Виктор Красильщиков
Фото Reuters
«Начинается новая холодная война», «возврат к противостоянию с Америкой, как во времена СССР», «обострение холодной войны, которая и не кончалась», – слышим мы со всех сторон в связи с последними событиями в Украине. Но можно ли и в самом деле считать нынешнее обострение отношений между Россией и Западом новым изданием холодной войны?
Оставим в стороне вопрос о геополитических аспектах этого противостояния или о несовместимости западной цивилизации и «русского мира». Великая русская литература и музыка XIX–XX веков, а также научно-технические достижения советской поры показали, что Россия очень хорошо совместима с Западом. И у известного социолога, бывшего президента Бразилии Фернанду Энрике Кардозу были все основания рассматривать Россию – наряду с Бразилией – в качестве «другого Запада», специфического ответвления западной цивилизации.
Те журналисты и обозреватели, которые сегодня говорят о начале новой холодной войны, замалчивают социально-политический аспект былого противостояния между СССР и США, между так называемым социалистическим лагерем и «свободным миром». И такое замалчивание не случайно, иначе пришлось бы нарушить негласное идеологическое табу и признать – в положительном смысле – роль Октябрьской революции в России.
Советский социализм представлял собой русский путь к современности, способ преодолеть отставание России от ведущих мировых держав и в сжатые сроки решить те исторические задачи, которые самодержавие и русский капитализм, отягощенный реликтами крепостничества, решить не смогли. Недаром западные теоретики модернизации в середине XX века обращались к опыту СССР, разрабатывая концепции догоняющего развития для третьего мира. И хотя реальная власть в Советском Союзе принадлежала партийно-государственному чиновничеству, СССР позиционировал себя как государство трудящихся, как альтернатива капитализму.
Примерно до рубежа 1960–1970-х годов эта альтернатива выглядела весьма эффективной. Так, к этому времени СССР в целом и Российская Федерация в частности почти сравнялись с развитыми странами Запада по продолжительности жизни населения. На протяжении жизни одного поколения Советскому Союзу удалось подготовить контингенты инженеров и рабочих, которые вывели страну по ряду направлений науки и техники на один уровень с Западом. Наконец, нужно признать, что русская революция 1917 года дала рабочему люду на Западе в материальном и политическом планах гораздо больше, чем в самой России. И пока СССР оставался примером для рабочих масс и в развитых странах, и в тогдашнем третьем мире, у него были союзники внутри капиталистической системы, которые немало беспокоили своих власть имущих. Сами же «буржуины» сделали правильные выводы из российского опыта. И не будь СССР, вряд ли послевоенная Европа получила бы «план Маршалла», Япония не воспряла бы так быстро из руин, а без Красного Китая, Южной Кореи и Сингапура не было бы мотивов напрягаться, чтобы прыгнуть из третьего мира в первый.
Несколько лет назад я прочитал у одного журналиста, что победа коммунистического Вьетнама над США в 1975 году означала триумф «не-Запада» над Западом и предваряла возвышение «Аль-Каиды» и исламского радикализма. На самом деле, нет ничего более ошибочного, чем это утверждение. Вьетнам победил именно в рамках холодной войны, не как «анти-Запад», а как «другой Запад» – под знаменем марксизма-ленинизма, эклектичной, но все же западоцентричной доктрины революции и модернизации для отсталых стран. Недаром сегодня Вьетнам следует дорогой азиатских «тигров» – путем, которым новые индустриальные страны Азии недавно шли под военно-политическим зонтиком США.
По существу же, трудно не согласиться с тем, что около 20 лет назад писал Эйсуке Сакабира, бывший замминистра финансов Японии: холодная война была конфликтом между двумя западными путями развития. Ведь и западный либерализм, и различные течения социализма вышли из одной и той же социокультурной, цивилизационной матрицы.
Сегодня столкновение между Россией и Западом – это не конфликт между двумя альтернативными проектами прогресса. Это противостояние между архаикой и антимодернизацией, с одной стороны, и современным миром – с другой. Нынешняя Россия, в которой средняя ожидаемая продолжительность жизни меньше, чем в Гондурасе или Гватемале, а от былых достижений по части науки и образования остались одни воспоминания, не может предложить ни миру в целом, ни своим ближайшим соседям альтернативного проекта развития, как в эпоху СССР. Ясно, чем в перспективе закончится такое противостояние, несмотря на отдельные тактические и локальные победы архаики.
Другое дело, что сама глобализация в ее англосаксонском варианте углубляет социально-экономическую дифференциацию в мире, часто порождая реакцию против себя в архаичных, антизападных формах. А практическая политика западных стран нередко усугубляет этот процесс, когда они, преследуя сиюминутные интересы, поддерживают силы прошлого. Ливия – один из самых ярких тому примеров. Но это уже иная тема.
Если же сегодня кому-то в России хочется начать новую холодную войну с Западом, то для этого сначала нужно радикально изменить Россию и предложить миру альтернативный проект глобализации, соизмеряя амбиции с амуницией. С помощью телеканала Russia Today и пропагандистских трюков эту задачу не решить.
