Святая земля Санникова

Борис Колымагин. Израиль – Святая земля: страницы истории и современность. – M.: Виртуальная галерея, Фонд христианского просвещения и милосердия им. святителя Луки (Войно-Ясенецкого), 2018. – 288 с., ил.

Название новой книги Бориса Колымагина «Израиль – Святая земля: страницы истории и современность» – не скажет вам о ней ничего. Заставить себя ее открыть было непросто: к чему действительно нужна 1001-я книга «про это»? Впрочем, будучи знакомым с творчеством автора более 25 лет, могу сказать: если бы ему нечего было сказать – он бы не писал.

С чего начинается рассказ? С массажа… «Фиш-массаж. Входишь в районе Тель-Авива в воду по щиколотку, и твои пятки начинают пощипывать мелкие рыбешки. Подплывают, отхватывают ороговевшие кусочки кожи – и в сторону. Необычное чувство. Знаешь: полезно, и все равно боязно, ведь атакуют на полном серьезе. И в монастыре Марии Магдалины под Тверией рыбки тоже делают пилинг. Спускаешься в радоновый источник, и они облепляют ноги. Хорошее все-таки местечко прикупил в конце XIX века для Русской духовной миссии архимандрит Леонид (Сенцов)». Это начало, достойное путеводителя по Бали, камертоном настраивает всю книгу и читателя на персонально-сенситивное восприятие. Почему-то вспомнились невиданной красоты цветы, которые русские иконописцы рисовали на своих «северных письмах». Где они их подглядели? В Кемской волости, по дороге к Земле Санникова, таких не увидишь: только внутренним взором! Такие же блестки украшений бросает автор и в своей работе.

Затем Колымагин рассказывает историю паломничества в Святую землю. Впрочем, без церковно-бытового фетишизма: «Насколько соотносятся между собой духовная реальность евангельских святынь и сугубо археологическая, научная обоснованность их как мест поклонения?.. Вот, скажем, археологи выяснили, что историческая Голгофа существовала не на месте храма Гроба Господня, а километра на полтора дальше, в районе нынешнего Восточного вокзала... И если завтра вдруг окажется, что Честной Крест вовсе не тот, который нашли равноапостольные Константин и его мать Елена и позже утратили крестоносцы, а тот, который выкопают строители-арабы, все сделают вид, что наука дает осечку». Эта мысль, посещающая, наверное, каждого современного путешественника, не смущает автора. Он цитирует американского православного богослова протопресвитера Александра Шмемана: Евангелие отрицает чудо как причину веры, как доказательство бытия Божьего... Чудеса без любви – обман и самообман, и их действительно нужно и можно отвергнуть. Так же откровенно автор говорит и о священном огне, который фонды, возглавляемые бизнесменами и отставными сотрудниками спецслужб, сделали в современной России предметом культа и бизнеса. Не важно, что настоящие камни, по которым ходил Христос, лежат под культурным слоем, на три метра ниже тех, которые вы лобзаете. В вашей душе и вере это ничего не меняет, если вы только правильно пришли.

И поэтому в высшей мере естественно, что повествование открывается рассказами о паломнических путешествиях в Святую землю русских писателей и мыслителей: Андрей Муравьев, Николай Гоголь, Петр Вяземский... Их воспоминания переотражены писателем с помощью собственного опыта и становятся не просто перечнем фактов, а экзистенциальным событием. «Гоголь хотел поймать нужное состояние души. Но ловить его можно вечно. Как можно вечно готовиться к причастию и не дерзать подойти к Чаше, считая себя недостойным. Святыня, по Гоголю, сначала открывается в сердце человека. Внутри открывается пространство для молитвы и собственного становления. Дорога может только что-то дополнить, помочь уточнить то, что уже есть».

Затем автор переходит к описанию Русской духовной миссии в Иерусалиме, учрежденной в середине XIX века. И череда писателей сменяется чередой архимандритов. Без тени осуждения или злорадства автор смог сказать о том, что многих бы оскорбило: «Интимная жизнь топ-менеджеров раскрывается о. Порфирием во всей красе». (Это в главе об архимандрите Порфирии Успенском; а «топ-менеджерами» Колымагин назвает епископов, имеющих любовниц). Еще пример – рассказ о первом «советском», присланном после Второй мировой войны настоятеле миссии архимандрите Леониде (Лобачеве). МИД специально одобрил – для большей управляемости – кандидатуру кутилы нетрадиционной ориентации. Удивительно, но деликатный пересказ его приключений с посольским шофером Владимиром Микелем (снабженный безукоризненными ссылками на листы ГАРФа) беспокоит вас не больше, чем пыль или огрызки на исторической мостовой. Просто смешно немного.

История Святой земли в XX веке оказалась у Бориса Колымагина построенной вовсе не на писателях. Сталин, интриги, как вытеснить Британию из арабского мира (а... ну конечно! – согласиться с созданием Израиля!), борьба за обладание церковной собственностью... Писатели из России – то ли ездить перестали, то ли думать – душа ленится? Автор упоминает вскользь лишь Людмилу Улицкую – да и то благодаря ее роману о знаменитом католике священнике Даниэле. Литературная рефлексия на Святую землю XX века раскрыта на материале не паломников, а эмигрантов. И совмещение этого измерения с предыдущим, паломническим – пожалуй, одна из самых уникальных заслуг видения Бориса Колымагина: «Интересно все-таки: уезжают авторы. И увозят с собой воздух эпохи, определенную ментальность, язык. И застывают, как мушка в янтаре».

Сама глава о писателях-эмигрантах – всего одна страница. Но потом автор все же переходит к впечатлениям от встреч со своими коллегами и несколько добреет к ним: «Мой странноприимец Наум Вайман уехал в Израиль давно, в семидесятые годы. Воевал, преподавал, писал стихи. И вел дневник, в котором своя и чужая речь создавала зримые объемы жизни». Еще: «Я не знаю поэзию, более насыщенную библейской образностью, чем стихи Олега Асиновского. Святая земля встает в каждой его строчке, но это не географическая Палестина, а святая земля поэзии. Асиновский видит ее – долины, холмы, ручьи, оливковые рощи, час рассвета и заката, вечернюю звезду. Он слушает и слышит. Но передает не визионерские духовные картины, к ним он глух, а открывающуюся тонкую реальность, каким-то образом связанную с настоящим».

Вторит этим словам и Колымагин. Последняя треть книги – просто хорошая литература. Миниатюры о Святой земле, полные чувств и раздумий. Прочтя, вы получите удовольствие. «Фавор в ноябре весь в зелени: акации, оливы, кедры. Здесь можно просто гулять. Листать Витгенштейна и думать о языковых играх. А можно переключить внимание на игры истории... Хорошо просто идти вниз и смотреть на заходящее солнце. Идти и дышать терпким хвойным настоем. И пить из бутылки маленькими глотками чистую воду».

С фаворскими впечатлениями перекликается и личный опыт автора в молодости – когда он, собственно, и начал свое паломническое путешествие: «Евангелия я читал весь вечер. И передо мной возник образ Христа. Как мерило моей совести, как человек, за которым можно идти. Достоевский и Толстой прошли мимо моего внутреннего взора. А тут Личность возникла вдруг в поле единого Бога. И позвала. Это было как рассвет в предгорьях. Выползаешь из палатки – луг и снежные вершины. И я пошел. То есть потом, разумеется, вершины скрылись. Но память о них осталась, и я знал, куда иду».

В советские годы, когда про Христа, горний мир и Святую землю открыто было не сказать, сняли замечательный фильм «Земля Санникова». Эта земля, которая если и есть, то не обязательно там, где карты думали, – тоже символ той Земли, или Неба, которых нужно достичь к концу своего земного пути.