|
|
Я не хочу выбирать из пластика, поэтому я включаю режим полета и строю бумажную лестницу. Рисунок Александры Николаенко |
Дмитрий Близнюк
Харьков (Украина)
Зомбиленд
птицы улетают на юг,
и клинья в небе размотаны, как черные хвосты
нефтяных подожженных вышек.
заросли тростника дрожат под ветром.
саблезубые блики лыбятся на реке –
встревоженная пума
вечера
угодила в лужу нефти
и вылизывает шерсть красным языком заката.
чихает сполохом.
натужно кричит селезнем.
бензиново-зеленым опереньем.
какое-то незавершенное совершенство сквозит
во дне уходящем, гаснущем,
как включенный фонарь в лодке, идущей ко дну.
а небо тошнит
заводскими монструозными трубами:
эпоха переела, перепила
технического прогресса.
мрачно звучит сигнал для ночной смены.
и шоссе – грязная соломинка,
вставленная в зад неоновой лягушки-города, –
гоняет машины – пузырьки
металлической слюны.
тихо гудит
переплетение металлических балок
на старом мосте – ржавые вены и сухожилия.
вот она – мумия коммунизма,
обезвоженная, как сушеная вобла.
и небо низко нависает надо мной, как полка
с гипсовыми бюстами Гоголя, Фета, Толстого.
это не облака – это классика
переезжает на рельсах мороси в вагонах ночных,
и я раскачиваюсь, вишу на волоске,
как тяжелый гаечный ключ 75 на 85
над спящей красавицей в темном стеклянном гробу –
грязном, исцарапанном,
с наклейками почты: осторо...
а ветер, как блендер, хочет все смешать:
реки, заводы, города, меня.
и лассо горизонта перетягивает
горло
звездному мустангу...
боже, как же я люблю эти пейзажи захиренья.
рахитичных ангелов запустения.
посттехнический зомби-стайл.
эпоха, как наркоман, тоннами пожирала
уголь, сталь и нефть.
вдруг проснулась больной и немощной,
обворованной до нитки.
время и магия индустриализации прошло.
зато осталось мое наслаждение – радость ребенка,
бродящего по свалке в поисках чудес.
вот ржавая банка и вмятый рисунок:
альпинист карабкается на скалу,
как микроб кариеса
на вершину зуба.
это удивление души
выпрастывает тонкие щупальца из глаз моих.
это кайф разломанных пейзажей, мусорных курганов,
брошенных домов.
это творчество разрушения,
разложение крупных вещей, идей,
и чудовищ эпохи.
Анна Германова
Оффенбах-на-Майне (Германия)
Штрихпунктир
Точка-точка-тире, тамбур-тамбур-вагон,
барабанным пунктиром гремит перегон,
вот бельмо семафора, вот мачты рога,
полустанками крутит и вертит пурга,
в полосу отчуждения вбиты столбы,
обстоятельства времени, места, судьбы
по каким-то своим штрихпунктирным осям,
вот и вся изометрия, или не вся?
Невозможно уснуть и уйти в глубину,
ты глотаешь огни, словно окунь — блесну,
и гадаешь вслепую, где нос, где корма,
за бортом только снегом кипящая тьма,
а в окно проводник мимоходом налил
полстакана чернил, полстакана белил.
За плацкарту без мест рассчитайся сполна,
этот общий вагон — деревянный пенал,
в нём под крышкой катаются карандаши
и грохочет в ушах: «напишу!» «напиши!»,
по штакетнику шпал простучит «не забудь!» —
это пепел прощаний колотится в грудь,
это порох пути в твоём горле першит,
это вьюга летит и метёт во всю ширь,
прошивает тебя штрихпунктирная ось,
лучевая симметрия пятен, полос,
всех отметин родимых, примет родовых,
но не сходство — родство ударяет под дых,
перепутаны знаки, размыты следы,
не напиться железнодорожной воды.
Этот поезд в огне не сгорает, гудит
и толкает соломенный свет впереди,
тамбур-тамбур-вагон, отлетающий шум,
точка-точка-тире, «напиши!» — «напишу!»
Ирина Клеандрова
Калининград (Россия)
Суфлёр
о вкусах не спорят — ни о хороших, ни тем более о дурных
идут поезда, сериалы, поминки и свадьбы
счётчик мотает жизнекупюрочасы
но в мире мало что поменялось
со времён старого нытика Екклесиаста
конец света настал, но мы снова его пропустили
занятые электронными сигаретами и роликами в инстаграме
сосед считает меня психом
контакт — ботом
фейсбук* — агентом китайской разведки
и только я ничего не считаю, ни цыплят, ни овец, ни сбитые боинги
я сжёг телевизор и расколотил свои виртуальные отражения
но так и не понял, что нужно нажать
чтобы закрыть окно и найти выход из имеющего только вход лабиринта
доктор советует отформатировать мозг
суфлёр в телефоне
больше не различает
что меня бесит, что радует
и когда я хочу об этом поговорить
он предлагает на выбор тьму вариантов, сделанных из пластмассы
среди них ни одного правильного
потому что все они рождены пластмассовым мозгом
для пластмассовых человечков, похороненных в списке контактов
а я не хочу разговаривать с мёртвыми
я не хочу выбирать из пластика
поэтому
я включаю режим полёта
и строю бумажную лестницу
чтобы моё молчание было слышнее тем, кто забрался выше
Дмитрий Ревский
Москва (Россия)
Водное
Голос с верхней палубы (не капитана):
«Гребите, ироды, вы достали
раскуривать трубки мира со штилем,
гребите! Иначе
железный мячик
вам борт прошпилит!»
Голос (матросы толпой):
«А ты кто такой?
А что за железный мячик?»
Голос: «Я – осень.
Я ваши дела упрячу
в листья, в волны, в песок, в никуда.
Чтоб не пришла беда
на ваши пустые борта,
ни эта, ни та,
гребите, глупые крабы!»
Голос (матросы толпой):
«Ишь ты какой!
Да мы и сами не рады...
А что за железный мячик?»
Голос (откуда-то с юта):
«У вас лишь минута,
чтобы начать грести,
иначе вас не спасти,
на песке вам хвощом прорасти,
рыб пасти...»
Голос (матросы кучей):
«Вона какой приставучий!
Мерещится, вроде,
при этой погоде...
Но что за железный мячик?»
Слышится скрип вёсел,
сопенье гребцов, отцов-молодцов,
штиль забивается глубже в планктон,
прячется котиком, только уши – на горизонте два острова острые.
В капитанской фуражке, на юте – осень,
в погонах с пятью полосками,
звёздами четырьмя, трубкой дымя...
Всё так просто,
что хочется, чтобы взорвался где-нибудь порох.
горы посыпались в воду горохом,
исчезли уши у штиля,
чтоб стало плохо,
бесконечно плохо –
а потом
чуток отпустило...
И чтобы молчала осень.
А осень улыбку спрячет,
Расправит плечи и когти,
залезет ладонью мокрой
достанет железный мячик
и пристально смотрит.
Смотрит...
(гребите!)
_____________
* Запрещен в России; принадлежит корпорации Meta, которая признана в РФ экстремистской
Игорь Субботин 
комментарии(0)