Екатерина Трифонова
Кандидат юридических наук Евгений Тонков выявил три негативных уклона правосудия. Фото с сайта www.fparf.ru
На Всероссийском уголовно-правовом форуме «Диалоги о защите» адвокаты, пригласив к диалогу депутатов Госдумы и судей, обсудили такую насущную проблему уголовного судопроизводства, как процессуальные нарушения. Все реже становятся основанием для отмены судебных решений, например, те или иные действия, проведенные без защитника. Раньше это точно было бы признано незаконным, но теперь какой-либо контроль над следствием фактически нивелирован.
Форум проходил под эгидой Федеральной палаты адвокатов (ФПА) РФ и палаты адвокатов Самарской области. Среди наиболее тревожащих адвокатуру тенденций было названо заметное снижение роли процессуальной формы. Например, непредоставление обвиняемому возможности дать показания после предъявления ему обвинения «уже не является безусловным существенным основанием для отмены приговора».
Утерян и баланс сдержек и противовесов в уголовном судопроизводстве. Например, прокурорский надзор утратил свою силу, а судебный не заработал так, как предусматривал законодатель. Так что защитники фактически лишены возможности спорить с обвинением на стадии предварительного расследования. К примеру, можно обжаловать процессуальные решения в ведомственном порядке, но это абсолютно бессмысленно, ведь любое обвинение сейчас согласовывается следователем с его руководством. А прокуратура не может отменять постановления о привлечении в качестве обвиняемого, что и в рамках судебного контроля тоже невозможно.
Как пояснил «НГ» советник ФПА адвокат Евгений Рубинштейн, доктрина уголовно-процессуального права предусматривает, что форма, то есть процедура, алгоритм, порядок действий и оформления, служит одной из гарантий тому, чтобы получать достоверные сведения (доказательства) при соблюдении прав лиц, вовлеченных в уголовный процесс, и принимать законные и обоснованные решения. Нарушение процедуры должно влечь за собой нуллификацию собранных сведений (признание полученных доказательств недопустимыми) или отмену принятых решений. Однако сейчас количество и содержание нарушений процессуальной формы разрастается, а ожидаемой процессуальной реакции на них не происходит: «Мы пришли к тому, что ранее признаваемые нарушения сейчас не считаются таковыми». Например, нарушения процедуры сбора доказательств: правоприменители либо вообще на них не реагируют, либо признают их несущественными, то есть не влекущими правовых последствий. Яркий пример эрозии процессуальной формы – это случаи признания законными следственных или судебных действий в отсутствии защитника. По словам Рубинштейна, еще лет десять назад это безусловно повлекло бы за собой или отмену приговора, или признание результата следственных действий недопустимым доказательством. Сейчас правоприменители начинают оценивать: что происходило на этом следственном действии или судебном заседании, какое значение они имели в целом для выводов по уголовному делу, была ли возможность в ходе продолжения процесса исправить нарушение, влечет ли оно существенные последствия и т.п. Все это сопровождается усилением обвинительного уклона в судах и потерей остатка независимости и самостоятельности следователей и прокуроров. Наконец, в рамках судебного контроля невозможно проверить законность большинства принятых следователем решений и действий (бездействия). В результате спор с обвинением на стадии предварительного расследования существенно затруднен, а порой и практически невозможен.
Как сказал «НГ» советник ФПА, вице-президент палаты адвокатов Самарской области Дмитрий Тараборин, снижение роли процессуальной формы является всего лишь инструментом, посредством которого суд пытается решить задачу достижения справедливости судебного акта. «Поскольку проявления этого процесса не встречают сопротивления в вышестоящих инстанциях, из этого неминуемо следует, что сама судебная система находится в парадигме достижения справедливости от частного к общему, что невозможно по определению», – подчеркнул он. Справедливость как наивысшая ценность и цель правоприменения достигается исключительно посредством категорического следования законности, и никак иначе. Об этом прямо сказано в ст. 297 Уголовно-процессуального кодекса РФ, заявил Тараборин. Снижение же роли процессуальной формы, как и стандартов доказывания, свидетельствует о сознательном принесении объективной законности в жертву субъективным представлениям суда о справедливости, заметил он. И подчеркнул, что опасность подобного подхода кроется в следующем: «Деградация законности происходит неотвратимо и поступательно до тех пор, пока она не будет окончательно утрачена».
Член комиссии Совета ФПА по защите прав адвокатов Евгений Тонков привел «НГ» такой пример: протокол осмотра места происшествия не может содержать повествовательные элементы, заменяющие допрос свидетеля, это самостоятельная форма. Она предполагает, скажем, определенные права допрашиваемого лица, он, в частности, может отказаться свидетельствовать против себя и своих близких родственников. Но такими правами следователи пренебрегают, когда в ходе раннего обыска заставляют испуганного человека рассказать о происхождении тех или иных предметов, записывают этот текст в протокол – и вот есть квазидоказательство для судьи.
Весьма распространены и «рапорты-меморандумы» оперуполномоченных, которые, например, используются следователем вместо фоноскопической (голосовой) или лингвистической экспертиз. Опытный и рациональный следователь также может подловить человека на отказе дать показания немедленно после предъявления обвинения, проигнорировав его право на ознакомление с соответствующим постановлением, которое может быть напечатано и на нескольких листах, и на нескольких сотнях листов. «И в дальнейшем следователь заявляет «ну вы же отказались дать показания, а сейчас у меня времени на вас больше нет, дело идет в суд». Это становится процессуальной проблемой, не имеющей однозначного толкования», – пояснил Тонков.Эксперт напомнил, что важная часть сдержек и противовесов в уголовном судопроизводстве – это нейтральная позиция судьи. Но «разве может быть нейтральным судья, который пять лет проработал в Следственном комитете, а потом три года в прокуратуре?». Этот судья демонстрирует ненависть к подсудимым и пренебрежение к адвокатам, потому что так было в годы его работы в своих структурах, заметил Тонков. Между тем, 100% судей в Великобритании должны иметь опыт предшествующей адвокатской деятельности, однако достоверно известно, что в России «существует много райсудов, в которых 100% судей уголовной юрисдикции выходцы из силовых ведомств, они рассматривают своей функцией финализацию обвинительного судопроизводства». Разумеется, при такой активной обвинительной позиции судей роль многих прокуроров сводится к популярной фразе «следовательдействовалзаконноиобоснованно».
Тонков подчеркнул, что тенденции современного правопорядка в полной мере укладываются в три уклона. Это accusatory bias, то есть уклон обвинительный, когда судья стремится превратить обвинительное заключение в обвинительный приговор. Это omission bias, то есть предпочтение бездействия, когда траекторию движения уголовного дела создают оперуполномоченный и следователь, а судья лишь помогает им в реализации обвинительных задач. И это status quo bias, то есть склонность не разрешать сомнительные моменты, что прямо препятствует, например, изменению меры пресечения даже после многолетнего содержания под стражей и при существенном изменении ситуации. «В большинстве юрисдикций ведутся серьезные исследования и подверженности судей профессиональной деформации, и опасности проявлений указанных уклонов, но в нашем правопорядке даже существование этих уклонов отрицается официальными лицами. Однако бездействие негативно отразится на уголовно-процессуальном здоровье всего российского общества, вот потому адвокаты проводят исследования изменений правоприменения, чтобы найти легальные и эффективные пути для лучшей защиты своих доверителей», – подытожил Тонков.
Дарья Гармоненко 