Кирилл Ошеров
В новой книге Андрея Новикова-Ланского «Зимние грозы» не найти многого из того, что отличает популярную современную поэзию, будь то вариации на тему политической публицистики или эксперименты с формой. В этом смысле название вполне удачно, ведь и сами зимние грозы – в высшей степени редкое природное явление. Хоть и захватывающее, неожиданное, необъяснимое.
Книга состоит из циклов, выстроенных в хронологии жизненного пути (с «рождением», «развитием», «затуханием» и «смертью»), где «расцвету» соответствует цикл «Поэтология», в котором речь идет о самосознании поэта, становящемся мировоззренческой основой:
Расставляю крюки и знаки,
изживаю в себе лжеца.
Но, доверившись раз бумаге,
как пройти ее до конца?
«Зимние грозы» – далеко не первая книга Новикова-Ланского, и говорить о росте словесного мастерства было бы неуместно. Но не сказать о работе автора со словом тоже нельзя: во всей книге нет, пожалуй, ни единого стилистического сбоя – и это при нарочито благородном лексиконе, неточная работа с которым легко могла бы превратиться в безвкусицу, чего в данном случае не происходит:
Там брезжит утро в сумраке
густом,
и зарево зарниц мне сердце
тешит.
Там небеса немотствуют
о том,
что времена всегда одни
и те же.
Многие стихотворения в «Зимних грозах» используют античные и христианские сюжеты – черта, также не слишком характерная для современной поэзии. Но наш автор сознательно держится традиции и, вероятно, видит свою обязанность сохранять ее. При этом его стихи не начинают звучать старой пластинкой, они лишены всякой архаики, легки и гармоничны.
Весок песок, и камень тяжел
лишь для того, кто еще
не пришел
к легкости ветхозаветной,
что в тишине безответной
льется, как царственный
шелк.
В подобной работе автору нет нужды опасаться банальности, на банальность он вряд ли способен. Использование знакомого сюжета становится для него скорее вопросом творческой идентичности: например, цикл «Рождество», так или иначе, обозначает сопричастность традиции Пастернака и Бродского.
Но вернемся к погоде. Зимние грозы Новикова-Ланского «без ливней, без молний», «без бури и грома» мало походят на те, какими они являются в природе – почти неотличимыми от гроз летних. Этот перенос позволяет понять подход автора: для поэта лишь события внутреннего мира имеют значение. Отсюда и вызывающая внешняя простота его стихотворений при сложном, многоуровневом, философском содержании. При этом автора нельзя назвать чистым рационалистом, порой тексты кажутся выросшими из медитативных практик.
При том что Новикова-Ланского принято называть классицистом, в кульминационном цикле «Зимние танцы» он смотрит на мир скорее через призму барокко. На мир – и на смерть, к которой в барочной традиции особое отношение: она утешительна, эстетична и лишена доминанты горя. Именно в «Зимних танцах» стих автора, до этого прохладный и немного надменный, приобретает горячность и новую степень искренности. В этом цикле – едва ли делимом на отдельные стихотворения – невозможно найти строчки для полноценной цитаты. Представить одну и оставить другие в закулисье было бы нечестно хотя бы по отношению к автору.
Кто же читатели этой книги, если в массе своей от такой поэзии они отворачиваются? Случайно встретиться с этой книгой сложно – увы, не те тиражи. Но, даже встретившись, легко ли проникнуться этими стихами? Как пройти путь, прочерченный автором, если он оказывается так тернист для него самого? Очевидно, книга требует себе в читатели кого-то способного на тяжелейший внутренний труд, ведущий к сотворчеству и диалогу. Таковых, видимо, немного, но ведь и в природе свидетельствовать зимние грозы суждено только избранным.
Дарья Гармоненко 
