Павел Гуревич
КАК ДОЛГО мы грезили о свободе... Казалось, когда "оковы тяжкие падут" и рухнут темницы, все стороны нашего бытия обретут состояние гармонии и блаженства. Теперь мы пьем ее, вожделенную, большими глотками. Но с каждым глотком охватывает оторопь. Не шагнула ли, совсем по Пушкину, нас опьянившая свобода за свой дерзкий предел?
Губернатор, вообразивший себя ханом или главарем местной братвы. Ничем не ограниченные политические противостояния с черным пиаром, способным враз обрушить политическую карьеру недавнему лидеру экспертных реляций. Свобода предпринимательства с ее мафиозными кошмарами. Ежедневные сообщения об отстрелах. Там оборвали жизнь руководителю крупного индустриального гиганта, а здесь послали пять пуль в голову специалиста по Кьеркегору. Чиновник, спокойно обсуждающий в служебном кабинете размеры предполагаемой взятки. Ректор коммерческого вуза, пекущий международные дипломы и сертификаты. Принудительное сексуальное просвещение в школе вместо изучения Байрона. Властитель дум редакционного коридора, бросающий на газетной полосе глумливые слова по адресу нового президента.
Свобода казалась таким безупречным понятием, кристально ясным. И вдруг обнаружились размежевания - свобода и своеволие, свобода и бунт, свобода показная и фактическая. А главное - совсем непонятно, что делать с этим благословенным даром. Депутат Госдумы г-н Митрофанов предлагает немедленно вооружить население. Он даже ссылается на опыт Америки, где кольт служит надежным гарантом спасения. Известный писатель на страницах толстого журнала рассуждает: "Если я не имею права убить, какой смысл говорить о свободе?.." Династическая ведьма публикует расценки: за достойную плату могу хромоножку выдать замуж за рок-певца, который пока ни сном, ни духом не подозревает о повороте в своей судьбе. Украинские девушки, посрамившие истории рабыни Изауры...
Не случайно Эрнст Кассирер оценивал слово "свобода" как одно из наиболее туманных и двусмысленных не только в философии, но и в политике. Свидетельством смысловой "подвижности" и "неконкретности" служит тот факт, что оно возникает, как правило, в разных сопоставлениях. В философии "свобода" обычно противостоит "необходимости", в этике - "ответственности", в политике - порядку. Да и сама содержательная интерпретация слова содержит в себе весьма различные оттенки. Свобода может отождествляться с полным своеволием, но она может оцениваться и как сознательное решение, тончайшее мотивирование человеческих поступков.
Когда мы задаем вопрос: "Свободен ли человек?", важно уяснить, о чем идет речь, - о политическом положении или о внутреннем самоощущении. Человек, закованный в кандалы, крайне стеснен в своих поступках. Но его гордый дух, возможно, непреклонен... Варлам Шаламов, который долгие годы провел в тюрьме, рассказывал, что никогда не чувствовал себя таким внутренне независимым и свободным, как в камере. Парадокс? Однако согласимся: свобода - это состояние духа... Иному человеку никто не чинит препятствий, он волен распоряжаться собой. Однако вопреки счастливым обстоятельствам он добровольно закабаляет себя. А другой действительно мнит себя свободным, но всем очевидно, что он сам предпочел добровольное рабство.
Свобода - одна из неоспоримых общечеловеческих ценностей. Однако даже самые радикальные умы прошлого, выступавшие в защиту этой святыни, нередко обнаруживали робость и половинчатость. Нет, полагали они, свобода не абсолютна. Предоставь индивиду право распоряжаться собственной судьбой - и наступит век хаоса. Ведь в человеке сильны инстинкты своеволия, эгоизма и разрушительности.
Опыт тоталитаризма заставляет нас с подозрением относиться к любому идейному построению, внутри которого определяются некие пределы для личности. Вот почему многие публицисты так болезненно отреагировали на идею укрепления государственности. Сегодня едва ли не каждый говорит о свободе, но нередко получается, что речь идет о вседозволенности, причем не только на уровне индивидов, но и на уровне всего общества.
И если отдельно взятому человеку, как правило, сама жизнь подсказывает, что свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого, и он вынужден считаться с этим, то всевозможные "кланы", "семьи", "династии", "дворы", такого рода подсказки редко когда удерживали от попрания свободы других. Мы все чаще задумываемся над тем, что поверхностное понимание феномена свободы опасно.
Иногда говорят: надо раскрепостить человека. Пусть реализует собственную самобытность. Уберем всяческие оковы и позволим человеку воплощать свои помыслы. Казалось бы, как это прекрасно. Личность неприкосновенна. У человека нельзя отнять право защищать свою жизнь, свою честь, свое имущество. Но ведь люди могут в порядке самообороны и убивать друг друга.
Мы осудили практику тоталитаризма. С горечью убедились и в том, что скороспелая свобода тоже может закрепостить человека. Под видом демократии можно, оказывается, распоряжаться судьбами людей, обеспечить себе власть, уйти от ответственности. А ведь все это тот же самый "феномен своеволия", о котором так много писали русские философы.
Своевольный индивид наших дней отказывается признать право, если оно не выражает его вожделений. Он отвергает все, что не соответствует его собственным жизненным установкам, но ведь реальность гораздо сложнее, чем это представляется кому-то из нас... В социальной организации такому индивиду грезится только насилие над ним, в чужой нации он клеймит "странные" обычаи и "чужую" кровь.
Грозят ли нам "оковы тяжкие"? Безусловно. Но опасность, как я думаю, вовсе не в укреплении порядка, государственности, ответственности, а в печальном опыте своеволия. В ХХ веке сделано весьма значительное социальное открытие: в основе тоталитарного общества лежит идея вседозволенности. Иначе говоря, любой деспотизм вырастает как логическое продолжение безбрежной свободы. Своеволие растлевает все вокруг, выжигает почву, несет всеобщее уничтожение...
Осудив практику тоталитаризма, мы не сумели избавиться от "болезни своеволия". Свобода - нравственный императив. Она предлагает не только преодоление различных препятствий на пути человека, но и сознательное ограничение определенных порывов, которые могут обернуться несвободой для других. Ущемляя чужую свободу, человек сам рискует оказаться в зоне дефицита свободы.
Киллер свободен пролить чужую кровь. Но и он не застрахован от погибели. Губернатор, научившийся "пропускать через демократию" собственные корыстные намерения, сам оказывается жертвой нечестной игры. Ректор, торгующий дипломами, рискует взять на работу дилетанта, который способен разорить его. Писатель, тоскующий по "законному" праву убивать, сам становится мусорщиком человеческих душ. Чиновник, пекущийся о взятке, разрушает государство, которое является гарантом его благополучия...
Трудно заподозрить Н.Н. Бердяева в приверженности к авторитаризму. Ведь именно он был ярким представителем персонализма в России, философской традиции, восславившей свободу человека. Но он-то и писал: личность перестает быть личностью, если превыше ее нет ничего... Духовный опыт человечества подсказывает: нередко реальная свобода рождается благодаря возможности ввести ее в определенные берега...
