Павел Проценко Жизнь и житие священника Димитрия Клепинина. 1900-1944/ Составители Т.В. Викторова, Н.А. Струве. - М.: Русский путь; Париж: YMCA-Press, 2004. -228 с.
В феврале прошлого года Православная Церковь Константинопольского Патриархата причислила к лику святых нескольких церковно-общественных деятелей Русского зарубежья, погибших от рук нацистов. Все они - часть своеобразного западноевропейского анклава русско-православной эмиграции первой половины XX столетия. Среди них скромный священник из русской общины на улице Лурмель в Париже Димитрий Клепинин (1904-1944). Выдавая справки о крещении евреям, объявленным фашистским режимом вне закона, он спас жизни многих невинных людей.
Несмотря на то что в течение последних трех десятилетий имя погибшего в фашистском концлагере русского священника регулярно упоминалось в эмигрантской и даже иногда в советской печати, известно о нем совсем немного. Как правило, образ отца Димитрия был фоновым, оттеняющим яркую личность его соратницы по "православному делу" матери Марии (Скобцовой).
И вот впервые вышла книга, полностью посвященная личности этого внешне неброского, но такого глубокого и удивительного человека. "Жизнь и житие" - сборник сохранившихся свидетельств о нем, его эпистолярного, дневникового и крохотного по фактическому числу дошедших до нас страниц творческого наследия.
Материалы сборника подобраны составителями любовно и тщательно. Один из них, Никита Струве, вырос среди людей, близко знавших священника.
В этой связи хотелось бы сказать несколько слов о классической русской литературе, в которой образы добрых людей странным образом расплывчаты. На страницах знаменитых произведений они почти всегда являются вспомогательными персонажами, оттеняющими мятущиеся пути романтических и роковых главных героев. Наши классики (самых разнообразных убеждений) как-то очень согласно отождествляли доброту с простотой (порой простоватостью).
Добр и прост Разумихин рядом с Раскольниковым. Добр, прост и "обыкновенен" чеховский Дымов. Совсем неприметна личность и толстовского добряка и простеца капитана Тушина. Общее мнение записало Митю Клепинина с очень раннего возраста в такие простые и добрые люди. И потому это клише всегда всплывает в воспоминаниях о нем. Был такой милый, душевный, добрейший человек. Всегда можно было на него, безотказного, положиться, что-то попросить, за чем-то послать. И столь же безропотно, как жил, так он и умер. За других. Безотказно, естественно.
Из воспоминаний современника: "Он как-то кротко и радостно на все соглашался: таскать тяжелые вещи, хлопотать в инстанциях, отпевать бесплатно нищих и т.д. и т.п. Совсем как капитан Тушин". Его так и называют в одном из мемуаров "духовным Тушиным". Но затем как-то помимо подобного восприятия мемуаристы невольно отмечали, что, оказывается, жил рядом с ними на земле человек, который все делал для того, чтобы прийти на помощь другому. "┘Не было случая нужды, в которой он не пришел бы на помощь, не было больного, которого он не посетил, не было прихожанина, жизнь которого он не знал бы точно и глубоко┘ Он настаивал на том, что человеку нужно помочь не только духовно, но и физически".
В лагере, по воспоминаниям соузников, "видя голодных, обездоленных, на грани отчаяния находящихся несчастных, о. Димитрий не находил себе покоя, если не помогал". Он говорил: "Если бы я не делал этого, то был бы самым несчастным".
Подобный образ действий не берется из ничего, он рождается из большой внутренней культуры. В юности вырванный из родной почвы, рано увидевший "красное" насилие (Одесса, 1919 год), внезапно потерявший мать, лишенный материального достатка, не очень способный к учебе, не получивший "нормальной" светской профессии, он при всем том умел всегда давать. Этот избыток, которым он щедро делился со всяким, возможно, зародился в нем в день отчаяния, который он описал в своем юношеском эмигрантском дневнике (1922 год): "Среди трамвайных звонков и вечерних фонарей, автомобилей и толп народа я услышал музыку, и в сердце мое начал вливаться новый поток, таинственный и величественный".
Через 20 лет, открывая в своей парижской каморке дверь очередной гонимой женщине, преследуемой нацистами и пришедшей к нему в последней надежде, отец Димитрий говорил: "Входите, входите же. Раз вы пришли ко мне, значит, у вас есть в том нужда". Таинственная река добра неудержимо струилась через все его поступки, наполняя окружающих его людей живительной силой.
В нынешней России, где так очевиден дефицит милосердия, опыт жизни недавно канонизированного русского священника Димитрия Клепинина насущен для очень многих ищущих людей.
