Библия рассказывает о насилии языком жертвы

Рене Жирар. Вещи, сокрытые от создания мира. – М.: ББИ, 2016. – 518 с.

Имя крупнейшего французского философа и антрополога Рене Жирара уже давно отнесено в разряд классики, поэтому каждая его новая книга, переведенная на русский язык, привлекает огромное внимание. Но эта книга, хотя на обложке и значится имя Жирара, им не написана, это запись его разговора с французскими психиатрами Жан-Мишелем Ургуляном и Ги Лефором. Этот разговор сложно назвать диалогом, потому что собеседники не оспаривают Жирара, а только задают наводящие вопросы, дают уточняющие комментарии, «миметически» подражая языку и ходу мысли философа, и выступают скорее как слушатели. Тем не менее именно неспешный разговор, полный специфического юмора, делает «Вещи…» самой живой книгой Жирара.

В первой части книги Жирар, во многом повторяя более раннюю свою работу «Насилие и священное», подробно проговаривает свою теорию происхождения культуры и религии из коллективного насилия против жертвы, которое выводит людей из замкнутого круга соперничества всех со всеми в пространство относительного мира. Жирар высказывает мысль, что человек, каким мы его знаем, появился именно в результате этой насильственной динамики. При этом автору удается сочетать радикализм мысли с ортодоксальностью веры, ведь эта идея в каком-то смысле только уточняет библейскую историю о Каине и Авеле.

Библии посвящена вторая часть книги, ставшая дебютом Жирара в богословии. Здесь он впервые предлагает свое видение принципиальной разницы между мифологией и библейским повествованием. Они рассказывают об одном и том же: это истории соперничества двойников, кризисов, линчевания жертвы. Но миф, согласно Жирару, неизбежно является историей преступления, рассказанной самими преступниками, поэтому он скрывает многое и от рассказчика, и от слушателя. Говоря об этой маскировке, автор приводит пример из Леви-Стросса, его интерпретацию двух мифов североамериканского племени оджибве и океанийского племени тикопиа. Обе истории заканчиваются изгнанием героев, совершивших преступление. В первом случае персонажа загоняют в море, в другом случае его гонят к краю скалы, но он чудесным образом взлетает в небо. Но для Леви-Стросса это «устранение» касается только структурной игры знаков. Увидеть в изгнанных мифических героях не элемент символического языка, а реальных людей, жертвы, Леви-Строссу мешает характер самой мифологии, заметающей следы действительного насилия.

В Библии, как показывает Жирар на примерах историй Каина, Иосифа, пророков, это насилие не скрывается и не оправдывается. Описывая ситуации «все против одного», Ветхий Завет защищает «козла отпущения» и осуждает преследующее большинство. Жирар прослеживает в Библии развитие этого понимания. Пятикнижие запрещает «преступное» насилие, но сохраняет представление о божественном отмщении и устанавливает ритуальное насилие. Более поздние, особенно пророческие книги уже критикуют сами жертвоприношения, переосмысливая представления о жестокости Бога. Но, по мнению Жирара, «только евангельские тексты достигают того, что не удалось Ветхому Завету» (196), окончательно разделяя Божественное и насильственное. Осуждая человеческое насилие, отрицая насилие божественное, Христос также говорит, что религия, жертвоприношение больше не могут решать человеческие конфликты: «Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим и тогда приди и принеси дар твой» (Мф 5:24-25).

Однако вместо того, чтобы прочитать Ветхий Завет в свете Нового, историческое христианство переосмыслило Новый Завет через Ветхий, создав то, что Жирар называет жертвенной интерпретацией смерти Христа. Это понимание, согласно которому Богу необходима была смерть его Сына для спасения мира, распятие стало совершенным жертвоприношением Богу. По мнению Жирара, эта мысль, хоть и стала основной для всего христианского мышления, принципиально противоречит Евангелию. В жертвенной интерпретации Бог вновь становится нуждающимся в насилии, люди, распявшие Христа, превращаются в слепые инструменты (при этом их продолжают обвинять), а воскресение становится прямым результатом распятия. Смерть Христа остается вписанной в круговорот священного. Жирар предлагает понять то же событие не как часть некоего Божественного плана, но как трагедию, хотя и неизбежную, потому что «Логос насилия может существовать, только изгоняя истинный Логос и в известном смысле паразитируя на нем» (321), ведь «насилие не может потерпеть, чтобы в его царстве был кто-то, кто ничего ему не должен» (253). Смерть Христа не истребляет зло, но она сильнее всего свидетельствует о нем, делает его очевидным.

Критикуя христианство как религию, Жирар неожиданно встает на защиту самых «мифических» его догматов – божественности Христа, непорочного зачатия Марии, Воскресения, утверждая, что вне жертвенной интерпретации мы можем увидеть эти вещи вне насильственного воображения, причем, возможно, впервые. Жирар сравнивает ситуацию современного мира, который все более «дехристианизируется», при этом все более приближаясь к настоящему пониманию Евангелия, с бегством двух учеников из Иерусалима в Эммаус, которые думали, что оставляют Христа позади, но не знали, что это Он идет рядом с ними и объясняет им Писание.

Позже Жирар отказался от мысли, что понятие жертвы всегда искажает евангельское откровение, предложив разграничение между принесением в жертву другого и принесением в жертву себя. Некоторыми это оценивается как предательство автором своих лучших идей, но можно понять это и как признание возможности жертвы, совершенно не нуждающейся в насилии, жертвы другого рода. Интересно сравнить теорию Жирара и евхаристическое богословие Александра Шмемана, который, подобно Жирару, считал превращение христианства в «религию» грехом и трагедией, но понятие жертвы считал центральным, однако жертвы не как устранения «козла отпущения», а как дара и благодарности.

Третья часть книги посвящена теории Жирара о миметическом желании. Автор размышляет о свойственной человеку потребности всегда искать двойника-соперника, который становится одновременно и образцом, и препятствием. Вместе со своими собеседниками-психиатрами, он рассматривает через призму этой теории такие явления, как безумие, садомазохизм, гомосексуальность, показывая, насколько близко к «нормальной» жизни то, что часто считается патологией. Жирар вновь обращается к библейскому повествованию, прослеживая, как оно открывает правду о человеческом соперничестве. По его мнению, предложенное Евангелием подражание Христу – это путь к освобождению от насильственного миметизма, поскольку Христос не может стать для нас ни соперником, ни конкурентом.