Томас Гомар Те, кто захватил заложников в Беслане, не щадя жизни детей, добились троякой цели. Во-первых, они повергли российский народ в состояние шока. Направив террор против детей, они безвозвратно пересекли символический порог, и это навсегда оставит тяжелый след в психике народа. Во-вторых, через телевизионные каналы, которые постоянно вели трансляцию с места событий, они достучались до международного сообщества. Наконец, они указали на неэффективность, равно как и на неадекватность контртеррористических механизмов, задействованных Кремлем. За счет эффективного удара исподтишка группа террористов численностью около тридцати человек сумела превратить точечную операцию в Северной Осетии в настоящее военное действие. Более того, террористы смогли вызвать чисто военную реакцию на свое нападение со стороны российских властей.
В память о жертвах следует проанализировать весь этот цикл насилия, поскольку именно переплетение террористического акта и военного ответа на него представляет один из аспектов проблемы. Что касается управления кризисом, российские власти, очевидно, не извлекли никакого урока из событий на Дубровке.
Одни и те же причины, вызывающие одни и те же следствия, обнаруживают определенные особенности в поведении российских властей. Во-первых, это тактическое «вырывание» захвата заложников из политического контекста (президентские выборы в Чечне, предшествовавшие операции террористов, региональная нестабильность). Во-вторых, отсутствие кризисной группы для обеспечения взаимодействия между гражданскими и военными властями, а также спецслужбами. В-третьих, отсутствие четкой направленности и соразмерности применения силы. И наконец, несогласованность действий цепочки командования и служб спасения.
Выполняя свой долг – защищать население от террористов, российские власти нейтрализовали последних ценой очень тяжелых потерь среди гражданского населения. Речь идет не просто о технической проблеме, связанной со сложностью операции в Беслане, но и о политической проблеме управления кризисом, контроля за участвовавшими в операции подразделениями и проблеме применения силы.
Воспротивилось ли такому управлению кризисом правительство какой-либо страны – члена Европейского союза? Видимо, ни одно. Европейский союз и Россия поддерживают отношения стратегического партнерства посредством торжественных заявлений. Если это «стратегическое партнерство» и имеет смысл, то европейцы и русские не могут оставаться безучастными к подобному способу решения кризиса в Беслане. Разве настоящий партнер отводит взгляд в момент, когда второй убивает своих детей? Давайте все проясним: речь не идет ни о вмешательстве, ни об осуждении, но о логическом продолжении российско-европейского диалога, который пожелали вести обе стороны.
Солидарность с Россией может выражаться и через проявление озабоченности. Требование объяснений происшедшего в Беслане со стороны голландского председательства в ЕС было, возможно, бестактным и поспешным, но оно законно. Полное бездействие стало бы для европейцев политической ошибкой. Она состояла бы в безмолвном наблюдении за, возможно, бесповоротным разрастанием пропасти между Евросоюзом, отстаивающим принцип стратегической сдержанности, и Россией. Последняя предпочитает силовое решение какой бы то ни было форме предотвращения кризиса. Можно молчать до следующей драмы. Но можно и – во имя нашего стратегического партнерства – отказаться молчать.
Происшедшее в Беслане неразрывно связано с чеченской проблемой, которая гложет Россию и угрожает региональной стабильности. Личный крестовый поход президента Владимира Путина против Чечни неотделим от его режима. Представленная под ярлыком «контртеррористической операции», эта война дает пищу как для внутриполитических, так и для внешнеполитических выступлений Кремля. На внутреннем плане противодействие терроризму оправдало разбухание госаппарата, размах действий спецслужб, ужесточение контроля за СМИ и ущемление гражданских свобод. На внешнем плане борьба с терроризмом дала Кремлю после 11 сентября 2001 года важный козырь влияния в области безопасности. Путин очень ловко его использовал и в двусторонних, и в многосторонних контактах с другими государствами.
Путин представляет Чечню как театр военных действий против «международного терроризма» и параллельно отвергает (под предлогом того, что речь идет о национальном суверенитете) какую-либо критику в данном отношении из-за рубежа. Это – фундаментальное противоречие, которое и привело к сегодняшнему тупику. Иными словами, для Евросоюза вести диалог с Россией о терроризме, борьбе с этим явлением, о Чечне и в целом о Кавказе – это значит проявить заботу о безопасности всех европейцев.
Дарья Гармоненко 