А счастье всюду

Спокойный созерцатель, умеющий ценить счастливые минуты жизни. Фото Максима Дмитриева

За что Бунину была дана такая судьба: не он ведь написал «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»? Никогда ни в одном кошмаре не приснился ему ни один буревестник. Жил себе, жил, не мечтал ни о чем таком. И вдруг...

Его отклик на события Гражданской войны, любовно озаглавленный им «Окаянные дни», похож на отчаянные вопли истязаемого кота – да простит он мне это сравнение.

Спокойный созерцатель, умеющий ценить счастливые минуты жизни. Оставил несколько томов великолепной прозы, несколько десятков изумительных стихотворений. Помогал собратьям по перу, очутившимся в трудных условиях. Раздал почти всю свою Нобелевскую премию нуждающимся писателям.

«Скушной и неинтересной жизнью жил замечательный поэт», как сказал когда-то Маяковский, – не к чему даже придраться.

Но нет, потомки умеют быть благодарными.

Действительно, если присмотреться. 9 января 1905 года Бунин написал стихотворение «Сапсан», где, между прочим, были строки: «Я застрелил его, а это грозит бедой...» Интересно, где был Бунин 9 января 1905 года? В Петербурге? Знал ли он, кого в тот день застрелили в Петербурге? И кому бедой грозило?

10 января 1905 года Бунин написал «Русскую весну». Она кончалась словами:

В поле тепло и дремотно,

А в сердце счастливая лень.

Интересно, 10 января 1905 года знал ли Бунин о 9 января 1905 года?

Опасно ставить пометы с датами под стихотворениями: могут вчитаться через столетие.

Да и вчитались ведь, как видим. Хорошо, что в 17-м году читать некогда было, а то б, может, и к стенке поставили. Ну да ладно. Судить о деятелях культуры с позиции революционного правосознания сегодня было бы смешно. Прошли те времена, канули в Лету, и хорошо, что прошли.

И хорошо, что в какой-нибудь светлый полдень можно побродить теперь с его стихами, потихоньку погружаясь в «синий, синий, певучий, певучий, неподвижно-блаженный, как рай» (это, правда, Блок) сон о тех далеких временах, в которых остался его бунинский

Полночный звон степной

пустыни,

Покой небес, тепло земли,

И горький мед сухой полыни,

И бледность звездная вдали.

А потом пройти со старым хорватом по Одессе, где:

Ограды дач еще в живом узоре –

В тени акаций. Солнце

из-за дач

Глядит в листву. В аллеях

блещет море...

День будет долог, светел

и горяч.

И будет сонно, сонно.

Черепицы

Стеклом светиться будут. Промелькнет

Велосипед бесшумным махом птицы,

Да прогремит в немецкой фуре лед.

...И, право, нет на свете ничего лучше, чем сны старого пса Чанга из его рассказа, которые – ну правда ведь! – не так уж далеки от наших собственных снов, хоть и нет в них ничего, кроме памяти о свете (которого, конечно, жаль) и о мраке (на который смотреть лучше все-таки издали). Ведь дни нашей жизни, если очистить их от шелухи случайностей, та же череда трудно переносимых бурь и благодатных майских видений.

Все-таки хорошо ведь, что есть на свете его слово:

Молчат гробницы, мумии и кости, –

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!

Умейте же беречь

Хоть в меру сил, в дни злобы

и страданья,

Наш дар бессмертный – речь.

Бережем, бережем, дорогой Иван Алексеевич, не беспокойтесь там!

Вот я вам сейчас расскажу. Сколько-то там лет назад в каком-то не слишком толстом, но все же популярном журнале посчастливилось мне наткнуться на одно ваше стихотворение. Написали вы его лет за восемь до эпохальных событий. Не знаю, помните ли вы его, находясь там, за гранью, в краях не видимых нам из нашей юдоли. Если нет, я вам его процитирую:

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.

А счастье всюду. Может быть, оно

Вот этот сад осенний

за саpаем

И чистый воздух, льющийся

в окно.

В бездонном небе чистым

белым кpаем

Встает, сияет облако.

Давно

Слежу за ним. Мы мало видим, знаем,

А счастье только знающим дано.

Окно открыто. Пискнула

и села

На подоконник птичка. И от книг

Усталый взгляд я отвожу

на миг.

День вечеpеет, небо опустело,

Шум молотилки слышен

на гумне.

Я вижу, слышу, счастлив, всё во мне.

В журнале вместо «слежу за ним» было сказано: «спешу за ним». Небольшая редакторская правка. Тонкое уточнение, сразу придавшее стихотворению дух изысканного ресторанного шлягера. С таким обновлением оно и теперь, как мне кажется, могло бы пригодиться для этой цели.

Мы, как видите, не просто бережем, мы даже совершенствуем ваше слово, отчего оно становится еще драгоценнее. Так что творчество ваше не перестает прогрессировать, органично вписываясь в рукотворные чудеса нового века. Смотрите и радуйтесь! Не надо только в гробу переворачиваться!