Прощание с Ларисой Богораз

Лариса Богораз просто делала то, что считала нужным.
Фото ИТАР-ТАСС

Допросы, аресты, ссылка, слежка – вот из чего состояла жизнь Ларисы Богораз. А была она женой, матерью. И профессия ее – филолог – предполагала спокойную судьбу.

Наше правозащитное движение началось с протеста против суда над ее первым мужем Юлием Даниэлем и ее другом Андреем Синявским. На допросе следователь говорил: «Если вы будете себя хорошо вести, я не сообщу на работу о том, что ваш муж арестован». Она возражала: «А, собственно, что вы можете сейчас сообщить на работу, когда следствие еще идет? Ведь, может быть, мой муж будет оправдан?» Мало кто решался тогда – да и сейчас, пожалуй, тоже – возражать следователю КГБ. Сама Лариса Иосифовна считала это нормой.

Она была человеком беспафосным. Просто делала то, что считала нужным. Устроила из своей квартиры пункт помощи для зэков, возвращавшихся из лагерей, для родственников зэков, едущих на свидания в Мордовию. Выступала с открытыми письмами, заставляя общество задумываться о политзаключенных, которых юридически в СССР вроде бы и не было.

25 августа 1968 года Лариса Богораз приняла участие в демонстрации протеста против вторжения советских войск в Чехословакию. Дочь политзаключенных, она знала, на что шла. Демонстрация продлилась несколько минут, которые обернулись для нее четырьмя годами ссылки в Восточную Сибирь. Но этих минут хватило и для того, чтобы для кого-то ОТВЕРЗСЯ МИР.

Ее второй муж, Анатолий Марченко, умер в Чистопольской тюрьме в декабре 1986-го, накануне горбачевской амнистии политзаключенным.

В 1989 году Богораз стала инициатором возрождения Московской Хельсинкской группы. Проводила семинары, рассказывала о сути правозащитного движения.

После событий на Дубровке Лариса Богораз говорила, что трагедии могло бы не быть, если бы митинги протеста против войны в Чечне не были столь малочисленными, а требования – столь робкими.

В далеком 1968 году семь смельчаков вышли на Красную площадь с лозунгом: «За вашу и нашу свободу!» Свободу Лариса Богораз и ее товарищи считали наивысшей ценностью. Но за эту ценность надо было платить личной несвободой. Такие у нас в отечестве цены...

Но вот что страшно. Иногда кажется: а так ли уж нужна нам свобода? Даже та, за которую заплатили другие.

Правозащитники, эти последние оплоты нашего национального достоинства, уходят. Мы – остаемся.