Константин Ремчуков о ЧП на Лубянке, будущем Путина и Конституции и о том, кому может быть нужна война в Донбассе

Н.Росебашвили― Всем здравствуйте! У микрофона — Нино Росебашвили. Я приветствую в студии генерального директора и главного редактора «Независимой газеты» Константина Ремчукова. Константин Вадимович, здравствуйте!

К.Ремчуков― Здравствуйте!

Н.Росебашвили― Как вам кажется, может история с нападением на здание ФСБ повлиять на доверие Путина к этому институту?

К.Ремчуков― Теоретически всё возможно. Скорее не к институту, а к людям, потому что вы помните, сначала же само ФСБ сначала через RT транслировало, что это теракт.

Но мы все-таки научены, мы живем последние 20 лет, 25, наверное лет в атмосфере терактов. Мы знаем, что такое теракт. Хотя, может быть, и не профессионально, не с жесткой юридической точки зрения, но отчетливо понимаем, что теракт чаще всего осуществляется в отношении неопределенного круга лиц. Чаще всего эти лица вообще невиновны ни в чем, потому что он носит некий символический характер. То есть, условно говоря, это не зависит от количества жертв.

Если, например, в клубе две компании поругались, затем вышли на улицу, перестреляли с обеих сторон по 10 человек — трупов, — это не теракт. Если кого-то обидели, он пришел с берданкой, тоже пострелял — это не теракт. А вот теракт — это когда взорвали троллейбус, взорвали метро, осуществили акт во время торжественного заседания, посвященного Дня чекиста. Здание Лубянки… невинные люди страдают, потому что убивает те, кто, скорей всего, лично не причинил никакого вреда этому человеку.

У меня журналисты сегодня фотографии принесли. Они ходят на работу и говорят, что кружочком и мелом помечены следы от пуль. Там 14… 16… что-то такое, то есть они обвели — следователи. И стало быть, это не целенаправленно подошли к какому-то окну и по нему вели… Нет, в разных местах, такая неупорядоченная… Но потом вдруг нам сообщают, что это не теракт, а что это покушение на работника правоохранительных органов, по-моему.

И вот здесь вопрос: почему это происходит и для чего? Вероятно, покушение на работника должен расследовать Следственный комитет. Теракт должно расследовать ФСБ. Предположим, Путин хочет, чтобы провела расследование другая служба, чем та, которая пострадала, то есть чтобы не ФСБ расследовало атаку на ФСБ, то вполне возможно этим объясняется мотив возбуждения уголовного дела.

Н.Росебашвили― А не то, что службы пытаются друг на друга перебросить.

К.Ремчуков― Нет, а это просто если это теракт, то это ФС будет заниматься. Если покушение, то это Следственный комитет. В конце любых эпох конкуренция спецслужб является данностью и в нашей стране, и, я так подозреваю, в любой другой стране с аналогичными режимами. И это не случайность, а это способ сохранения ощущения защищенности того, кто находится в центре это системы, в данном случае президент страны. Потому что он не может «сдаться» на милость какой-то одной структуре, потому что он становится ее заложником.

А вот конкуренция спецслужб, доносы друг на друга, сообщение информации о каких-то делах, о том, что генерал из этой спецслужбы проворовался — хлоп! — его арестовывают. Значит, служба под давлением. Потом — раз! — нам могут сообщить, что это генерал ФСБ проворовался. Нам могут сообщить и про генерала ФСБ или полковника. МВД, Следственный комитет… Если мы посмотрим хронику за последние несколько лет, мы увидим, что нет ни одного ведомства, высокопоставленные служащие которого не были бы под уголовным преследованием. И уголовным преследованием занимаются другие институты правоохранительной системы.

Поэтому я допускаю, что этих условиях баланс — назовем его балансом, — который Путин создал, вот он сейчас поддерживается таким образом. В ФСБ случилось — давайте расследуем, где, какие могут быть концы. Пусть другое ведомство более беспристрастно это расследует. А для этого нужно снять статью о терроризме, потому что тогда следователи ФСБ должны быть допущены ко всем материалам дела. Но Путин знает, что если он допускает кого-то к материалам дела, то больше шансов чего-то сделать.

Н.Росебашвили― Позиция Бортникова в этой истории, она как-то меняется?

К.Ремчуков― Ну, это неприятно. Это же его сотрудники погибли. Это на его здание… Ну, там будут разбираться, до какой степени всё это дело… Но в целом, конечно, демонстрационный характер этого теракта, с моей точки зрения, еще и в том, что человек идет атаковать не на рынок, не на общественный транспорт, а идет атаковать хорошо защищаемое место с высочайшим уровнем вероятности быть убитым.

То есть так вели себя террористы именно на Кавказе. Они атаковали блокпосты, то есть хорошо вооруженных людей, отделения полиции, отделения каких-то управлений по спецоперациям, там самым как бы показывали, что «мы не боимся вас вооруженных». Потому что это вызов такой, условно, мужской вызов: «Мы идем на тех, кто вооружен и может ответить».

Поэтому посмотрим. Я сейчас не хочу говорить. Мне только жалко… Мне всегда в терактах страшно жалко до боли сердечной вот этих невинных людей. Потому что все-таки если ты с кем-то подрался и потом у тебя выясняются отношения таким образом, то это какая-то твоя судьба, ты пошел на конфликт, из которого нельзя выйти иным образом, кроме как со стрельбой. А когда люди вообще ни при чем, и их убивают — это в любом теракте такое бывает, — то, конечно, там же и семьи, и дети.

Это очень грустная история. Будем ждать, если будут какие-то сообщения, каковы мотивы, чего человек хотел. И хотелось бы, конечно… ну, по первым шагам мы видели анализ, были ли косяки у самой ФСБ и вообще у всех этой системы защиты…

Н.Росебашвили― Там «Медуза», насколько я знаю, провела даже расследование, сопоставило несколько видеозаписей, в ходе которых стало известно, что, возможно, один из пострадавших как раз пострадал уже после устранения, после убийства этого стрелка.

К.Ремчуков― Я видел этот текст. Больше нечего сказать. Буду ждать.

Н.Росебашвили― Тогда, если вы позволите, короткий вопрос в завершение темы. Сейчас в соцсетях, в частности, в Телеграме распространяются банковские счета семей погибших, и, собственно, народным путем собираются деньги на помощь. Как так получилось, что официальные лица не выразили соболезнование, Путин не выразил соболезнование? Почему они через соцсети вынуждены собирать деньги на похороны? 

Н.Росебашвили― Давайте продолжим про Владимира Путина и вспомним его пресс-конференцию, в частности, историю с отменой оговорка «подряд» возможной. Я сейчас процитирую Владимира Путина: «Можно было бы ее и отменить, наверное», — добавил президента в своем выступлении. Как вам кажется, для кого это? Кому это может быть важно? Потому что, кажется, Путина это уже не коснется — оговорка про «подряд»?

К.Ремчуков― Я думаю, что его она не коснется, но отменить можно, поэтому тот, кто придет после него, пусть просто два срока…

Н.Росебашвили― То есть кто-то после него все-таки будет.

К.Ремчуков― Да. Вот когда он будет, отмените эту оговорку. То есть всё рассуждение о нелегитимности Путина свелось к анализу именно этой оговорки. Сейчас на четвертом сроке он дал ясно понять, что президентом Российской Федерации он больше не будет, после 24-го года. Это факт, это точно. Я не знаю, можно ставки принимать, можно пари заключать: президентом Российской Федерации Путин после 24 года после истечения срока не будет. Поэтому он говорит: «Хотите — поменяйте эту меру».

Кем он будет — это уже другой вопрос. И как может меняться конфигурация власти — это спекуляция либо анализ, называйте как угодно, но я так понимаю, что из всех пунктов по дорожным картам объединения России и Белоруссии самые большие сложности по двум вопросам…

Н.Росебашвили― По трем даже, наверное.

К.Ремчуков― Они говорят — по трем, но самые большие… Я говорю, по трем большим, а две требуют усиления. Это роль наднациональных органов. И второе: единый эмиссионный центр. Потому что единый эмиссионный центр — если наш Центробанк и является таким центром, то всем понятно: кто денежку печатает, кто проводит регуляторную политику, тот и главный. Поэтому ты можешь сколько угодно называться президентом или кем угодно, — Центральный банк Российской Федерации если будет единым эмиссионным центром, то де-факто власть НРЗБ наднациональный орган.

Ты можешь называться президентом Белоруссии, ты можешь называться президентом России, а если придут и договорятся, и примут законодательно, что главный наднациональный орган — исполнительный совет Союза России и Беларуси, и его решения, председатель совета будет главным, потому что имеет преимущество перед решениями национальных этих вещей… Всё, тогда тот, кто будет председателем этого совета, председателем исполнительного совета — как угодно можно придумать название, — он будет главным в этом альянсе двух стран.

Поэтому на Путина уже эти поправки в Конституцию Российской Федерации не распространяются. Именно эти. А про все другие, я так понимаю, он сказал, что Конституцию, кроме первой главы, менять можно всё. Формально да. Но вторая глава, мы помним, это права и свободы человека, мы называемся.

Если бы он сказал: «Преамбула, первая глава и вторая — неприкосновенны, всё остальное меняйте», — это был бы один смысл. А поскольку месседж был абсолютно точно калиброванный, то он сказал, что даже вторая глава, которая называется «Права и свободы человека» — а мы помним, что именно права и свободы человека являются суть и смысл деятельности всех органов власти в Российской Федерации; это сегодня так звучит: «Обеспечение прав и свобод человека — смысл деятельности всех органов власти», и эти права и свободы действуют непосредственно, — вот эти вещи, оказывается, можно поменять.

Вот сейчас посмотрим, как они поменяют. Может быть, права и свободы человека не должны до такой степени… Это Конституция предельно либерального государства. Там, где собираются два человека, один говорит, что первое — это государство, — это всё сейчас официальное, это всё офицерство, это всё люди, которые живут не счет рынка, а за счет государства, за счет бюджета. Они, конечно, убеждены, что главное — государство.

Есть другая часть, которая живет за счет рынка, за счет своих усилий, за счет своих рисков и так далее. Вот эта часть говорит: «Слушайте, но в Конституции ведь написано, что права и свободы человека, гражданина являются главным смыслом функционирования этой власти». А нам, между прочим, часто говорят: «Нет, это в интересах государства».

Вот эта государственническая линия, с моей точки зрения, она противоречит духу и букве нашей Конституции, хотя в Конституции много есть слов, в том числе, и по поводу государства. Отсюда и это требование государственной идеологии. Они хотят конституционно запретить… нужна России государственная идеология, что она будет эта государственная идеология… Сейчас в Конституции сказано, что идеология государственная запрещена. А пытаются реализовать. И это поразительно, что ревизию Конституции предлагают осуществлять люди, которые получают деньги от государства: чиновники или журналисты, эксперты.

А вообще, на самом деле антиконституционные речи толкать тем людям, которые за счет государства живут — это не совсем порядочно и не совсем правильно. Потому что подрывать Конституцию, выступать против основ нашего конституционного строя и при этом кормиться за счет государства — это подло, на мой взгляд. Но, тем не менее, это большой такой, идеологический накат идет на Конституцию.

Н.Росебашвили― Я бы вернулась, наверное, к вопросу о глубинной интеграции. Как вам кажется, это в интересах России сейчас — интеграция с Белоруссией? 

Н.Росебашвили― Как гражданин вы часть этого государство, безусловно.

К.Ремчуков― А еще есть органы, а еще игроков, для которых что-то представляет интерес, очень много. Они всегда прикрываются, что это в интересах государства. Кому-то очень материально выгодна война в Донбассе. Непонятная схема финансирования, материальные ресурсы, звания, машины. Ходил пешком, пока был добровольцем — сейчас ездит на джипах, на «Порше», на «Мерседесах». То есть это реальная такая материальная база. Кто-то контролирует поставки угля. Кто-то кого-то за это взрывает. Кэш, наличные мешками перемещаются. То есть это реалии жизни.

И вот тут есть какой-то процесс, есть договоренности: «нормандский формат», «Минские переговоры. А там есть люди, которые каждый день живут в этом мире и выигрывают материально. И они все говорят: «Это в интересах государство». Как поскрести — и ты не видишь никаких интересов государства, а видишь интересы людей. Поэтому в данном случае в интересах государства требует как бы подняться над всем этим и сказать, это в интересах России или нет. России, как чему — как экономике? Ну, немножко у нас увеличится рынок. Ну, это неплохо.

Но я хочу сказать, что эти страхи по реинтеграции Советского Союза, вот якобы что-то… Вот когда случился Крым и «русская весна», мне кажется, что вот тогда был проведен водораздел между крымской историей и «Русским миром» на Донбассе и идеями по воссозданию Советского Союза. Советский Союз — интернационалистское государство. Это государство, в котором никакой русской республики даже не было, никакого русского мира не было. У нас не было компартии Российской Федерации до последних лет советской власти. Была Компартия Грузии, а вот все, которые Российской Федерации, они были в Компартии СССР. Была Компартия Таджикистана, Узбекистана и так далее.

То есть русский компонент с самого начала — поскольку и Ленин и Сталин считали, что великодержавный шовинизм присущ русским людям, он косный и этот русский мужик страшно отсталый, — всячески его размывали в этой концепции Союза Советских Социалистических Республик, где утрачивалась локационная определенность. Этот Союз Советских Социалистических Республик, он где: на Луне, на Земле, в Европе, Азии? Этого не было. Это была осмысленная идеологическая… Сейчас огромное количество материалов за последние десятилетия опубликовано, когда видно отношение вообще и страх этой империи к русским и так далее.

Поэтому вся идея Советского Союза — это насквозь интернационализм… Это вот у вас гость бывает часто Максим Шевченко, который сейчас последнее время себя открыто называет и левым и социалистом. Вот спросите его, он вам расскажет, до какое степени ему близки интересы и Испании, в Барселоне, и интересы арабских людей в Израиле и в Палестине.

Это интернационализм аутентичный. Им есть дело до всего, кроме России. Это удивительные люди. Они — мощнейшее идеологическое левацкое движение во всем мире. Америка сотрясается от леваков. Они вообще не понимают этих национальных границ, интересов национальных.

Я за Штатами внимательно слежу и достаточно регулярно туда езжу. Вот сейчас в январе поеду. Я выступать буду там. Много общаюсь с людьми. Люди не понимают, как могут выступать… Вот не решены проблемы социальные, здравоохранения. А выступают за то, что нелегальные мигранты имеют те же права на социальное обслуживание, что и американцы. Имеют те же права с трудоустройством и всё…

Вот сейчас эта левацкая идеология дошла до радикальных форматов, что даже потрясало саму Демократическую партию, то есть они поняли, что Демократическая партия дрейфует слишком влево. Но там идеи такие: «Какие границы? Не нужны границы. Пришел человек нелегально — давайте то же самое соцобеспечение, что и американский труженик…». А американский труженик говорит: «Я налоги формирую. Они не формируют». Они говорят: «Не важно». Смотрит в глаза: «Нет, так должно быть».

Поэтому в этом смысле никакого шанса на возрождение Советского Союза, ничего нет. Потому что заявлена русская тема с «Русским миром» с русскими людьми в Крыму и на Донбассе. Это отпугнуло всех бывших союзников по Советскому Союзу. Ни Казахстан, ни Беларусь, ни Украина, ни кавказские республики, ни среднеазиатские никогда не пойдут ни на какой интеграционное объединение такого типа.

Белоруссия в некотором смысле исключение, хотя вот сейчас Лукашенко сквозь пальцы смотрит на протесты, которые именно оппозиция…

Н.Росебашвили― Да, никого не разогнали. Почти 1,5 тысячи человек вышло.

К.Ремчуков― Потому что ему самому неохота говорить эти вещи, а вот эти демократы пусть пошумят против России. Но, я думаю, что угрозы этого союза и воссоединения ее не существует просто потому, что сама Российская Федерация весной 14-го года вынуло интернационалистское основание из этой интеграции и сказала: «Мы защищаем русских. Если нам не понравится, как к русским относятся в Украине, в Казахстане…

Н.Росебашвили― Короткий вопрос, если позволите: без этого основания возможен союз России и Белоруссии?

К.Ремчуков― Он возможен, но тогда он не будет носить того характера, который позволит нам говорить о существовании нового государства.

Н.Росебашвили― Константин Вадимович, договорились, наконец, Украина и Россия по газу? Кто больше выиграл, можете проанализировать, чтобы мы поняли?

К.Ремчуков― Ну, наверное, все, раз подписали, раз договорились. То есть кто мы со стороны говорить, кто больше? Там все люди самостоятельные. У всех свой интерес. У каждого был вот такой люфт возможностей: «Вот это максимальный вариант для меня…». контракт на год, чтобы не связываться с Украиной. А у другой переговаривающееся стороны вот такой лист, подсказка, написано: «Идеал». Значит, у российской стороны идеал, срок контракта… Все пункты контрактов описываются с точки зрения идеала и допустимого компромисса. Берем один показатель: срок действия контракта. Российская сторона, идеал: срок действия контракта — 1 год. Украина, идеал: срок действия контракта — 10 лет.

Н.Росебашвили― Получилось — 5.

К.Ремчуков― Получилось — 5. Значит, сошлись в середине. И так по каждому пункту. Объем газа — 65 миллиардов кубометров, в следующем году, в 21-м. А в 21 — 40. Почему? А вот «Северный поток-2», его надо наполнять будет. Мы же должны брать.

Н.Росебашвили― Вот. А что наполнять, если санкции вводят?

К.Ремчуков― Ну, все равно построят. Санкции вводят американцы. А «Северный поток-2» будет построен. Даже сомнении нет.

Н.Росебашвили― А по кому тогда бьют эти санкции: по и России или по конечному потребителю?

К.Ремчуков― Даже в тех сферах, в которых американцы совершили революцию и вышли на первое место по производству нефти, выясняется, что не так все линейно гладко, и что традиционные источники нефти и газа, они более стабильны. Поэтому, я думаю, что наши достроят «Северный поток-2», наполнят его. Ну, это мой прогноз. Потому что не могут они смириться с тем, что им навязывают американцы сейчас в таком формате.

Потому что все-таки там, в Америке очень много сейчас ежедневных разговоров о помощи воюющей Украине. То есть демократы и, собственно, этот импичмент — слушания шли, — и весь пафос моральный протеста против манеры Трампа разговаривать по телефону он сводился к Quid pro quo. Сначала так же шло. Все люди сейчас забыли это словосочетании латинское «Услуга за услугу». И моральный протест звучат так: «Как можно воюющей Украине с Россией задерживать поставки оружия? Она должна его получить». Он говорит: «А нет, они вроде не воюют». Кстати, в конце прошлой неделе администрация Трампа отбила у демократов в конгрессе требование немедленных поставок на 250 миллионов долларов оружие Украине . Сказали: «Там не войны в горячей фазе. Вы чего? Успокойтесь». Но само давление шло. 

Но, я думаю, что все равно «Северный поток-2» построят. Сейчас сделают запрос швейцарцы, получат ответ, что это означает. Там же все боятся вторичных санкций: что будет с их офисами, с их контрактами на территории? Сейчас они будут ждать ответ. Как только они дадут конкретный ответ для конкретной компании, у европейцев появится возможность посмотреть, кого они прищучат, с точки зрения американского бизнеса, чтобы сказать: «Ах, так? Вы вот этой швейцарской компании, тогда давайте мы вот эту компанию американскую и вот эту в ФРГ, — а вообще, где ФРГ, там весь европейский рынок, — в Швейцарии» и так далее. И начнут торговаться. Потому что санкции же не введены, есть только угроза.

А американские компании начнут давить на администрацию Трампа: «Нет, для нас этот рынок важен. Мы не хотим отсюда уходить. Мы не должны быть санкционированы».

То есть западноевропейская экономика сильнее нашей, и у нее есть намного больший ресурс для сопротивления.

Н.Росебашвили― Но отбивается в итоге, по крайней мере, больше сейчас все-таки Россия, чем Германия.

К.Ремчуков― Слушайте, ну, у России позиция такая — обриваться уже с 14-го года. 5 лет уже. Во-первых, потренировались. А те же сначала очень вяло отбивались — европейцы. С Америкой же никто не ссорится, американский рынок очень важен. 19 с лишним триллионов долларов — это ведь не шутки. В стратегии развития большинства глобальных компаний есть отдельный пункт: Попадание на американский рынок. Любая. Вот посмотрите европейскую компанию… Потому что считается, что самый ликвидный рынок, самый конкурентный, и этот рынок является одновременно и источником прибыли и источником давления на собственную компанию по повышению качества продукта, то есть по повышению конкурентоспособности и рост капитализации, поскольку богатые американские инвесторы НРЗБ в твоей компании.

И когда европейские корпорации имеют такую стратегию по проникновению в американский рынок, они, безусловно, не хотят иметь проблемы с финансовыми органами США. Поэтому сейчас эта деятельность уже европейцев, которые поняли, что Трамп ведет себя достаточно эгоистично в этой сфере, так, как они не привыкли. Но все же ко всему привыкают рано или поздно. Я ожидаю от европейцев последовательный, менее эмоциональный, но более предметный разговор: «Какие санкции против нашей компании» — и тут же подготовить пакет ответных мер.

Н.Росебашвили― Но, учитывая историю с импичментом Трампа, и как этот импичмента развивается, европейцам все-таки легче привыкнуть, чем надеяться на какие-то перемены?

К.Ремчуков― Привыкнуть к такому давлению нельзя. Слишком большие интересы бизнеса. Это же люди теряют деньги. Тут же, понимаете, пока речь о словах — а давайте примем резолюцию, что он дурак, и он дурак и вот он дурак. Кто за это? Единогласно. Давайте примем резолюцию, что просто санкции против всех? Ну, давайте. — А когда тебе говорят: «Твой контракт на миллиарды евро прерывается. Ты еще сейчас в других судах будешь отстаивать…».

Я не знаю, какие у них условия, но наверняка по прокладке этого трубопровода были условия оговорены о прерывании контракта. И единственное, что может спасти швейцарскую фирму, если она прекратит укладывать трубы, — это если она в суде докажет, что американские санкции носят характер стихийного бедствия, непреодолимой силы. Но это же не так. У вас есть выбор: разорвите с американцами, исполните контракт. Какая неустойка по этому контракту? То есть швейцарцы должны будут налететь на миллиард или на два долларов? Во имя чего? Во имя того, чтобы промолчать и ждать?

Нет, там же юристы. Это же банда хорошо одетых, говорливых, способных людей — юристы в мире. Представляете, хлеб для всех? С любой стороны они годами будут судиться, выигрывать процессы.

Н.Росебашвили― Расскажите нам теперь про книги.

К.Ремчуков― Про книги я расскажу. Две книги. Я купил — мне позвонили из «Букиниста» — в идеальном состоянии одна книга двухтомник «Бои в Финляндии». 41-й год. Сейчас много разговоров о начале. Вот видите, она даже не разрезана. Вот контролер такой есть, куда я должен сообщить, если я нашел какую-то опечатку. «Бои в Финляндии». Воспоминания участников. Жданов, Тимошенко, Молотов, Сталин. Ну, шикарно издана. И она говорит — это к вопросу о фальсификации истории: «Война за безопасность города Ленина и северо-западных границ нашей советской Родины навсегда вошла в историю Красной Армии как героическая эпопея, отразившая в себе грозную силу, мужество и отвагу советских войск и безграничную преданность народу, партии Сталина».

И рассказывают, какие замечательные действия были в этой войне с 30 ноября 39-го года по 13 марта 40-го года. И вот с фотографиями.

И очень интересные другие там… Из дневника летчика-истребителя. Он рассказывает, как в ночь с 29-е на 30-е ноября был получен приказ командующего о переходе границы. 30 ноября была облачность, они не могли лететь. И как утром 1 декабря все поднялись в хорошем настроении. Погода явно улучшилась. «Подлетая к границе, мы увидели сплошное зарево. Дым от пожарищ поднимался высоко и еле пробивался через него».

Вот сейчас если посмотреть глазами сегодняшнего человека — это дым от пожаришь на финской земле. Потому что пока самолеты не поднялись, грохотала канонада. Это очень серьезные документы, которые показывают агрессивный характер этой войны.

Вторая книга — это от души. Я ее всегда люблю и читаю. Леонид Леонов «Пирамида». Она тоже в двух томах. И он писал ее долго. Это выдающийся роман. Он мой любимый. И он оказывает большое влияние на всяких наших современных поэтов, которые берут даже форму, как он начинает — Леонов.

Замечательная фраза: «Поздней осенью предвоенного года меня постигло очередное огорчение ремесла с мотивировкой, сулившей на сей раз наихудшие последствия. В письме вождю, объясняя уже состоявшую премьеру опальной пьесы, — это биографично, — передоверием театра к литературному имени автора, последний просил взыскивать с него одного. Неделю спали не раздеваясь, в ожидании ночного стука в дверь, поневоле мирясь с тишиной, пока опережают более срочные кандидаты на возмездие и длится сезонно-ведомственная перегрузка».

Потрясающий роман о жизни Москвы 40-го года.

Н.Росебашвили― Это был Константин Ремчуков. Всем спасибо, всего доброго!

К.Ремчуков― Спасибо вам!