И.Воробьева― Здравствуйте! Это программа «Особое мнение». меня зовут Ирина Воробьева. И сегодня со своим особым мнением, как всегда в этом время, но на удалёнке — Константин Ремчуков, главный редактор и генеральный директор «Независимой газеты». Константин Вадимович, здравствуйте! Слышите ли вы нас?
К.Ремчуков― Добрый вечер, Ирина, хорошо слышу.
И.Воробьева― Отлично, мы тоже вас хорошо слышим, хорошо видим. По ситуации, которая сейчас в России. Многие требуют, некоторые уже и с помощью митингов, как во Владикавказе, чтобы людям выплачивали так называемые живые деньги, то есть хоть что-то выплачивали непосредственно тем, кто потерял работу, кому нечем кормить детей и так далее. Как вы считаете, это, вообще, возможно?
К.Ремчуков― Да, мне кажется, это сигнал. Мы же видим, что везде власть несовершенна. И наши требование к власти за последние годы, мне кажется, четко свелось к тому, что мы понимаем как взрослые люди, что ничего совершенного нет, потому что мы сами несовершенны. Мы хотим, чтобы власть слышала людей. То есть скорость обратной связи. В метро устроили давку. К 12 часам дня прекратили эту давку, отменив эту систему проверки. В данном случае это быстрота реакции какая-то.
То же самое и здесь. Если люди дошли до такого состояния, что они видят, что бюрократия не позволяет им получать деньги, о которых им говорят по телевидению — ведь широко же рекламируется позиция президента и позиция премьера, — так вот между словом и делом нужно укорачивать эту дистанцию.
Я считаю, что если власть не услышит эту обратную связь, то у нее могут возникнуть проблемы. Это как снежный ком. Поводом может послужить всё что угодно. А накопившееся раздражение, фрустрация, как говорят ученые люди, в том числе и от сидения дома, от изоляции, от отсутствия денег, бизнеса, перспектив, от неопределенности. Русская литература же в лице Достоевского показала нам, что люди сходят с ума от неопределенности. И Кафка потом показывал то же самое.
Поэтому сейчас неопределенность повышенная. И чем четче и внятнее дела тех, кто взял на себя ответственность в стране, тем, мне кажется, лучше и для людей и для этой власти. Потому что все недостатки, все слабости, все неопределенности, вся рыхлость особенно видна.
И.Воробьева― А кто должен принимать такое решение? Ведь очевидно же, что, например, у властей Северной Осетии нет таких денег, чтобы выплатить населению?
К.Ремчуков― Там же, наверное, Минфин переводит эти деньги, та же следят. Ну как? Это же про деньги и о том, что субъект Федерации отвечает, Путин сказал, по-моему, во втором своем обращении. И методологически это звучит очень верно, потому что только на местах люди знают реально ситуацию. Но всё это время с момента, как он сказал до сегодняшних сообщений, что там собрались люди, — это же конкретные чиновники, они выходят на работу, они начинают интересоваться, есть ли деньги на счетах, как мы можем реализовать то, что обещал…
Путин, кстати… сегодня показывали опять совещание по удалёнке, и Мишустин задал вопрос министру финансов, и, по-моему, он ответил очень утвердительно и бодро, что всё под контролем.
И.Воробьева― Всё под контролем, но тем не менее есть это ощущение неопределенности, о котором вы тоже говорили, потому что не президент, ни какие-то другие высшие чиновники нашей страны все еще не произносят слова, которые все ждут — «чрезвычайное положение» или «чрезвычайная ситуация», «карантин» — каких-то более определенных слов, которые позволили, в том числе, бизнесу воспользоваться опцией форс-мажорных обстоятельств, например, чтобы спасти хоть какие-то деньги.
К.Ремчуков― Ну, может быть, вы и правы. Я не жду слов «чрезвычайное положение» и «чрезвычайная ситуация». Я со времен прошлого эфира посмотрел эти законы. И что-то я не сильно увидел, как они помогут, кроме того, что чрезвычайное по положение более жесткое, чрезвычайное положение отменяет все демократии. Там цензура СМИ. Отменяются все выборы. Он назначает, кто будет осуществлять режим, в том числе, если надо комендантский час. А так, что тебе легко будет ходить и форс-мажор в судах предъявлять по компенсации, я не понял этого однозначно.
Более того, я вспомнил, когда у нас чрезвычайная ситуация, скажем, объявлялась последний раз в Тулуне — там, где наводнение было, — тоже не слыхал ни разу, чтобы кто-нибудь из бизнесменов отсудил какие-то деньги в связи с чрезвычайной ситуацией.
Мы же видим, что всё в людях, а не в том, какой статус проблемы обозначает власть. Если кто-то верит в то, что, объявив чрезвычайное положение, всем станет легче каким-то образом, деньги появятся, работа появится, бизнес сохранится, то, может быть, и надо вводить. Но я не вижу этого.
И.Воробьева― А как вы относитесь к рассуждениям о том, что планету сломал не сам коронавирус, а, условно говоря, политики, которые принимают решения, повелись на китайскую сказку, не про сам вирус, а про то, что эти самые жесткие меры помогли Китаю справиться. Ведь на самом деле мы же не знаем, как там было в реальности, никто не знает реальные цифры из Китая. Вот как вы относитесь к такой позиции, что сейчас мы гробим экономику мировую из-за того, что все поверили в китайские серьезные меры и их эффективность?
К.Ремчуков― Ну, не слышал такой интерпретации, что все повелись на китайскую сказку. То, что я читаю целыми днями западные СМИ — это, наоборот, никто не повелся на китайскую историю, легенду, нарратив, как сейчас говорят. Разоблачение вплоть до конспирологии Китая достигло уровня просто невероятного.
За последние три дня я прочитал такое количество гипотез, как это было. Когда китайцы столкнулись в Ухане с этим, они перекрыли во внутренний Китай и оставили открытыми рейсы в мир. И тысяч 430 человек (117, по-моему, рейсов в разные города США) прибыло с 31 декабря прибыло, когда уже в Ухане был этот вирус. Как они работали плотно с ВОЗ, китайские власти. 10 января появился твит на ВОЗ, который осуждал запрет на полеты из Китая. 31 января — я буквально перед эфиром нашел развернутое объяснение, что нет таких оснований, чтобы препятствовать полетом из Китая и общению людей. 31 января, когда уже всё было совершенно очевидно. 14 января появляется твит ВОЗ, сообщающий о том, что этот вирус не передается от человека человеку, то есть абсолютная дезориентация публики, потому что сообщи вы другое, то, конечно, это было…
Конспирологические истории вплоть до того, что китайцы, когда увидели, какие проблемы с экономической из-за того, что вирус так полыхнул, они решили: «А чего мы одни так будем типа париться с этой проблемой? Давайте, чтобы все в мире получили такие же проблемы в экономике. Мы будем на одной ноге, а потом мы еще выйдем победителями: расскажем, что наша система была более эффективной».
Или, например, что очень не любят Трампа из его торговой войны и желания просто поломать баланс в отношениях между Китаем и всем остальным миром. И сейчас проблемы экономические и безработица в Штатах могут привести к тому, что Трамп не будет переизбран. Вот плоть до таких вещей произносят и пишут. До того, что все-таки никто не может найти тех исследователей, которые занимались проблемами вируса и разработкой вакцины против нее. Называют даже конкретную фамилию.
Последний иероглиф Ли этого китайского ученого, который это делал. В общем, самые серьезные, кому я могу доверять, утверждают, что все-таки это не был рукотворный вирус.
Но считаю, что тот момент, когда они начали экспериментировать по выработки вакцины, могли заразить этого нулевого человека. То есть он по-прежнему природный, получен от какого-то животного, но, тем не менее, от этого не легче. И весь мир реагирует так.
Но моя гипотеза все-таки в том, что в наше время… У меня жена, когда началось всё это дело, она посмотрела и сказала: «Ты знаешь, это движение Me Too, оно изменило мозги. Все знают, что и через 30 лет и через 40 к тебе могут прийти, вытащить тебя и сказать: «Ты не объявил карантин? Ты не объявил социальное дистанцирование? А ты знаешь, что я заболел в ночном клубе, куда я пошел, потому что меня не предупредили, и вот у меня такие проблемы. А кто-то, может быть, умер у меня».
Вот сейчас все так боятся, что их поведение не имеет срока давности, когда тебе влепят это обвинение любое, если ты находишься на государственной должности, что сейчас все стараются перестраховаться и демонстрировать, что жизнь каждого человека важна, что мы лучше перестрахуемся, мы лучше потерпим какие-то экономические убытки, но предупредим, что все люди должны не высовываться из дома.
Но НРЗБ. Америка активно протестует. В других городах начинает зреть бунт, потому что люди не понимают точно так же, как во Владикавказе, вполне возможно, не только во Владикавказе — в нашей стране, — как они будут вылезать из этого бизнеса под названием «Сидение дома».
И.Воробьева― Я понимаю, что политики не могут принять решение негуманистическое, сказать, что пусть у нас целое поколение умирает плюс хронические заболевания, но уже сейчас звучат мысли о том, что последствия всех этих мер могут убить гораздо больше людей, чем сам вирус, поскольку рухнет всё, у людей не будет денег, нищета, преступность и так далее.
К.Ремчуков― Посмотрим. Такие эсхатологические, как это называется, прогнозы тоже присутствуют. И, действительно, был один из таких конспирологических подходов к этой теми, что китайцы решили от стриков избавиться, чтобы не было бремени на их экономику. Я даже слышал, одному ученому задали вопрос: «Вы можете быстро ответить, понимаем неловкость, но, тем не менее, вопрос такой: Как вы считаете ли 5G — вот эти разработки в Китае — с такой скоростью распространения коронавируса, потому что якобы какие-то новые коридоры движения этих волн приводят к тому, что вирус на эти волны садиться и прилетит?»
Но я так понимаю, что не случилось того, о чем вы говорите, как раз и есть эти программы все беспрецедентные: до 6 триллионов долларов США готовы платить. Сейчас уже на 3,8 триллиона есть определенность. Но это увеличится просто денежная база с 3,8 до 5,8 триллионов НРЗБ денежная база в США. Как-то будут пытаться предотвратить.
Более того, многие считают, что первый квартал тяжелый, второй будет у всех провальный. В третьем начнет восстанавливаться, в четвертом стабилизироваться. Уже этого года. То есть да, по году будут проблемы с потерей в экономике, безусловно.
Но если все эти деньги будут доставлены туда, куда надо, если сигналы будут получены, что открывается возможность работать, торговать, восстанавливать производственные связи, может быть, человечество вместе выйдет. Но выйдет все равно другим, безусловно. Уже никак нельзя сказать, что наднациональные институты, которые были в основе всей глобализационной экономики и нашей жизни, что они уцелеют в том виде, в котором были.
В Европе больше никто не верит большим наднациональным институтам после того, как было запрещено из ФРГ в Италию поставлять медоборудование, маски и что-то такое, типа: «Нам самим надо». А потом руководство ЕС приняло решение не отправлять всю эту амуницию за пределы самого Евросоюза. Ну да, бедные страны, у них не было, они думали, что им поставят.
Кстати, это одна из линий, по которым Китай сейчас наращивает бедным странам… и говорит: «Какие мы — мы сейчас спасаем вас».
И.Воробьева― То, в каком квартале, возможно, мы начнем восстанавливаться — такой, мне кажется, оптимистичный прогноз с учетом того, что там Университет Джонса Хопкинса прогнозирует, что мы из карантина-то должны выйти в районе июня месяце только. Это, мне кажется, какая-то радужная картина.
К.Ремчуков― Ну, июнь месяц — это у нас какой квартал? Я вам сказал, мой друг, первый квартал — тяжелый, второй — катастрофически (это как раз в июне), третий — начнет отрастать, четвертый — начнет стабилизироваться. Но это же всё прогнозы. Никто же ничего не знает, как пойдет и что.
Я ссылаюсь на тех… вот в данном случае это директор Азиатского общества в Америке, бывший премьер-министр Австралии. За Китаем за этим Азиатское общество следит, я не знаю, как кто-то за микробом, за вирусом. Они знают данные буквально посуточные торговли, эмиссия воздуха, чтобы проверять, действительно ли, заработала китайская экономика. Они следят, сколько у них открылось угольных станций с таким пристрастием. Но подозрительно, достаточно достоверно, их никто не опровергает, что, подписав Парижское соглашение, китайцы, тем не менее, ввели 50 угольных сжигающих станций для выработки тепла и энергии и увеличили загрязнение на 10%.
То есть его репутация, бывшего премьера Австралии, директора этого института — я прослушал его отчет, — мне показалось, по крайней мере , там есть основание считать, что так оно и будет. Тем более, что вы же видите, постепенно ослабление в разных регионах, не только Америки, но и…
И.Воробьева― В Германии, например, вот уже было послабление.
К.Ремчуков― В Голландии где-то, говорят. В Норвегии, сказали. Англия готовится. В каких-то районах власти сообщают, что вот здесь можно делать это. Посмотрим, как они.
Я вот читал сегодня Wall Street Journal статью большую о том, что бизнес считает нужным. Бизнес же тоже страдает, ему хочется вернуть… Они считают, что решением, в значительной степени облегчающим возвращение к нормальной жизни будет наличие тестов на коронавирус, чтобы каждый человек, который приходит на работу ежедневно, чтобы его тестировали и чтобы быстро был результат. Чтобы они видели: ты пришел на работу, ты нормальный, у тебя отрицательная реакция на него, и завтра у тебя отрицательная и у всего коллектива она отрицательная, значит, этот коллектив такой.
Но вы представляете, какие мощности надо наращивать и качество этих тестов. Но на самом деле уже как бы виден подход, что если у нас будет весь инструментарий того, чтобы мы фиксировали состояние здоровья людей в значительных коллективах, то эти коллективы могут работать. В частности, Amazon, который много посылок отправляет, они считают, что решение этой проблемы в значительной степени возвращение производства к нормальным объемам, возможно, будет при таких технологических решениях.
И.Воробьева― Я напомню слушателям, что это программа «Особое мнение» и сегодня со своим особым мнением у нас — Константин Ремчуков, главный редактор и генеральный директор «Независимой газеты». Возвращаясь к разговору о живых деньгах, о выплатах. Не боитесь ли вы… не считаете ли вы, что недостаточно того, что Минфин сказал, что президент сказал, что указы подписаны, еще что-то, — с учетом безумного уровня коррупции в нашей стране, может быть, правительство и захочет всех поддержать, но дойдут ли деньги туда, куда они должны были дойти, как вы считаете?
К.Ремчуков― Если правительство захочет и президент захочет, то они дойдут туда, куда надо. Это же теперь все электронные проводки. Спросите любого человека, может ли быть что-то неясно. Вот они в 12-08 вышли, в 12-08 они и поступили. Дальше мы смотрим, что с этими деньгами происходит, как они распределяются по счетам. Нет, в электронный век с электронными деньгами, мне кажется, при наличии политической воли жуликам тяжело.
Я не понимаю, как можно. Все конца остаются, все электронные проводки остаются. Их же не в мешках везут, как в XIX веке в почтовом вагоне, эти деньги. Это электронное — раз! — на кнопочку, и вот они уже на счете Минфина любой республики, любого субъекта Федерации. А дальше начинается распределение, как этот субъект подготовился, на какие счета эти деньги должны перейти. Это всё секундное дело.
Но субъекты Федерации должны подготовить счета и списки всех реципиентов, это их часть работы. Поэтому здесь в данном случае… Но мы посмотрим. Сейчас Владикавказ, я думаю, сейчас такой укольчик сделал. За сегодняшнюю ночь они посмотрят. Я думаю, завтра мы услышим исполнение, а может быть, какие-то оргвыводы в регионе кадровые.
И.Воробьева― Кадровые?
К.Ремчуков― Потому что если вдруг выяснится, что деньги пришли, а там кто-то медлит и ничего не делал, то самый лучший способ для власти — увольнять людей и показывать свою решимость, что эта уверенность, которую люди ждут, что это не только слова, что у нас деньги есть, мы их все зарезервировали, мы их вам даем, пересылаем, — что они действительно пришли и люди их получили. Как ты иначе можешь? Ты же не будешь лекции читать, мораль и вообще стыдить каких-то людей. Деньги пришли — отдали. Не отдал — гуляй! Да еще и дело заведут.
И.Воробьева― Просто я-то подумала, что после этого решение будет — вбросить как можно больше денег туда, где бастуют, чтобы сейчас притушить и не допустить распространения этих настроений. Потому что мы видели сегодня в других городах другой формат: люди в онлайне начали протестовать, не решились нарушить режим самоизоляции, и пошли через Яндекс это делать. Вот, может быть, деньгами можно будет залить эту проблему сейчас.
К.Ремчуков― Это не вопрос «залить». И исхожу из того, что люди просто так не бунтуют, правда же? Ну, есть какие-нибудь люди, может, профессиональные революционеры, которым надо просто. А большинство людей, если все свои обещания выполняют, и ты получает деньги, чего ты будешь бунтовать? Чем-нибудь другим будет заниматься. поэтому в данном случае для меня это метка не того, что люди готовы бунтовать, а то, что власть недостаточно эффективно реализует обещанное. Поэтому у нее возможность не то что не доводить ни до кого, а просто проследить, что вы делаете, что за проблема такая в современном электронном виде…
Мы же все платежи совершаем, пользуясь приложениями. В одну секунду все улетает, прилетает, зачисляется. Я же зарплату плачу своим журналистам, и я вижу, как заплачено, все всё получили. Всем трынькнул. Кто-то пишет: «Спасибо, здорово!» Потому что мы не сокращали зарплату пока, все работаем на том жирке, который у нас был. Я считаю, что это тоже очень важно в эту эпоху показывать, что мы верим в том, что мы прорвемся.
Но не вижу такой проблемы, если есть политическая воля. Все должны получить деньги.
И.Воробьева― К вопросу о том, как работает «Независимая газета», насколько сильно упала реклама? Если есть возможность поделиться. Я не в процентах даже, а просто, сильно ли сейчас это всё упало?
К.Ремчуков― Вы знаете, это в основном сейчас переговоры, потому что те обязательства, которые у нас были, выполняют люди, но у нас же на целый год мы вели переговоры. А все же поставили сейчас на стоп и говорят, что давайте посмотрим, как мы сейчас будем выходить. И я тоже их понимаю.
И я, собственно, с коллективом — вот вчера я на работе был — с руководителями отделов, которые были, с заместителям долго проводил совещание. Мы же как одна семья, поэтому я им всем объясняю, какая ситуация. Сейчас у нас есть деньги и, я думаю, что следующую зарплату есть деньги. Но со всеми ведем переговоры, потому что у всех заметно снизились их доходы, а раз снижаются доходы, то людям не до того, чтобы что-нибудь рекламировать. У них коллективы начинают сокращаться.
И.Воробьева― Про Москву поговорим? В Москве самые жесткие меры. Москва пионер в том смысле, что сначала вводятся в Москве, а потом уже дублируется в регионах. До того момента, как ввели электронные пропуска вроде было более-менее прозрачно и стабильно. А вот с электронными пропусками как-то все сразу завозмущались, скажем так. Вы поддерживаете это возмущение или нет?
К.Ремчуков― Я не понял, что в электронных пропусках не понравилось?
И.Воробьева― Да, в общем, много чего.
К.Ремчуков― Ну, например.
И.Воробьева― Например, история с метро.
К.Ремчуков― С метро она длилась с утра до 12 часов дня. Я же сказал в начале, все несовершенны, могут совершать ошибки. Вы слышали, что массовое недовольство и глупость, когда люди столпились. Взяли и отменили. Уже в час дня в метро входили — просто ни одного человека не было. Отвернувшиеся от тебя… Не удалось, но услышали и сняли эту проблему.
Еще что? Сам электронный пропуск — это же очень легко: написал, заполнил, получил. Всё. Я езжу. Сделал скриншот у себя в телефоне. Вот, пожалуйста, машина есть, я есть и так далее. Поэтому я не знаю, что может… А вот этот конкретный случай, который случился — да, неприятный случай. Или там Максим Шевченко много же сил потратил на это, чтобы рассказать, чтобы никто у него КТ не делал, ходили, дурили голову.
И.Воробьева― Это действительно была история.
К.Ремчуков― Слушайте, он рассказывает эту историю. Потом я вижу решение московских властей о том, что любой с признаками простуды — делают КТ. Это же обратная связь. Я взрослый человек. Я просто не видел никогда совершенной власти. Может быть, кому-то повезло. Просто я не знаю таких. И у меня требование одно — чтобы власть была работоспособной, с одной стороны, а с другой стороны, она обязательно слышала, чего люди говорят, и пыталась на это реагировать.
Вот с очередями в метро власть услышала — больше очередей нет. С Максимом Шевченко власть услышала — 40 круглосуточно работающих центров, где КТ можно делать круглосуточно москвичам, у которых есть признаки того, что они простужены. Больше не доверяют тому, что рентген там должен делать или кто-то слушает тебя: «Высуньте язык, давайте послушаем ваши легкие».
Поэтому на самом деле только так она и может. Вот сейчас, если с 22 происходит ужесточение.
И.Воробьева― На автомобили, да.
К.Ремчуков― Но кто-то знает, чего нужно предупредить? Задним числом все рассказывают, как не надо делать. А вот сейчас у вас есть шанс. Сегодня 20 число. 22-го введут более жесткую, как сказали, систему контроля. Вот что видится как узкое место?
И.Воробьева― Я могу сказать, хотите?
К.Ремчуков― Давай, говори. Я с удовольствием. Я считаю, что так надо говорить.
И.Воробьева― Вот смотрите, например, речь идет про пропуск на автомобиль. У некоторых автомобилей открытая страховка. Даже если нету, вот у меня. например, есть второй водитель в страховке. Если вдруг он поедет на автомобиле, а не я, оштрафуют меня как владельца. То есть. если, условно говоря, у меня не было пропуска и я бы не ездила, а ездил бы другой человек, все равно бы оштрафовали меня.
К.Ремчуков― А что мешает этому человеку вписать вашу машину в свой пропуск?
И.Воробьева― Ничего не мешает.
К.Ремчуков― Вот у меня водитель вписал мою машину тоже в пропуск. И когда он едет, смотрят его документ и машину с моим номером и мой. Вот в данном случае я-то думал об этом, я заставил водителей всех вписать номер моей машины, и они все это сделали.
И.Воробьева― Всё верно. У вас есть пропуск. А если у владельца автомобиля нет пропуска, а у того, кто водит автомобиль, есть? Все равно же прав будет владелец…
К.Ремчуков― Вот я говорю, тот, который водит автомобиль, почему он не вбил туда?
И.Воробьева― Нет, он вбивает, но просто штраф все равно прилетает владельцу автомобиля, а не тому, кто за рулем.
К.Ремчуков― Ну, правильно, штрафуется машина. Это мы проходим уже по другим вещам. У нас же давно так. Считали, что это нарушение, а потом как-то все штрафы эти… Ну, если ты знаешь, кто у тебя поехал на машине и получил штраф, он что, заставит тебя платить, что ли?
И.Воробьева― Нет, то есть он поехал же абсолютно легально. У него есть пропуск. Он вписал автомобиль. А камера, например, увидела машину и думает, что это я за рулем, а мне, например, нельзя выходить и оштрафуют все равно машину.
К.Ремчуков― Камера увидит эту машину. Если она вписана у него и разрешение дано, то она сопоставит, я думаю. Иначе, какой смысл его разрешение на этой машине ехать.
И.Воробьева― Понимаете, тут любой человек может любой номер машины в свой пропуск вписать — любой. То есть там нет никакой проверки, не требуется никаких данных.
К.Ремчуков― Хорошо. Вот хорошее предложение. Пусть… кто там, Алексей Алексеевич Немерюк приходит тут у вас в гости, рассказывает, как все сделано. Вот, Алексей Алексеевич, будьте любезны, замечание Ирины Воробьевой, что какие-то жулики могут вбить номер ее машины и ездить. Она будет сидеть дома дисциплинированно и получать штрафы. Как в этом случае решать проблему? Давайте. Хорошо, за два дня до наступления коллапса такого решите эту проблему.
Но, мне кажется, там может и другое наказание возникнуть, если человек с таким жульническими намерениями. Тогда, получается, что и мою машину могут вбить всякие жулики… любой.
И.Воробьева― Да, могут.
К.Ремчуков― Но там же, когда ты пропуск даешь, там же все данные человека, включая ИНН и всё, то есть мы жулика очень быстро восстановим. Как только мы получим штраф, мы увидим, что Иванов Иван Иванович ездит на моей машине, — там паспортные данные есть, место жительства есть, ИНН есть, мы его найдем и накажем.
И.Воробьева― И это вторая проблема, как мне кажется, она не слишком очевидная, что нет пока никаких доказательств, но тем не менее. Вы не боитесь, так много личных данных отдавать?
К.Ремчуков― Нет, ничего не боюсь.
И.Воробьева― Почему?
К.Ремчуков― Вообще не боюсь. Я живу в прозрачном мире, где всё давно уже известно. Ира, вы же взрослый человек. Вы же тоже ничего не боитесь на самом деле. Ну что вы, когда вы так говорите, мне даже неудобно. Ну что вы? Вы вообще ничего не боитесь, лично вы. Вы не боитесь. Посмотрите на меня: такой мужик, жизнь прожил, чтобы я боялся, что мои личные данные пропали — ну, что вы?
И.Воробьева― Но есть, наверное, люди, которым будет не очень приятно, если можно будет купить базу довольно интересных личных данных с местом проживание с временем выхода из дома, магазины, которые человек посещает и так далее. Это не самое приятное.
К.Ремчуков― Если они это сделают… Власти же сказали, что они потом уничтожат эту базу данных.
И.Воробьева― Вы верите в это?
К.Ремчуков― Я вообще привык верить людям до тех пор, пока они не докажут обратное — исходный тезис. Ну, пусть они узнают, что я в «Азбуку вкуса» заехал, купил… даже если они будут знать по чеку, что я купил, меня это тоже не огорчить.
И.Воробьева― Да, в ответ можно опубликовать чек, что называется.
Еще вопрос про Государственную думу, которая тоже продолжает работать, несмотря на режим самоизоляции и периодически, наверное, хотелось бы, чтобы они не работали, по крайней мере, это мое оценочное суждение. Я говорю о том, что они перенесли празднование Победы на 3 сентября. И Совет Федерации на минувшей неделе тоже одобрил закон. 3 сентября — это День памяти жертв Беслана. Вот как вы относитесь к этому решению Государственной думы и уже Совета Федерации? Зачем они вообще это сделали?
К.Ремчуков― Я не знаю, зачем они сделали. Потому что я посмотрел обращение товарища Сталина к народу 2 сентября 45-го года. «Товарищи, соотечественники и соотечественницы, сегодня, — говорит он, — 2 сентября государственные и военные представители Японии подписали акт безоговорочной капитуляции. Разбитая наголову на морях и на суше и окруженная со всех сторон вооруженными силами ООН, Япония признала себя побежденной и сложила оружие». Дальше очень большой текст, в котором он говорит, что мы ждали это еще с 1904 года — так японцы нам насолили.
Но на самом деле вот если у нас товарищ Сталин обратился и сказал, что сегодня, 2 сентября мы победили и они капитулировали, и он сообщает, — из-за разницы во времени… ведь капитуляцию, допустим, в Берлине тоже подписали 8-го, но очень поздно вечером, в Москве было 9-е, так вот в Японии, поскольку туда 6 часов разница, то подписали 2-го, то он уже 2-го обратился и всё это сказал. Поэтому на самом деле сказать, что 3-го числа — это, мне кажется, какие-то признаки фальсификации есть в этом. Если товарищ Сталин сказал, что 2-го мы победили, а сейчас нам через 75 лет кто-то говорит: «Нет, мы 3-го будем отмечать», — а почему тогда не 9-го, если не в тот день?
Тем более, что как бы считалось общепринятым. Они же сдвинули фактически, то, что было раньше. Ведь оно же было до 47-го, по-моему, года ли до 48-го 2 сентября отмечалось.
Я старые газеты покупаю. И у меня есть несколько… У меня на даче нет, они в московской квартире. Там просто есть это объявление праздничным дне — 2 сентября.
Поэтому я не очень понимаю мотивы. Все говорят, что это с тем, чтобы перебить Беслан. Но неужели до такой степени люди могут думать? Мне просто это кажется очень странным. Неужели сам замысел, что давайте введем, чтобы перебить Беслан, правда? Если это так, то это грустно, на самом деле бессмысленно. 2-го было — вот сейчас же борются с фальсификацией? — вот давайте 2-го праздновать.
И.Воробьева― Как вы думаете, мир после коронавируса — вот мы про транснациональные какие-то корпорации поговорили, — а что еще изменится очень сильно в мире после COVID, как вы думаете?
К.Ремчуков― Все изменится. Манеры путешествовать изменятся. Долго не будет полетов, долго не будет сборищ, долго не будет круизов. Долго не будет туристических групп. Изменятся все производственные цепочки. 80% производственных компонентов для НРЗБ делается в Китае. Это всё перенесут в свои страны. 90% антибиотиков в Америке сделано в Китае — перенесут в США. Очень много начнется национального производства. То есть философия этих глобальных цепочек стоимости будет подвергнута очень серьезной корректировке.
Больше не будет действовать принцип: дешевое — значит лучшее. Потому что на этом базируется всё. Что такое дешевое? Издержки. Рабочие в Китае или во Вьетнаме, или в Таиланде получают меньше, чем в США или в ФРГ. Давайте перенесем туда производство. Но риск, связанный с этим, он может быть таким. Поэтому всё будет переосмыслено. Поскольку мы обеднеем все, появятся дыры в бюджетах корпораций и семейные дыры, то сложно будет нарастить компенсацию доходов. Сократится производство. Мы будем потреблять только самое необходимое. Поэтому отомрут, мне кажется, очень многие виды бизнеса как торговые центры и так далее.
Книжку хотел порекомендовать: Ричард Лэйард «Счастье». Это экономист из Лондонской школы экономики великолепную книгу написал про счастье. Обычно это не экономическая категория. Тот, кто прочтет, станет чуть-чуть счастливее.
И.Воробьева― Спасибо большое! Я напомню, что это было особое мнение Константина Ремчукова. Следующий эфир прямо буквально после 8 часов с Евгенией Альбац. Спасибо, Константин Вадимович, до Свидания!
Владимир Скосырев 
комментарии(0)