Василий Буренок В «Независимом военном обозрении» (см. «НВО» от 26.09.08) была опубликована статья Михаила Растопшина «Планирование с отрицательным результатом. Недостатки госпрограмм по развитию вооружений не позволяют создавать новые образцы ВВТ», которая, на мой взгляд, вводит читателя в заблуждение относительно практически всех аспектов затронутых в ней вопросов.
ВОТ ОН – ВИНОВНИК
Так, автор вспомнил о расширенном (?!) совещании 18 ноября 2003 года в Генштабе, где тогдашний министр обороны Сергей Иванов указывал-де на старение парка вооружения и военной техники и какие-то недоработки со стороны Управления начальника вооружения ВС. С тех пор, сокрушается Михаил Растопшин, прошло почти 5 лет, а воз и ныне там. Какой воз – трудно понять: то ли со старением, то ли с недостатками. На самом деле это совещание было посвящено совсем другому вопросу, речь шла о совершенствовании системы заказывающих управлений. К слову, сейчас эта система снова кардинально реформируется.
Далее следует просто-таки потрясающей смелости пассаж: «развитие военной техники┘ не состоялось из-за некачественного обоснования Государственных программ вооружения (ГПВ)». Вот он, оказывается, корень зла! Наверное, в течение последних 10–15 лет все у нас было: и деньги, и развитая оборонная промышленность, и прекрасные кооперационные связи, и т.д., и т.п. Только спланировать ничего толком не смогли. Похоже, не жил Михаил Растопшина в России с начала 90-х годов и потому не знает, что творилось с финансированием ГПВ, ничего не слышал о многомесячных невыплатах, гигантских долгах оборонке, о денежных суррогатах, уничтожавших все разумные отношения между заказчиками и оборонкой и ее саму, не знает, как в этих условиях деградировало военное производство. Причина найдена – планировали плохо.
Ну а раз так, то в чем причина? Безусловно – виновата «сомнительная методология». А кто ей занимается – 46-й ЦНИИ Минобороны, который является головной организацией по разработке и обоснованию направлений развития ВВТ и программ вооружения. Посмотрим теперь, в чем же сомнения Михаила Растопшина относительно этой методологии. Но для начала давайте определимся, что такое методология. По Ожегову, это – совокупность методик, но его словарь не претендует на многословие и исчерпывающее объяснение терминов. Более точным представляется следующее определение: методология – это совокупность принципов, методов и методик, обеспечивающих решение научной проблемы.
В рассматриваемом случае проблемой является определение параметров развития системы вооружения Вооруженных сил РФ, обеспечивающих на заданном отрезке времени (периоде планирования, который для ГПВ составляет 10 лет) максимально возможный уровень решения возлагаемых на них (Вооруженные силы) задач в условиях существующих экономических ограничений. Очевидно, что это проблема чрезвычайной сложности и методология ее решения описана коллективом 46-го ЦНИИ МО в семи объемных томах (более 2500 листов) военно-научного труда под общим названием «Теория и практика управления развитием системы вооружения Вооруженных сил Российской Федерации». Об этом труде речь пойдет и дальше. Замечу только, что он излагает методологию все-таки достаточно сжато, реально это еще более объемное описание.
Так вот, критику методологии программно-целевого планирования развития системы вооружения г-н Растопшин строит на анализе лишь одной моей статьи, опубликованной в журнале «Военная мысль» № 12, 2007 год, где всего на семи страницах весьма тезисно изложены некоторые принципы развития системы вооружения и обоснования Государственной программы вооружения (статья так и называется). Я не случайно подчеркиваю ограниченные возможности той статьи, ибо строить критику целой методологии, основываясь на семистраничном тексте, – ну знаете, для этого нужна потрясающая научная смелость.
Но Михаил Растопшин это сделал. При этом, нисколько не смущаясь, излагает практически всю статью дословно. Только периодически вливает в этот текст ложку дегтя. Причем где заканчивается цитата из моей статьи, а где излагается собственная мысль автора, не указывается. И иногда те недостатки, на которые обращаю внимания я в своей статье, оказываются вдруг недостатками, обнаруженными г-ном Растопшиным.
Несколько примеров. В моей статье описывается совокупность необходимых для разработки ГПВ исходных данных и говорится, на что при этом необходимо обращать внимание. Приведя дословно этот абзац, Михаил Растопшин восклицает: «Обращать внимание, конечно, можно сколько угодно, но где достигнутые результаты хотя бы за последние 10 лет?» Заметьте, у меня речь идет об одном, Растопшин вопрошает о другом.
Но отвечаю по существу его вопроса. За последние 10 лет, невзирая на сложности с финансированием, разрыв кооперационных связей, деградацию оборонки, сделано очень много. Принято на вооружение несколько сотен новых образцов, среди которых такие, как стратегический ракетный комплекс «Тополь-М», оперативно-тактический ракетный комплекс «Искандер», зенитно-ракетный комплекс С-400, танк Т-95 и многие другие. Что касается поставок вооружения в войска, то и здесь сделано немало. Объемы поставок новой техники возрастают с каждым годом, но в силу понятных обстоятельств о конкретных цифрах я говорить не буду. Да, безусловно, хотелось бы большего, но пока это экономически нам не по силам. Достаточно сказать, что разница между тем, что необходимо для оптимального развития Вооруженных сил, и тем, что может выделить государство, различается в разы, причем во многие разы.
Далее Михаил Растопшин опять приводит изрядный кусок моей статьи, где речь идет о приоритетности развития систем управления и связи, высокоточного оружия, и снова изрекает: «В этом плане хочется знать, когда же у нас появится аналог американской системы оперативного управления вооруженными силами США GCCS (Global Command and Control System)?» Отвечу по-одесски: «Таки она есть!» Компоненты этой системы носят название «Вершина», «Акация», «Созвездие»┘ Да, мы здесь отстаем от американцев, но американский военный бюджет сравним с нашим федеральным бюджетом. Так что этот прием апелляции к США по меньшей мере некорректен.
«ТАКИ ОНА ЕСТЬ!»
Потом г-н Растопшин приводит еще один абзац статьи, где речь идет о разработке методик обоснования цен на продукцию военного назначения. При этом просто берет мои слова, где я говорю о недостатках, и выдает за свои.
Затем снова длинный кусок моей статьи. Здесь упоминаются в качестве базовых документов для разработки ГПВ Военная доктрина РФ и «Основы военно-технической политики РФ на период до 2015 года и дальнейшую перспективу». Михаил Растопшин изрекает: «По поводу Военной доктрины следует отметить, что не прошло и пяти лет, а основополагающий документ военно-политического плана пора списывать по причине полного износа. Сложно опираться на подобные некачественно подготовленные документы». Спрашиваю: «При чем же здесь методология программно-целевого планирования, в чем ее недостатки?» Ведь опора на основополагающие государственные документы в области военного строительства – это краеугольный камень любого планирования. Если их не принимать во внимание – на что прикажете тогда опираться? Может, г-н Растопшин знает, тогда почему не говорит? А по поводу доктрины хочу в ответ спросить Михаила Растопшина: «А что вас не устраивает в ней? Что в ней некачественного? В каких таких местах она износилась?»
Далее, непонятно по какой причине, г-н Растопшин вдруг вспоминает бывшего начальника вооружения ВС РФ Алексея Московского, который «утверждал в 2004 году, что в этот период «удалось как-то сохранить ядро оборонного комплекса страны», с чем невозможно согласиться. В результате действия ГПВ-2005 система вооружения РФ оказалась на пороге реального кризиса». Заметьте: Московский говорит о сохранении оборонки (абсолютная правда, этот принцип был положен в основу разработки ГПВ-2005), а Михаил Растопшин – о кризисе системы вооружения.
И опять г-н Растопшин обильно цитирует мою статью. Однако при этом вкрапляются некоторые сентенции, которые проистекают от абсолютного незнания процесса планирования в стране. Пример – «отставания в реализации ГПВ-2010 послужили причиной появления третьей ГПВ на 2006–2015 годы (ГПВ-2015)». Полный нонсенс! Если бы Михаил Растопшин знал Федеральный закон «О государственном оборонном заказе», прочитал упомянутый выше военно-научный труд или статьи сотрудников института, он бы знал, что создание ГПВ осуществляется со сроком действия на десять лет, но каждые пять лет проводится разработка и утверждение новой, базирующейся на предыдущей, уточняющей и пролонгирующей ее положения с учетом новой системы исходных данных.
Еще один пассаж: «Следует заметить, что нынешнее кризисное состояние российского ОПК таково, что вряд ли можно обеспечить выполнение ГПВ-2015». Действительно, проблемы с выполнением ГПВ есть, и кризис оборонки – объективная реальность. Но замечу, что номенклатурно-количественное исполнение и ГПВ-2010 и ГПВ-2015 выше, чем у советских программ вооружения. Они при практически безусловном приоритете финансирования исполнялись не более чем на 40%. Это к вопросу не только об исполнении ГПВ, но и о нынешнем качестве планирования.
За сим г-н Растопшин пишет: «Основным недостатком ГПВ-2010 и ГПВ-2015 является то, что┘ не уделяется достаточного внимания космическим средствам разведки, дальнобойным высокоточным средствам поражения в обычном снаряжении, современным системам управления войсками и оружием и т.п.» На самом деле все ровным счетом наоборот.
КОЕ-ЧТО О КАДРАХ
И вот, покритиковав «сомнительную методологию», Михаил Растопшин делает вывод: «Таким образом, налицо некачественное обоснование государственных программ вооружения. Тем не менее коллективу сотрудников 46-го института в 2008 году была присуждена Государственная премия Российской Федерации имени Маршала Советского Союза Г.К.Жукова за научный труд «Теория и практика управления развитием системы вооружения Вооруженных сил Российской Федерации».
Я тоже хочу сделать несколько выводов. Первый – судя по всему Михаил Растопшин, несмотря на кандидатскую степень, понятия не имеет, что такое методология. Обратите внимание на те положения, которые он критикует, и вы в этом убедитесь. Там ничего не имеет отношения к методологии.
Второй. Господин Растопшин строит свои выводы на каких-то фрагментарных данных о содержании ГПВ, он не знает истинного положения дел.
Третий. Михаил Растопшин не видел то, что критикует и подвергает сомнению.
На этом свой ответ г-ну Растопшину я мог бы и закончить. Тем более что указанное в тексте с подзаголовком «Куда уплывают миллиарды?» относится к предмету деятельности Службы экономики и финансов Министерства обороны РФ. Замечу только, что такие же малокомпетентные рассуждения, которые Михаил Растопшин позволил себе в отношении «сомнительной методологии», имеют место и здесь. Он иногда просто понятия не имеет о том, что критикует, например, что такое бюджетирование, ориентированное на результат. Запутался в сути и роли индексов-дефляторов.
В заключение, почти подражая г-ну Растопшину, приведу обширную цитату из его статьи: «Анатолий Сердюков получил указание, выполнение которого ему вряд ли по плечу. И на это много причин. Одной из них является то, что он не обладает знаниями и колоссальным опытом, например, бывшего министра обороны Дмитрия Устинова. Его не окружают такие министры-организаторы, как Вячеслав Малышев, Сергей Афанасьев, и такие ученые-организаторы, как Сергей Королев, Игорь Курчатов, Мстислав Келдыш. Другими словами, кадры не те».
Хочу заметить, что при «тех кадрах» и «при том колоссальном опыте» мы породили гигантскую номенклатуру вооружения и военной техники, абсолютно не унифицированной между собой (для решения этой проблемы и был, кстати, создан 46-й ЦНИИ МО), вляпались в абсурдную гонку космических вооружений («звездные войны»), создали многократно дублированную структуру оборонно-промышленного комплекса, который гирей висел и на СССР, и затем на России, тратили на вооружение и содержание Вооруженных сил прямо и опосредованно большую часть бюджета страны (одних только танков в год производилось от 1700 до 2200 единиц) и тем самым приблизили ее распад.
Приведу только один пример. Когда заключался Договор об ограничении обычных вооружений в Европе, оказалось, что у всех европейских стран НАТО имеется около 14 тыс. танков, у нас – 65 тыс. (и это только в Европейской части!). Догадайтесь, какое ограничение по танкам было установлено? Правильно, 14 тыс. единиц. Остальные мы, выполняя договор, либо вывезли за Урал, где они ржавеют до сих пор, либо порезали на металлолом. Кстати в ценах 1991 года разрезка танка обходилась в 5 тыс. долл., а стоимость полученного металла – три тысячи, то есть и здесь мы потеряли немалые деньги. И таких примеров можно привести сотни. Вот вам и ум и колоссальный опыт!
