Рождение демократии из духа церковности

Крис Уикхем. Средневековая Европа: от падения Рима до Реформации. – М.: Альпина нон-фикшн, 2019. – 536 с.

Интересно наблюдать, как широта взглядов, развивающаяся в западном обществе, распространяется на академический подход, в том числе в исторической науке. Оксфордский профессор Кристофер Уикхем, известный своими работами по средневековой Италии, в 2016 году выпустил обзорный труд, где представил комплексный взгляд на развитие всего континента в Средние века. Книга исполнена пытливого интереса, в том числе к периферии Старого Света.

Первое, что бросается в глаза отечественному читателю при знакомстве с работой Уикхема, совсем недавно увидевшей свет в русском переводе, – это подход к понятию «Европа». Приятно, что ойкумена не ограничивается католическим Западом. Мы, российские читатели, хотим такие книги, чтобы они связывали Россию с европейской цивилизацией, да еще подкрепляли эту связь солидным академическим авторитетом. Профессор Крис Уикхем доставляет это изысканное удовольствие. Он помещает Киевскую Русь в контекст истории раннего Средневековья. Правда, русские следы в европейской истории для Уикхема теряются где-то на краю северо-восточных лесов и болот, породивших современную Россию.

Свои размышления о постордынской Руси автор завершает на такой ноте: «Разрастающаяся Московия сталкивалась с необходимостью развивать политическую инфраструктуру, но выбирала модели, гораздо больше схожие с монгольскими, чем с византийскими» (с. 295). И совсем уже неприятное для обитателей Третьего Рима утверждение: «Если сравнивать Османскую империю, воцарившуюся на бывших византийских землях и правившую из византийской столицы по византийскому в основе своей обычаю, с Московией, претендовавшей на преемственность с Византией с упорством, какого не знал ни один османский султан, но при этом не воплощавшей эту преемственность ни в инфраструктуре, ни в социальном укладе, первенство по устойчивости связей с Византией стоит присудить османам». «Однако подчеркивание Русской церковью своего римско-византийского прошлого и принадлежности к православию имело существенное значение как тогда, так и потом» (с. 296), – оговаривается Уикхем.

В книге есть любопытная глава «Крах альтернативных возможностей, 1204». В 1204 году крестоносцы взяли Константинополь, навсегда подорвав могущество Византии и выбросив ее на обочину с магистрального пути европейской цивилизации. Автор рассматривает Византию как одну из двух ведущих моделей развития континента – наряду с Франкской империей. Кроме того, он включает в Европу еще одно процветающее, но не христианское государство – Аль-Андалус, магометанскую Испанию. Как Византия, так и Аль-Андалус опережали остальные части Старого Света в социальном, политическом и культурном развитии. Однако мавританская Испания не могла стать образцом для католических монархий Запада ввиду непреодолимых противоречий двух религий, как позже и Османская империя. Османы восприняли весьма развитые экономические и общественные механизмы покоренной Византии, как мы знаем уже, успешнее Руси, однако воспринимались Европой как враждебное иноверное образование.

Уикхем допускает, что Византия могла бы стать образцом для подражания остальной Европы, каковой была в раннесредневековые столетия. Однако череда политических неудач свела ее влияние и авторитет к минимуму, а затем империя рухнула под натиском турок. Для Европы осталась одна модель – возникшая в империи франков, а затем распространившаяся по всему континенту, от Кастилии до Польши и Скандинавии.

В числе различных факторов, на которых мы не будем останавливаться, судьбу Старого Света определило развитие западного христианства. Вопреки устоявшемуся мнению, «христианство само по себе не делало Европу однородной – там лишь возрос интерес к более перспективным, но все еще неодинаковым формам политической власти» (с. 141). Эту мысль Уикхем развивает, показывая, как в конкретных условиях складывалось соотношение власти князей и епископов, а также исполненную драматизма борьбу римских понтификов за примат в церкви и свое место на политической сцене. К завершению Средневековья столь трудный путь к унификации парадоксальным образом привел к появлению ересей, а затем воплотился в неукротимой тяге к реформации церкви.

Некоторые современные идеологи консервативного направления могут найти в книге подтверждение своих идей. Уикхем разделяет ту точку зрения, что основные особенности европейской цивилизации заложены в Средние века и этот период вовсе не следует считать каким-то потерянным временем для прогресса. Эту идею автор разворачивает от первой до последней страницы своей монографии. В числе прочего облик континента определяется местом христианской церкви в политической и общественной системах государств.

Но Уикхем идет дальше и продолжает любимейшую мысль апологетов христианских корней Европы – но в весьма неожиданном направлении. Историк доказывает, что распространение христианства стало основной предпосылкой для развития знаменитого европейского мировоззренческого плюрализма и, главное, для участия знати и – более того – народных масс в управлении государствами. «Если церковь стремилась к религиозной, а значит, культурной однородности, то приобщение людей к грамоте, наоборот, усиливало различия» (с. 397), – пишет он.

Одним из поворотных моментов на пути демократизации стали Великий западный раскол и последовавшая за этим череда Соборов, подорвавших гегемонию Римских пап. Вот что Уикхем пишет о Базельском соборе XV века, ограничившем контроль Святого престола над национальными церквами: «Примерно как Лига Наций в 1920–1930-х годах… Собор породил новое поколение международных экспертов в области принципов и практики коллективного управления, а также сильные, но самопровозглашенные конституционные монархии, которым и выпало главенствовать в следующий период» (с. 380). Все это «способствовало формированию почти по всей Европе политического устройства, допускавшего вовлеченность и участие» разных сословий (с. 402). Уикхем разъясняет, чем эта вовлеченность народа в политику отличается от классической демократии Античности.

Обратим внимание на слова «почти по всей Европе». Вероятно, они означают в числе прочего и то, что в позднем Средневековье пути России и Европы разошлись? Автор этого не поясняет.