Борис Подопригора
Молодежи всегда полезен опыт ветеранов.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
Ветеранский сегмент гражданского общества настойчиво требует осмысления своей роли. Это вызвано прежде всего естественным уходом ветеранов Великой Отечественной, в этом году отметивших, возможно, последнюю в своей жизни круглую дату Победы. Но после них остаются структуры, требующие уточнения своего предназначения. Ведь они, сохраняющие пока свое значение, создавались в иной исторической обстановке. Они всегда дополняли органы соцзащиты, а теперь имеют скорее ритуальную функцию. Об общественно-мобилизующем, тем более системно-воспитательном значении ветеранских организаций сегодня мы говорим в основном в прошедшем времени.
Эта преамбула тем более нужна, что давешние преемники солдат Победы – «корейцы», «вьетнамцы», «ангольцы», «эфиопы» – вообще не замечены страной. А последующие за ними «афганцы» и «чеченцы» оказались на общественном распутье.
Первым пришлось просто выживать, стараясь не запятнать себя сомнительными коммерческими и политическими соблазнами. Вторыми тем более никто не восхищался, особенно после первой кавказской кампании, как будто бы специально начатой для того, чтобы ее проиграть. Да и вторую выиграли совсем не плакатные «сыны Отечества», мало задумывавшиеся о своей «державо-спасительной» роли.
В отсутствие готовой национально-мобилизующей структуры и при очевидной в ней потребности, пожалуй, только ветеранское сообщество в состоянии эту роль исполнить. Что мы имеем в виду под национальной мобилизацией? Прежде всего комплекс мер информационно-психологической защиты духовно-исторических ценностей страны и содержательное обоснование их важности для ее будущего.
Да – если бы мы были вооружены национальной идеей, внятно объясняющей, почему мы должны «хранить Россию», то ситуация была бы иной. Но что значит «хранить Россию» в нынешних условиях? Речь ведь идет, во-первых, не о Конституции, которую мало кто читал, и не об «отеческих гробах», которые воспринимаются скорее траурно, чем вдохновляюще.
Во-вторых, это система гражданского воспитания. Она предполагает не школьно-назидательное, а практическое овладение молодежью навыками здорового общения, например, через спорт, культурную, клубно-образовательную и аналогичные им виды деятельности. Короче, через все, что воспитывает гражданскую активность, лидерские качества, но прежде всего личное достоинство члена общества. Тем более что пресловутые «семья и школа» «выпускают» в лучшем случае законопослушного индивидуалиста, а улица – пусть и «коллективиста», но далеко не всегда чтущего УК.
В-третьих, это военно-прикладная подготовка молодого поколения, по крайней мере компенсирующая вдвое сокращенный срок военной службы. Здесь же рядом налаживание прямых связей учебных заведений, производственных коллективов, тех же клубов и секций с воинскими частями. То есть такая работа, которая позволит прежде всего приписнику понять, что его ждет в армии. Применительно к поставленной задаче разборка автомата Калашникова с последующим угощением «сборщика» гречневой кашей выглядит обозначением военно-гражданских связей, скорее их дискредитирующим, чем сколько-нибудь усиливающим и совершенствующим – век-то, на дворе, чай, уже XXI-й!
Не формальное четвертое место, а сквозное значение принадлежит социально-защитной составляющей национальной мобилизации. Стоит ли ветеранам дублировать медиков с пенсионными фондами в придачу? Но вот законодательно-инициирующая функция ветеранской организации скорее требует усиления. «Супервизорство» же, то есть нормативно-правовое, а заодно и шефское сопровождение всей жизни военнообязанного и ветерана со стороны единого центра должно вытеснить из этой сферы часто политизированных правозащитников. Кстати, Россия – едва ли не единственная исторически «умудренная» страна, не имеющая ни культуры, ни тем более структуры шефства над своими защитниками.
Сегодня только в Петербурге существует около 200 официальных и неформальных структур (по существу – клубов) бывших сослуживцев по многочисленным горячим точкам. Конечно же, ветераны в меньшей степени, чем кто-либо, поддадутся уговорам «переобъединиться». Голословных призывов они не приемлют, ибо свой долг перед страной выполнили по определению. Но из разрозненных клубов «министерства» не создашь, тем более что многие ветераны не требуют или не представляют более широкого круга общения.
Уже упомянутое ветеранское сообщество должно обладать и идеологией, и функциональным аппаратом, и обеспечиваться – что главное – не спонсорской поддержкой, а статьей госбюджета. Ибо даже координируемое сообщество вряд ли справится с перечисленными задачами. Для начала требуется законодательное объединение всех поколений ветеранов боевых действий. Видимая безальтернативность предложения осложняется пестротой ветеранских рядов при очевидном лимите государственных средств, а заодно и времени. Если ввести сугубо военно-полевой критерий, то согласятся ли с ним испытатели оружия массового уничтожения, другие лица, проходившие службу (часто невоенную) в экстремальных условиях, участники разминирования и даже узники фашистских концлагерей? Но за ними последуют и прочие категории ветеранов и узников. На выходе мы получим разделение общества на льготников и нельготников – хорошо, если без политической окраски, что мы уже проходили. Причем водораздел пройдет фактически по поколениям. Укрепит ли это государство? Поэтому действовать придется настойчиво, но взвешенно, чтобы государственное призрение не обернулось презрением наиболее нуждающихся, достойных, а еще и полезных для дела.
Все это требует не укрепления ветеранских ассоциаций и клубов, а учреждения федерального органа исполнительной власти на уровне министерства (агентства) по делам ветеранов. Этот орган призван прежде всего определить сферу своей подведомственности, а также баланс между главными составляющими его деятельности: политико-административной, воспитательной, социальной и государственно-представительской. Именно эти функции возложены на подобные государственные структуры в США, Великобритании, ФРГ, Китае, Японии и многих других странах.
Санкт-Петербург
