житейскими вопросами: побег от кого? куда? почему? И, главное: удался ли он?
Горит огонь в печи, и наши
лица
его пещерным светом залило.
Пучок травы над головой
кружится,
расправив тени длинное крыло.
Как изменяется лицо соседа!
Как будто развязался узелок –
разгладилось, и не найти
в нём следа
картофельных волнений
и тревог.
Мне кажется, огонь
его оплавит –
почти прозрачен восковой
покров.
И понял я: он правда
дом оставит,
своё он отработал, он готов
идти по полю, не ища дороги
и глядя на шагающие ноги.
Мотивы дома и странствия, перекликающиеся с темами жизни и смерти, вплетены в основу бытия и любого нашего современника, и человека, жившего несколько сотен лет назад. Тем более интересно наблюдать, как в третьей части книги – «Уральские сказки» – представленная поэтом ретроспектива незаметно, почти магически сливается с настоящим:
По звездам путь держали
мореходы,
А мы плывем по елкам
и камням.
И каждая большая ель названье
У нас имеет, каждый
камень имя,
И каждый поворот реки
мы знаем,
Где нужно зорко править
или где
Сподручней весла бросить
на ладью –
Сама пройдет. Но кто-то
мне сказал:
Наверное, с закрытыми глазами
От Каменок пройдешь ты
до Ослянки.
Э, нет, река – она всегда другая.
Женой своей тебе
не сделать реку.
Подругою ее не назовешь.
Она сама кого-то любит, а кого
Не терпит, и тому
заняться лучше
Другими, сухопутными делами,
А то измучит, даже если делал
Все правильно, ведь правил,
в общем, нет.
Но хочется спросить – что же с побегом? Чем все-таки завершилось странствие лирического героя? Слово «побег» можно рассматривать как минимум с двух сторон – в значениях «бегство» и «молодой росток». Однако будучи параллельными, значения эти все-таки пересекаются. Ведь и побег, и рост – это, в сущности, компоненты постоянного движения и изменения материи: любая пустота рано или поздно будет заполнена. Общую философию созерцателя, столь характерную для стихов Константинова можно усмотреть и в том, что тяжесть и непокой мира отмечены им как данность, не требующая борьбы, однако нуждающаяся в беспрестанной работе духа каждого человека – как неотделимой частицы единого мироздания: «Но прикоснись к холодной этой влаге/ без клятв и оправданий, ты один/ на брошенной границе континентов,/ на темнохвойной родине твоей».
