Кодекс молчания возник из юридической казуистики

Фото freepik.com

Принципиальное решение Верховного суда (ВС) об отказе от публикаций особых мнений судей, очевидно, означает, что система продолжает замыкаться и самозасекречиваться. Хотя для служителей Фемиды из судов общей юрисдикции и не вводится запрета оглашать альтернативные выводы, на это нет и законодательных ограничений, важно, что ВС пошел по пути именно ужесточения внутреннего регулирования вместо смягчения. Так что правовая казуистика была использована для укрепления кодекса молчания: иметь свой взгляд на приговор как бы можно, но лучше его оставлять при себе.

«Публикация особого мнения судьи нарушает процессуальный закон и умаляет авторитет судебной власти», – говорится в решении дисциплинарной коллегии ВС. Там рассматривалась жалоба судьи Восьмого кассационного суда, наказанного за неоднократную публикацию таких мнений. Как говорится в материалах дела, судья «поручил помощнику добавлять их в содержание итоговых судебных постановлений, принятых коллегиально, и публиковать на сайте суда единым документом». В связи с этим ВС напомнил, что закон предоставляет возможность изложить свое мнение по существу спора, отличное от мнения судебной коллегии, но при этом «не предусматривает придания гласности особого мнения судьи ни в судебном заседании, ни посредством последующего его опубликования». Таким образом, указал ВС, «право лиц, участвующих в деле, ознакомиться с особым мнением судьи не равнозначно его опубликованию».

Короче говоря, право судьи на особое мнение выступает процессуальной гарантией принципа его независимости, закрепленного в Конституции, но вместе с тем является только личным мнением, отмечается в решении ВС. Эксперты «НГ» напомнили, что подобная практика осталась неизменной еще с советских времен. Однако раз закон не содержит прямого запрета на публикацию особых мнений, ничего не мешало ВС занять иную позицию, то есть сделать шаг в сторону расширения судейской свободы.

Как сказал «НГ» вице-президент Ассоциации юристов по регистрации, ликвидации, банкротству и судебному представительству Владимир Кузнецов, на самом деле дисциплинарная коллегия пришла к «довольно противоречивому выводу». Он заметил, что «судья Восьмого кассационного суда общей юрисдикции, систематически публиковавший особые мнения, стал предметом обсуждения в интернете, что не понравилось председателю суда, который и инициировал дисциплинарное разбирательство». И в результате все инстанции единогласно признали судью как бы «виновным» – конечно же, условно, он был привлечен к ответственности в виде замечания. И попутно было подтверждено, что «публикация особых мнений умаляет авторитет судебной власти». Противоречивость же в том, пояснил Кузнецов, что, с одной стороны, в законе нет запрета на публикацию особого мнения, но с другой – для ветвей власти действует императив «что не разрешено, то запрещено». Так что судьи все же вправе составлять особые мнения, а стороны спора – знакомиться с ними, но достоянием общественности особые мнения не являются. В общем, формально ВС ничего не нарушил, он просто не отступил от привычных принципов. Сам же Кузнецов настаивает, что это «весьма нездоровый подход», поскольку «институт особых мнений, по опыту иностранных коллег и ученых-процессуалистов, существует для развития практики и науки, несмотря на то что сами по себе особые мнения не имеют какого-либо значения для разрешения спора в порядке, например, обжалования в вышестоящую инстанцию».

Что же касается конкретного проштрафившегося, по мнению ВС, судьи, то эксперт уверен, что на самом деле аргументированного вывода о наличии вины в его действиях, например, где бы усматривалось персонально его пренебрежительное отношение к решениям суда, невозможно найти в актах любых инстанций, которые рассматривали этот дисциплинарный спор. Поэтому-то скорее всего этот случай является не столько вопиющим или противозаконным, сколько показательным для того, чтобы дать понять: на данном этапе правового регулирования институт особых мнений находится «за закрытыми дверями».

Федеральный судья в отставке Сергей Пашин отметил, что всю проблему можно описать одной фразой: судебная власть, как и всякая закрытая корпорация, стремится предстать монолитной структурой. Сам он уверен, что позиция ВС – это очередной удар по свободе выражения мнений и стремление привести всех к единому знаменателю: «Основной посыл в том, что судья, который не согласен с тем, что творят его коллеги, должен просто помалкивать. Он не должен отмежевываться от происходящего в его коллегии. Даже если в душе он не поддерживает ее решение, то двоемыслие и двоеречие должны торжествовать». По его словам, примерно о том же говорится и в Кодексе судейской этики – о лояльности к системе, причем «ради этого единственного слова, видимо, кодекс и писался». Пашин, однако, подтвердил, что с формальной точки зрения нигде и правда не сказано, что судья вправе или обязан публиковать особое мнение. Так что в данном случае со стороны ВС проявлено обычное ведомственное нормотворчество в русле именно «действующей тенденции по самозасекречиванию и попиранию гласности». При этом ВС действует как бы по аналогии с Конституционным судом, судьи которого до 2020 года имели право на выражение собственного особого мнения, оно даже публиковалось вместе с решениями КС, но затем делать это законодательно запретили.

Впрочем, и сегодня, сказал Пашин, механизм в основном работает так: если какой-то судья не согласен с мнением других членов коллегии, он может отдельно изложить свою позицию, которая хотя и доступна сторонам процесса, но не зачитывается вслух. Во время оглашения приговора или апелляционного определения просто отмечается, что решение принято при особом мнении, то есть последнее «превращают в чисто технический документ». В целом, сообщил Пашин, судебные коллегии в судах первых инстанций рассматривают около 600 дел в год. Но чем выше суд, тем чаще собираются коллегии, в областном и краевом это уже несколько тысяч случаев, сам же ВС всегда заседает коллегиально. Так что если какие-то конкретные судьи пытаются публиковать свои мнения хотя бы даже в электронном виде, то это большая редкость, это смелые шаги волевых людей, которых за это скорее могут подвергнуть остракизму, чем похвалить. Потому что в основном «судьи работают как соучастники, сотоварищи, человек, который пишет особое мнение, противопоставляет себя коллективу, корпоративная же идентичность важна для судей».

Таким образом, решение ВС вроде бы на практике ничего и не изменит, но в том-то и вся суть, что вышестоящая инстанция в очередной раз закрепляет устоявшуюся негативную традицию вместо того, чтобы ее переломить. Как заметил Пашин, сейчас решено сказать, что особые мнения не надо публиковать, а в дальнейшем можно сказать, что и приговоры не должны публиковаться. Логика тут может быть применена одна и та же: например, закон говорит лишь о том, что стороны получают копии приговора. Особое мнение – это в первую очередь институт судейской независимости и свободы, когда судья, уважая свое достоинство, должен заявить возражения, а они должны найти отражение в материалах дела. И Пашин напомнил, что у этого принципа вовсе не исключено такое практическое значение в дальнейшем: когда в ряде случаев начинают судить уже самих судей, последним «важно подтвердить, что они были против того или иного безобразия». То есть это еще и средство для защиты судей от «возможного преследования за исполнение неправовых неконституционных законов».