То хай-тек, То Средневековье

Не надо, киномеханик, рассказывать, что будет дальше, крути кино. Фото Екатерины Богдановой

Общее свойство любого текста говорить прежде всего об авторе и лишь потом о чем угодно особенно заметно на примере высшей формы человеческого высказывания – поэтической. Поэту не из чего делать стихи, кроме как из собственного «я», что чревато и определенными рисками. Нередко сталкиваешься с тем, что автора в стихах «слишком много». Это похоже на киносеанс, во время которого проектор вдруг гаснет, в окошко высовывается (даже прекрасное, допустим) лицо киномеханика, который делится впечатлениями от увиденного, вкратце пересказывает, что будет дальше, а также дает общую оценку. Не надо, крути кино.

Поэт просто вынужден немножко быть Богом, который, между прочим, не просто все сделал. Он еще и неплохо спрятался. Так, что верующий человек ощущает присутствие Создателя столь же ясно, как атеист Его не видит.

С этой точки зрения один из самых действенных способов не мешать читателю – отвлечь его. Картинкой, действием, историей. Так, Мария Ватутина – один из самых ярких представителей современной поэзии – началась для меня как автор со стихотворения «Документ»:

Начальнику кладбища В. 

от гражданки Л.

Заявление. Дорогой товарищ 

начальник!

Прошу переоформить на мое 

имя один надел

В колумбарии, где густой 

ольшаник…

Мария Ватутина. Небо в алмазах. – Москва: Перо, 2015. – 86 с.

Здесь хорошо видны все основные признаки поэтики Ватутиной, в том числе интуитивное стремление к образности, сюжету, передаче идей через повествование. Этот способ помимо занимательности хорош тем, что оставляет столь необходимое читателю пространство для сотворчества. К чему должна «подводить» история старушки, мечтающей о месте в колумбарии, собеседнику не сообщается, и он идет сам.

Новая книга Ватутиной «Небо в алмазах» почти целиком состоит из подобных историй, личных и не совсем. Они очень кинематографичны, образны, язык их пластичен, свободен и потому непредсказуемо изощрен:

Чу-чу, чу-чух, чу-чу, чу-чух. 

Едет бабка моя на юх,

Как говорят тут местные. 

Юг, провинция.

Бабке – лет девятнадцать. 

Худюща. В чем держится дух,

А в сорок первом была 

еще круглолицая.

Далее всего в шести строфах перед нами проходит весьма содержательная история о войне. И в этом рассказе не только вполне ожидаемый санитарный состав, который «словно челнок, сшивает мир, как поэзия без политики». Там еще – довольно неожиданная концовка, напрямую связанная с сегодняшним днем.

Иногда эти истории фантасмагоричны, но притом не менее достоверны. «Мама бегает по раю, носит сплетни и кричит/ на нее мужчина злая/ по виску себе стучит», – очень может быть.

И даже когда у Ватутиной сюжет, герои как бы отсутствуют, когда имеет место классический, обращенный к себе монолог, то широкий лексический диапазон, точный эмоционально-интонационный рисунок все равно превращает стихотворение в живую, видимую картинку: «Ну, что ты, моя хорошая, ну, что ты?/ Уедем от этих варваров на болоты./ Там, за болотами, белая гладь морская,/ Посадишь дерево – вырастает свая…».

Не говоря уже о тех «фильмах», которым нельзя не сопереживать просто потому, что ты сам в них участвуешь, хотя бы статистом:

Обустроишь мир вокруг

И не ждешь подвоха,

Открываешь дверь на стук,

А к тебе – эпоха.

Да какая! То хай-тек,

То Средневековье,

До свиданья, человек,

Книжное сословье.

Весьма показательно и то, что когда поэт говорит о Боге (в первом же стихотворении книги – «Шла я по свету мало-помалу, искала Бога…», а уже во втором – «…научила его не открывать неверные двери./ Научила считать прибыли, а не потери./ …научила его: люби истово пока телесный!/ А чему научил его ты – Отец небесный?»), то выступает Его собеседником, а не рекламным агентом.

В своих лучших стихах Ватутина показывает читателям кино. И я благодарен автору вдвойне: и за то, что он есть. И за то, что его присутствие не очевидно.