Кирилл Куталов-Постолль Если бы роман Александра Проханова "Господин Гексоген" не был издан в Ad Marginem, эту ситуацию следовало бы придумать. Пока роман готовился к изданию, на него было написано несколько вполне дельных и конвенциональных рецензий. Роману повезло. С формальной стороны ситуация завершилась, но рвануло там, где вроде бы уже не ждали. 11 апреля в "Ex libris'е" появилась статья Дмитрия Ольшанского "Как я стал черносотенцем". Тут-то и началось.
Поля и агенты
Собственно литературная суть статьи Ольшанского сводится к тому, что на смену литераторам 90-х с их ориентацией на западные образцы идут "национально мыслящие авторы", но этим выводом дело, естественно, не ограничивается. Запрещенный прием, использованный Ольшанским, по преимуществу методологический, и заключается он в смещении угла зрения на поле - в литературном пространстве как таковом опора для рассуждения не только не находится, но даже и не ищется. Роман Проханова в данном случае использовался как повод заявить о своей политической позиции и отношении к текущей ситуации в России. Именно для этого и писал Ольшанский статью. Какова эта позиция - совершенно другой вопрос, и решать его нужно в другом месте.
Эта простая подмена тем не менее начисто ускользнула из поля зрения Станислава Львовского, через сутки после появления статьи Ольшанского опубликовавшего в "Русском журнале" текст "Это зоология", в котором также не преминул высказаться о своих политическх и жизненных пристрастиях. Текст тем не менее был опубликован в разделе "Круг чтения", а не в "Политике", но к этому мы еще вернемся.
Тогда же, 12 апреля, появились еще два текста - очередная колонка Дмитрия Быкова в "Русском журнале" и статья "Господа Гексогены" Александра Архангельского в "Известиях". 13 апреля - текст Александра Агеева "Гомер, Мильтон и Ольшанский" во "Времени МН". Суть этих текстов сводилась к демонстрации своей позиции по отношению к статье Ольшанского, а вовсе не к роману Проханова. Говорили о политике и о падении нравов. О литературном пиаре. О том, что "отмороженные постмодернисты", "закомплексованные неудачники", "размороженные народники" сходятся в точке "равнодушия к правде". Мило, конечно. Но хотелось критики, да?
А не будет.
17 апреля в "Русском журнале" выходит очередная колонка Александра Агеева, тоже вполне собой замечательная, в которой А.А. костерит скопом всех - "Ex libris", Ольшанского, Проханова и почему-то Льва Пирогова, - хотя Агеев все-таки не позволяет себе, как Вячеслав Курицын в "Курицын-weekly" от 17 апреля ("Русский журнал", конечно, он!), густой матерщины и рассуждений на тему о том, стоит ли оторвать Ольшанскому руки. 19 апреля появляется заметка Андрея Громова "Взгляд стороннего читателя на дискуссию по поводу статьи г-на Ольшанского". Первая фраза: "Скажу сразу, Проханова я не читал, да и с чего бы это человеку в здравом уме и твердой памяти читать роман Проханова".
Аншлаг. Все места проданы.
"Окололитературный факт приобрел политический статус" - так определил происходящее Архангельский в "Известиях". Это очень важная фраза, в которой заключен весь кризис, выявленный данными публикациями.
Во-первых, никакой этот факт не "окололитературный", а самый что ни на есть литературный. Окололитературной является вся та продукция, что вышла из-под перьев критиков и обозревателей начиная с 11 апреля. Во-вторых, "политический статус" ни один факт сам по себе не приобретает. Политический статус ему навязывают. В факт вживляют этот самый политический статус.
Хороший вопрос - зачем?
Кризисы идентичности
Если поискать среди того, что вообще было написано о романе Проханова, то выяснится одна любопытная подробность - журналисты, пишущие исключительно на политические темы, упоминали роман два раза, в "Общей газете" за 24 января и в "Новой газете" от 21 января, и оба раза, естественно, в связи с обещанием Березовского представить доказательства причастности ФСБ к взрывам домов в Москве и Волгодонске. То есть в некотором смысле "Господин Гексоген" выстрелил вхолостую. Кому интересен политический памфлет на без малого пятистах страницах, когда есть телевидение и интернет?
Но это с точки зрения политических журналистов, людей востребованных и реализующихся в своей актуальной профессии. Литературные же критики в журнально-газетных условиях реализуются в гораздо меньшей степени, и чем дальше критик находится от редакторского кресла, тем ниже эта степень реализации. Давление нереализованного потенциала должно рано или поздно приводить к системным сбоям в дискурсе. В рамках критической статьи этот потенциал, конечно, не реализовать. Тем более, когда пепел критического дискурсивного аппарата стучит в сердце и требует отреагировать на явный раздражитель, а механизмов реакции, адекватных современным условиям, нет. Или прочно забыты, или уведены в глубокое подполье.
В выигрышной позиции находится, как обычно, только Лев Данилкин - это принято объяснять форматом "Афиши", занимающейся принуждением расслабленного потребителя к покупке книжной продукции. Остальные такого себе позволить не могут, но и написать о романе, как подсказывает критическо-литературоведческое ДНК, тоже не могут. В рамках рецензии - тесно. Статья "с политикой" - вроде как безвкусно, да и непривычно. Как сопрячь - никто не знает. А пепел тем временем стучит. И тут появляется Ольшанский со вздорным манифестом и очень удачно эту энергию пепельного стука канализирует. Открывает все шлюзы. Остальное изложено выше.
Иначе как позорной ситуацию не назвать. Опозорились все, кто после 11 апреля (чистое 11 сентября для отечественной критики) высказывался по поводу происходящего. Роман не интересовал никого - настолько все были захвачены возможностью поделиться "сокровенным".
Ситуация продемонстрировала, во-первых, неспособность большинства критиков воспринять и мало-мальски адекватно описать новый материал, вброшенный в литературное поле.
Во-вторых, неспособность этого самого большинства ответить на вызов, диктуемый ситуацией, на социальный заказ, если угодно (а чем является очевидная необходимость выработки нового способа говорить о литературе, если не социальным заказом?). Неспособность, компенсированную серией личных оскорблений и неквалифицированных, подчас лишь на одном авторитете держащихся высказываний "о политике".
В-третьих, обнаружилась выигрышность позиций, которые более жестко обусловлены форматом и менее располагают к рефлексиям по поводу сторонних предметов и явлений (Playboy, "ОМ", "Афиша").
Когда-то давно, когда издавался журнал "Пушкин" (бумажная версия "Русского журнала"), на первой странице девизом стояла фраза из статьи Пушкина "О статье А.Бестужева "Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов" "У нас есть критика? где ж она?".
Редактор "Круга чтения" "Русского журнала" Олег Проскурин, в течение недели методично выпускавший (хочется верить, что не без умысла) на свет всех рожденных сном разума чудовищ, дал весьма очевидный и безжалостный ответ на этот вопрос.
Где, где.
Все там же.
