Елена Зелинская Мы застряли в историческом периоде, который по-научному называется эпохой выхода из гражданских войн и характеризуется устойчивым, всепроникающим насилием. Насилие остается социально приемлемой формой любого решения, начиная от воспитания детей и кончая спорами хозяйствующих субъектов.
Вместо постепенного, последовательного выдавливания его из всех сфер жизни: из учебников истории, трудового законодательства, закона о полиции, названий станций метро – происходит его эскалация.
Журналисты, конечно, особо уязвимая группа. Грань между профессией и общественной значимостью того, что они делают, очень тонка. К слову скажем, специальные меры защиты, которые требует журналистское сообщество, это не поиск преференций. Нападения на депутатов, например, которые ограждены специальным законом, происходят значительно реже.
Я как-то была свидетелем любопытного диалога. Один из собеседников предлагал другому совершить поступок, мало одобряемый даже в нашем индифферентном обществе. Получил ответ: «Это вызовет скандал». «Ну и что? – удивился энтузиаст. – Ты не смотри неделю телевизор, и все».
Сермяжная правда прозвучала в этой нехитрой реплике. Как волна волну, захлестывают друг друга события, и то, что вызывало негодование, возмущение, митинги и пикеты, захлебывается следующей новостью. А идиоты, которые продолжают настаивать на очередном расследовании больше, чем неделю, становятся маргиналами, полгода – очернителями, а продержись они год – попадут в список «журналистов-предателей».
Внимание президента к покушению на жизнь журналиста, его искренняя убежденность, что заказ на убийство пришел из рядов лиц «социально защищенных», вызывает надежду, что мы начинаем присваивать событиям и поступкам их собственные имена. Есть ли шанс, что услышим и имена преступников, или они так и будут фигурировать под условным названием «темные силы» и скрываться под железным шлемом Дарта Вейдера?
Насилие – слишком удобная, привычная форма управления, чтобы люди, «имеющие заслуги», от него отказались, просто из христианских соображений например. А у общества пока кишка тонка или не переполнилась чаша. Пока не получается ни у кого остановить предводителей юных команчей, которые используют молодых людей для поддержания атмосферы ненависти, и те топчут портреты неугодивших кому-то правозащитников и хулиганят у иностранных посольств. Приглядитесь, в битве за Химкинский лес сошлись два жизненных выбора: варварский, который представляют местные власти вкупе с милицией и неизвестными героями в масках, и человеческий, за который бьются те, кого мы можем уже смело назвать словом «граждане».
Олег Кашин – очень хороший журналист, один из лучших. Но прямо скажем, когда он подвергся зверскому нападению, он не вел какого-то уникального расследования, которое заказчик покушения пытался остановить. Назовите, впрочем, хотя бы одно журналистское расследование, которое несет в себе реальную угрозу тем, чьи дела затрагивает. Сама профессиональная деятельность так девальвирована, что вряд ли именно она вызвала «усиленное внимание» к журналисту. Если сегодня журналист Кашин является влиятельным фактором нашей общественной жизни, то до нападения он, в общем-то, не был политическим деятелем.
Чем же он помешал? Ответ: он был независим. Вел себя свободно. Не примыкал ни к какой группировке, а пожалуй, и раздражали его любые «группы поддержки».
Последние месяцы и Олег, и другие журналисты много писали о том, что политическая жизнь в стране как будто началась заново. Причем это не предвыборное возбуждение среди тех, кому раздали футболки. Настоящее. Живой интерес, неподдельный к тому, что происходит в стране и с нами. Энергетика и попытки к самоорганизации. Интернет, кстати, не только место реализации этих людей, но и один из объединяющих и фиксирующих факторов этого процесса.
Деятельность Олега была индикатором этого оживления. Он шевелился. Таких, как он, уже много, тех, кто вне привычной системы, где все и вся поделено. Именно это и попытались остановить те, кого президент назвал «темными силами», те, кто появляется, как Дарт Вейдер, кого пугает наша чуть зашевелившаяся, сложно устроенная жизнь.
Любопытно, что административного ресурса им уже не хватает.
Дарья Гармоненко