Жарко дышат родные кони

Борис Корнилов – добытчик слов.  Фото из книги Бориса Корнилова «Стихотворения и поэмы». 1966

Стройный, ладный

и поджарый,

Еле седоват,

Не болезненный, не старый

И за шестьдесят.

Это про меня. Корнилов как будто говорит со мной. Осматривает, приглядывается. Я слышу его голос (ведь стихи таят в себе дыхание и интонацию автора), он, в свою очередь, в небесной библиотеке наверняка читал что-то мое. Кто знает, возможно, помогал при написании, подбрасывая рифму! Верю в эту мистическую связь поколений через книги, фотографии и старые вещи. Через ветер, пятерней тормошащий волосы, через морские брызги – пригоршней соли в лицо, через шелест дождя в ночном саду, когда свет настольной лампы истекает на раскрытую книгу…

Зеленое, скучное небытие,

хотя бы кровинкою брызни,

достоинство наше – твое

и мое –

в другом продолжении жизни.

Или:

Пронесу отрицание тлена

по дороге, что мне дорога,

и уходит почти по колено

в золотистую глину нога.

Но я вынянчен не на готовом,

я ходил и лисой и ужом,

а теперь на охоту за словом

я иду, как на волка, с ножом.

Только говор рассыплется

птичий

над зеленою прелестью трав,

я приду на деревню с добычей,

слово жирное освежевав.

С годами обкладывая на полке свои поэтические сборники книгами классиков, ограждаюсь от прозы жизни, от дребезжания улицы за окном, царапающей визгом стекло и уши. Прячусь в тихие комнаты книг, спускаясь в погреба глубиной в одну или две сотни страниц, и пью стихи…

Хмель в голову пошел, виясь, –

вся в голубых, зеленых звездах,

луна ударила, как язь,

взлетая из воды на воздух.

И нет ощущения временной пропасти между нами – в девяносто лет! – Борис Корнилов осязаем. Протягивает мне теплую ладонь, от которой на моей руке остается запах папирос «Ира», разрекламированных Маяковским. Он просит повторить, и я снова читаю из своей «Вишневой» книжки. Глаза его «татарские» блестят задумчивыми темными вишнями с капельками солнца. В ответ поэт выдает свое:

И девушку с косой тяжелой,

русской

(а я за неразумную боюсь)

прельщают обстоятельной

нагрузкой,

любовью, вовлечением в союз.

Она уходит с пионервожатым

на озеро – и песня перед ней…

Над озером склонясь,

как над ушатом,

они глядят на пестрых окуней.

И я иду за ними. И я смотрю на мерцающих окуней. Еще немного и начну ревновать, подергивая комсомолку за косу и отпихивая пионервожатого.

Нашей родины степи,

склоны,

мы, как песню, берем на щит.

Пушкин смотрит на нас

с колонны,

улыбается и молчит.

Всё прекраснее и чудесней

этот славный для нас старик,

и его поминает песней

всякий сущий у нас язык.

Старик нас не оставляет, он повсюду. Поэт даже в летних облаках кудрявится! Выпавшие из крыла перья кажутся оброненными им. Обыватель наступит и пройдет мимо, а поэт – никогда. Подберет, оботрет и в нагрудный карман спрячет.

Ветры дуют с оста или

с веста,

всадник топчет медную

змею…

Вот и вы пришли на это

место –

я вас моментально узнаю.

Коротко приветствие

сказали,

замолчали, сели покурить…

Александр Сергеевич, нельзя ли

с вами по душам поговорить?

Кто я? Что я?.. – задаюсь вопросами. Останутся ли мои стихи рядом с классиками? Не выплюнет ли их книжная полка, освободив место для других? Время все расставит… Корнилов занял свою нишу в разделе «Комсомольские поэты», но все это условности. Лирика его шире и глубже…

Рябины пламенные грозди,

и ветра голубого вой,

и небо в золотой коросте

над неприкрытой головой.

И ничего –

ни зла, ни грусти.

Я в мире темном и пустом,

лишь хрустнут под ногою

грузди,

чуть-чуть прикрытые

листом…

Зримые крепкие образы, созданные Корниловым, будто выписанные кистью живописца, вызывают у меня белую поэтическую зависть:

От морозного, легкого взлома

желтовата, местами темна,

над хлевами трещит солома,

привезенная днем с гумна.

Жарко дышат родные кони,

куры сонные у плеча,

нож в ладони, фонарь

в ладони –

два сверкающие луча.

Недавно в интернете отыскал неизвестное ранее стихотворение Бориса Корнилова, предположительно написанное им в тюремной камере накануне расстрела. И опять мистика: с тех пор минуло уж восемь десятков лет, а поэт все как будто продолжает писать!

Кровь от пули последней,

брызни

На поляну, березу, мхи…

Вот мое продолженье жизни –

Сочиненные мной стихи.

Казань