Нина Шульгина
Окуджава, нимало не колеблясь, в полный голос называл вещи своими именами. Фото РИА Новости
Булат Окуджава – любимый бард России. Кто только не знает его песен, чьи только сердца не отзываются на их душевные, проникновенные слова и негромкую, скромную по аранжировке музыку. Булата давно нет с нами, но по-прежнему в Переделкине собирается народ, чтобы отметить день рождения своего кумира. В прежние годы по роду занятий я часто бывала в Чехословакии – там его знали, любили, переводили, пели и чехи и словаки, и слава русского поэта простиралась далеко за пределы родины. Довелось мне и сейчас, в начале мая, побывать в Братиславе. И представьте себе: в те дни, когда у нас широко отмечался день рождения поэта – минометчика Окуджавы, волею судеб и столь символично совпадающий с Великим праздником Победы, там тоже о нем не забыли.
Поэт, драматург, сказочник и блестящий переводчик Шекспира, Любомир Фелдек (р.1936) написал об Окуджаве маленькое эссе для газеты «Мы» и прислал мне. Мы дружны с начала 80-х годов, когда я перевела его единственный роман «Ван Стипхоут» (изд-во «Радуга»,1984) – роман искрометно ироничный, во многом парадоксальный и очень биографический. Любо, бывало, говорил друзьям в шутку: «Нина перевела всю мою прозу, ведь я и написал-то всего один роман». И я, зная его биографию и печальную судьбу его отца в те далекие жестокие годы, понимаю, почему Окуджава так дорог и близок ему. Сходные судьбы в сходных обстоятельствах...
Нина Шульгина –переводчик с чешского
и словацкого языков.
Любомир Фелдек
«Я не композитор, не певец, не гитарист, – говаривал Булат Окуджава слушателям. – Просто я нашел способ, как читать свои стихи».
Столь же скромно он представил себя и на концерте 27 октября 1995 года в Брно – и к тому же добавил еще шутливое воспоминание: «Однажды, когда я таким образом доложил о себе в одном русском городке, из зрительного зала донесся выкрик: «Тогда какого рожна ты сюда приехал?»
Но так Окуджава шутил лишь в исключительных случаях – с публикой он находил общий язык и без шуток. Подобно нашему замечательному поэту Милану Руфусу, Булат тоже наперекор «радостному сегодня» завоевал себе право на грусть. И хотя причины грусти выражал лишь тонкими намеками, миллионы сограждан прекрасно понимали его: у них был подобный жизненный опыт.
Но, когда ему подвертывался удобный случай, он и в годы коммунизма, нимало не колеблясь, в полный голос называл вещи своими именами.
В Праге в то время выходил журнал «Советская литература», который на чешском и словацком языках издавал переводы литератур Советского Союза. Но ошибался бы тот, кому за блеклым названием журнала мерещилось бы низкопоклонство. Главный редактор журнала Либор Дворжак не раз привозил из Москвы лишь рукописные андеграундовые тексты, часть которых распространял его редакционный коллега Милан Токар и среди словацких литераторов – так что и мне выпадала удача переводить и публиковать невероятно смелые вещи.
Таким был, например, цикл «Убили моего отца» – 12 стихов Окуджавы, объединяющей темой которых было истребление членов семьи поэта: кроме отца, Сталин уничтожил и его брата Гиви, и дядей Володю, Сашу, Мишу и Колю, а мать, вернувшуюся после 12 лет, проведенных в ГУЛАГе, сын узнал только по пальто…
9 мая 2014 года – день его непрожитого 90-летия – Братислава отметила большим концертом Иржи Вондрака (на концерте издатель Петрус организовал презентацию книги песен «Еще один романс» в прекрасном переводе Яна Штрассела).
Но обращается ли к нам из песен Окуджавы только одно прошлое? А может, и то, что снова актуально? Окуджава родился в Москве 9 мая 1924 года, а умер 12 июня 1997 года в Париже. И разве не должен был донестись до центра Европы его призыв уважать и беречь жизнь человека? Разве окуджавское «Не убей!» не должно было бы стать главным лозунгом Европейского союза?
А тот, кто выстрелил в него,
Готовый заново пальнуть,
Он из подвала своего
Домой поехал отдохнуть.
И он вошел к себе домой
Пить водку и ласкать детей,
Он – соотечественник мой
И брат по племени людей.
И уж который год подряд,
Презревши боль былых утрат,
Друг друга братьями зовем
И с ним в обнимку мы живем.
Читаю свой старый перевод окуджавского цикла «Убили моего отца» и обнаруживаю, что и теперь, уже после смерти, поэт имеет право на грусть.
