Николай Поросков
Прибалтика до сих пор уверена, что многие годы жила в условиях советской оккупации. Фото © РИА Новости
Недавно посмотрел на видео давнюю запись пресс-конференции членов ГКЧП (Государственного комитета по чрезвычайному положению) и увидел среди журналистов себя. С тех пор прошло уже 27 лет. Большинство, увы, смотрело на распад великой страны по телевизору. Офицеры как-то забыли о присяге, данной ими СССР. Но были и те, кто страну спасал.
Депутата Государственной думы от партии «Справедливая Россия», в прошлом генерала военной контрразведки Николая Ивановича Рыжака я давно определил для себя как патриота в чистом виде, немножко идеалиста и романтика от контрразведки. Если и ошибаюсь, то не очень. Но главная его характеристика, на мой взгляд, – он человек, который сделал все, чтобы спасти Советский Союз. Благодаря его действиям страна еще сутки оставалась в прежних границах и с прежним государственным строем. Но руководству СССР такая помощь была уже не нужна.
В свое время полковник Николай Рыжак, начальник Особого отдела 10-й отдельной армии ПВО, не позволил разрушить мою судьбу, по сути, спас меня, тогда редактора армейской газеты. Было так. Вдохновленный перестройкой, подогретый ею, я опубликовал в армейской газете немало материалов, затрагивающих в том числе командование объединения и политотдела. Впервые в истории этой отдельной армии политотдел собрал у себя для внушения всю редакцию. Вел я себя на заслушивании отчаянно, а потому решительно.
В итоге очередные несколько текстов, подготовленных к печати, зависли у начальника политотдела, члена военного совета армии – ЧВС, как тогда именовали человека на этой должности.
Надо мной сгущались тучи. Сначала предложили перевестись с глаз долой в льготный район – на Кольский полуостров, на должность, зависимую от политотдела. Она, думаю, стала бы моей последней должностью. Политрабочие во главе с их партийным генералом по фамилии Редькин законопатили бы меня там. Все шло к тому.
Тут в штаб армии с комиссией приехал начальник политического управления Войск ПВО страны генерал-полковник Николай Бойко. И первым делом, как тогда случалось, пошел не в политотдел, а в особый отдел – только там он рассчитывал получить объективную и исчерпывающую информацию. И получил ее, в том числе об отношениях политотдела и редакции. Мне в тот же день позвонил член военного совета армии и потребовал немедленно публиковать те статьи, что сам он и задержал. Был со мной на редкость вежлив и предупредителен. Все материалы были опубликованы без каких-либо поправок. А редакцию и меня оставили в покое.
Как особый отдел узнал о конфликте журналистов и политработников, могу только догадываться. Почему главный особист помог мне, совершенно незнакомому ему человеку? Это не было никак связано с разведкой и контрразведкой. Ему эта помощь ничего не сулила. Это и было первым моим вопросом Николаю Ивановичу во время нашего недавнего разговора в здании на Охотном Ряду.
– Работу СМИ, общественных организаций, систему органов контроля всегда рассматривал так: чем больше разумной гласности, тем больше у людей вера в правоту власти, в государственные институты, тем больше человек чувствует, что от его гражданской позиции, его мнения что-то зависит в стране. Он по-другому себя чувствует, по-другому себя ведет. В итоге крепнут устои государства, авторитет власти, вера человека в самого себя.
Я понимал тогда, что ваша позиция продиктована желанием видеть торжество истины. Поэтому посчитал необходимым вас поддержать. Эта позиция сопровождает меня всю жизнь. Работа в военной контрразведке дает возможность отстаивать идеи справедливости и человеческого достоинства.
– Как вы тогда, в середине 1980-х, решились на доклад о серьезных правонарушениях командующего армией, членов военного совета? Ведь это были фигуры неприкасаемые.
– Апрельский пленум ЦК КПСС 1985 года впервые сформулировал новые правила жизни – гласность, демократию, справедливость. Поэтому наши граждане в основе своей на первых порах поддержали Горбачева, я в том числе. Многие офицеры приходили к нам в особый отдел, буквально выстраиваясь в очередь, говорили о нагромождении несуразиц в организации боевого дежурства, о фактах очковтирательства и глумления над подчиненными, которые компрометировали и политорганы, и командование. Мы не могли не реагировать, рекомендовали говорить об этом на партийных собраниях. И люди говорили.
Мы получали информацию, что командующий армией генерал-лейтенант Семен Яковлевич Тимохин сумел окружить себя людьми, которые занимались делами, далекими от того, чем должен заниматься военный совет. До него армией командовал легендарный летчик, дважды Герой Советского Союза генерал-полковник Гулаев. Фронтовик с огромным авторитетом. Но даже такой человек не сумел справиться с искушением использовать в своих целях имеющиеся блага. Гулаев был снят с должности за злоупотребление служебными полномочиями. Тимохин пошел по тому же пути.
В городе Мончегорске на Кольском полуострове солдатскими руками изготавливались надгробные плиты, памятники из уникального камня, в том числе цветного. Изделия эти железнодорожными вагонами рассылались в разные города. На родине Ломоносова, в Холмогорах, военнослужащие срочной службы, а на деле народные умельцы – косторезы, изготавливали изящные сувениры, которые раздаривались нужным людям в Москве. Армия снабжалась яхтами. Эти плавсредства отделывались красным деревом и переправлялись к теплым морям опять же нужным людям.
По информации особого отдела военная прокуратура возбудила уголовное дело. Наши сотрудники помогали ей фиксировать и документировать факты, представляющие интерес. Затем по результатам разбирательства доложили в центр о необходимости реализовать скопившиеся материалы. Это был непростой шаг. В штаб армии приехала авторитетная комиссия ЦК и Министерства обороны.
– Было противодействие?
– Конечно, командующий армией стал заметать следы. Нужно было предпринять все, чтобы он и его подручные не смогли это сделать, – сохранить вещественные доказательства, свидетелей. Поскольку проводились следственные действия, командующий армией проходил по уголовному делу как свидетель и вынужден был давать показания.
– То есть люди, проповедовавшие с трибун высокие идеалы, на самом деле были обыкновенными жуликами, ворами?
– Издержки возможны в любом обществе. К сожалению, начальник политотдела Николай Андреевич Редькин – продукт партийной системы, которая мимикрировала, а затем перерождалась. От подлинной партийности, человеческого отношения к подчиненным к тому времени мало что оставалось. Он поощрял расправу командующего Тимохина над принципиальными людьми, не защитил ни одного человека! Примерно так же вел себя сменивший его генерал Колтунов.
В итоге состоялся разгромный закрытый приказ по Министерству обороны. Все члены военного совета армии были сняты с высоких должностей, каждый получил партийное взыскание, финансовые начеты. Однако все они были неплохо устроены: Редькин поехал в Киев, начальник штаба армии – в Минск, Тимохин – в Москву, его первый заместитель в Ленинград. Видимо, сказались старания людей, которые пользовались их услугами.
– У вас были опасения, что командующий может предпринять что-то радикальное и не допустить раскрытие его противоправных действий?
– Конечно, в подобных случаях люди идут на отчаянные шаги, и мы предприняли упреждающие меры. Нельзя забывать про приграничную дислокацию армии – рядом член НАТО Норвегия.
ИДЕЙНО НЕ РАЗОРУЖИЛИСЬ
– Вы с болью переживаете роспуск Советского Союза. Наверное, размышляли о том, откуда взялась когорта отступников в Вооруженных силах. Тот же генерал-полковник Волкогонов, возглавивший комиссию по реформированию армии. Члены этой комиссии, бывшие политработники, намеревались изменить название газеты «Красная звезда», устроить кадровую чистку. Начальник клуба майор Лопатин стал светочем демократии. А Станкевич, который сегодня на телевидении поет гимны величию России, руководил сносом памятника Дзержинскому.
– Добавлю в этот список бывшего секретаря Совбеза, в прошлом преподавателя научного коммунизма Бурбулиса. С журналом «Огонек» Коротича активно сотрудничал Кудинов, начальник политотдела полка в Афганистане. Казалось бы, носители марксистско-ленинской философии должны быть защитниками этих воззрений. Оказалось – напротив. То есть они относились к делу формально, делали карьеру, получали блага, ни за что конкретно не отвечая. От настоящих комиссарских идеалов они давно отошли.
У многих из таких людей родители в годы войны, когда надо было проявить свои лучшие патриотические, человеческие качества, пошли в услужение к тем, кто нас пытался поставить на колени. К ним можно отнести и упомянутого Волкогонова, да и самого Горбачева. Дед председателя КГБ Бакатина, есаул, командовал карательным эскадроном у Колчака, находился в бандах Семенова, Унгерна.
В наше непростое время Колчаку открыли мемориальную доску, пытаются поставить памятник, забывая о жутких зверствах его и атаманов Анненкова и Бакатина. Вспоротые животы, набитые зерном… Чекист, председатель Дальневосточной губчека Дерибас лично расстрелял есаула Бакатина в 1922 году. Отход от исторических уроков не позволил нам отслеживать, как ведут себя их последователи, которые до конца идейно не разоружились. Эти люди брали идейный, классовый реванш.
Тот же внук есаула Бакатин был первым секретарем Кировского, затем Кемеровского обкома КПСС. Как депутат я бываю в Кемерове, встречался с теми, кто работал с Бакатиным. Они говорят: это был позер, никогда не выслушивал чье-то мнение, с ним было трудно работать. Именно этот человек совершил государственное преступление – выдал важную информацию американской стороне. Предательство Бакатина обошлось нам очень дорого.
– В годы так называемой перестройки были организованы различные группы, центры, союзы… Как они повлияли на распад Союза?
– Вот пример: руководитель одного из образований – союза социальной защиты военнослужащих «Щит», опять же преподаватель научного коммунизма (в училище имени Верховного Совета) Виталий Уражцев сознательно играл активную подстрекательскую роль. Союз «Щит» был детищем западногерманских спецслужб. Эта структура должна была разрушить государственные позиции в армии, чтобы армейские профсоюзы со временем стали контролировать деятельность армейских и правоохранительных институтов, внося элементы дезорганизации и размывая принцип единоначалия.
НЕ МЕШАЙТЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ ПРОЦЕССАМ
– Пришедшие к власти люди были решительны до наглости. В то же время отстаивающие прежние ценности честные труженики походили на кролика, беззащитного перед взглядом удава.
– Приведу один случай, объясняющий такое положение. В мае 1991 года я был в Праге. Один из руководителей органов в Чехословакии говорил мне: в Прагу разогнать молодежные демонстрации идут вооруженные боевые дружины с заводов, всего около 60 тыс. человек. Рабочие понимали, что все эти проплаченные демонстрации – признак большой беды. Мой собеседник, ответственный человек, информировал руководство страны. Однако после звонка Горбачеву, который передал трубку Яковлеву, прозвучало назидательное: «Не мешайте утверждению демократических процессов». Дружины развернулись. У немцев в ГДР тоже были такие дружины – вооруженный отряд партии. Другими словами, были все возможности не допустить разрушения этих государств. Но...
– Когда у нас сносили памятник Дзержинскому, ситуация была похожей?
– Я был одним из сторонников защиты памятника – натура такая. Вице-адмирал Жардецкий, руководитель 3-го главка КГБ (военная контрразведка), понимал: если Станкевич и компания сметут памятник, тогда нам на площади Дзержинского делать нечего. Площадь со всеми прилегающими переулками рассчитана на 250 тыс. плотно стоящих людей. Больше вместить невозможно. Вокруг памятника, ближе к нему, было в тот момент около 10 тыс. наших сотрудников. Активных провокаторов во главе со Станкевичем было не более 400 человек, остальные зеваки. Наши сотрудники не пускали никого к памятнику.
Противостояние было долгим. Жардецкий с предложением защитить «Железного Феликса» пошел к Крючкову, тот ответил так же, как Яковлев: нельзя мешать демократическим процессам.
«ГКЧП ПОДДЕРЖИВАЕМ!»
– Как вы восстанавливали советскую власть в Прибалтике?
– 15 августа 1991 года меня отправили в отпуск. Но уже 16-го генерал-полковник Агеев Евгений Евгеньевич, первый заместитель председателя КГБ, настоял, чтобы меня вызвали из отпуска и послали в Прибалтику. Уже была подготовлена группа: 20 человек из 3-го главка КГБ, 20 – из 2-го, 10 человек из 5-го управления (защита конституционного строя). Личным самолетом Крючкова вылетели в Прибалтику.
К этому моменту Прибалтика была своего рода полигоном для отработки захвата власти вооруженным путем. Там открыто работали иностранные разведки, боевики готовились к взрывам жизненно важных объектов, были составлены списки партийных работников и наиболее лояльных советской власти людей, в отношении которых планировались ограничительные меры.
Мы в опоре на законные конституционные органы в течение двух-трех дней навели порядок. Председатель Совета министров Латвии Годманис доложил командующему ПрибВО, что последняя группа боевиков, примерно 40 человек, укрывается в здании Совмина. Мы окружили это здание, предложили боевикам сдаться, иначе пойдем на штурм. Подвезли мощные прожекторы, как это сделал Жуков на Зееловских высотах при штурме Берлина, осветили каждый выход. Это был последний очаг сопротивления. Утром граждане Риги проснулись – тишина. Весь город встречал нас цветами.
Доложил Крючкову: в республиках советской Прибалтики конституционный порядок восстановлен, лидеры республик заявили о своей приверженности ГКЧП. Хотя никто такой задачи не ставил. Крючков мне не поверил: «Вы меня не вводите в заблуждение?»
Результаты нашей работы надо было обязательно показать в телевизионной хронике. Командующий Прибалтийским военным округом генерал-полковник Кузьмин предоставил транспортный Ан-26. Им я отправил в Москву подполковника Анатолия Яриса, оперативного работника центрального аппарата военной контрразведки, с соответствующими видеоматериалами, в частности с изъятым оружием. По ТВ ничего не показали.
Потом мои докладные Крючкову, в том числе с просьбой разрешить временно интернировать сотрудников иностранных спецслужб, легли в основу обвинения в мой адрес. Их мне припомнил генпрокурор Степанков при личном допросе.
– Все так случилось из-за личных качеств Крючкова?
– Ранее Крючков был партийным работником, по партийной же путевке закончил Дипломатическую академию (венгерский факультет), в 1954 году работал в посольстве, где его заметил Андропов. Владимир Александрович прекрасно владел пером. Он очень усидчивый, скрупулезный, очень организованный внутренне. И Андропов забрал его впоследствии с собой в КГБ СССР.
Крючков умел анализировать факты, события, делать правильные выводы. Сложнее формулировал правильные управленческие решения, особенно когда нужно было брать ответственность на себя.
– Крючков после отсидки в тюрьме за участие в ГКЧП прочитал все тома своего «Дела» и хорошо отозвался о вашем поведении на допросах. Как именно?
– Первые два-три месяца после переворота я еще ходил на службу. Мне не давали никаких документов. Сидел один в кабинете, ко мне никто не заходил. Потом перестал появляться на службе. Я был не уволен, а отстранен, находился вроде под домашним арестом – без права выезда. Меня через каждые два-три дня вызывали на допрос, требовали признательных показаний. Дважды приглашал генпрокурор Степанков. Из Генеральной прокуратуры Латвии были запросы о моей выдаче. Надо отдать должное прокуратуре России, она всякий раз отвечала отказом.
На допросах от меня хотели, чтобы я подтвердил активную роль Крючкова и Язова в деятельности ГКЧП. К госкомитету на первых порах пытались привязать и меня, но из этого ничего не получилось. Я говорил, что 15 августа был отправлен в отпуск, затем отозван и честно выполнял свои служебные обязанности – обеспечивал безопасность войск. Никаких других задач председатель КГБ СССР мне не ставил. Это разоружало следователей в их первоначальной версии.
 |
| Члены ГКЧП, судя по всему, сами не верили
в успех своих действий. Фото © РИА Новости |
АГЕНТЫ ВЛИЯНИЯ
– Известно, что у Крючкова был список агентов влияния в СССР, но он о нем не доложил. Кто был в этом списке?
– Один из списков деятелей, которые связали свою судьбу с западными спецслужбами, с Госдепом, привез в Москву руководитель разведки ГДР Маркус Вольф, глубоко преданный нашей стране человек, интернационалист, настоящий друг. Наша с ним встреча проходила на рубеже переломных 1990-х. Этот список мы с заместителем начальника 2-го Главного управления КГБ генералом Ермаковым передали Крючкову через его первого заместителя Агеева.
Утверждать не могу, но весьма вероятно, что именно об этом списке Крючков обмолвился на одном из заседаний Съезда народных депутатов СССР, сказав: «У нас есть список агентов влияния». Владимир Александрович был близок к тому, чтобы огласить фамилии. Но что-то его остановило. В результате мы могли спасти государство. Но Крючков на доклад высшему органу власти не решился, как не решился и на другие активные мероприятия. Возможно, это тоже была одна из причин потери страны и планетарной катастрофы, о которой не раз говорил президент страны Владимир Путин.
– Содержание списка вам известно?
– Я ознакомился с ним. Многие фигурировавшие в нем лица уже ушли из жизни, некоторые здравствуют. При делах государственных никого из них уже нет. Но они успели свое неблаговидное дело сделать.
– Почему же Владимир Александрович не решился огласить список?
– Я уже говорил, что Крючков был типичным продуктом партноменклатуры, которая вырождалась по мере болезненного движения нашего общества, разложения его политической системы. Все больше господствовал принцип: «Не высовывайся, не выступай с инициативой – у тебя будет больше шансов уцелеть и добиться своей вожделенной цели». К сожалению, это я наблюдаю и сейчас. А надо опираться на тех, кто сопротивляется, у кого есть своя точка зрения. Но для этого мы должны повышать уровень нашей политической культуры. И это одно из условий демократического процесса, причем во всех сферах. Именно правовое регулирование деятельности спецслужб в системе обеспечения национальной безопасности страны стало темой моей докторской диссертации.
– Борьба за власть продолжалась и в России «демократического выбора», только об этом мало что известно. В частности, о соперничестве за кресло председателя Совета Федерации демократа Шумейко и патриота Романова, представлявшего Народно-демократический фронт…
– Я присутствовал на заседании, где избирали первого руководителя Совета Федерации. Бюрократическая машина демократов работала вовсю, но оппозиция была сильна, к тому же Романов – Герой Социалистического труда, доктор наук, руководитель крупнейшего предприятия в Красноярске. И голоса разделились поровну. Второе голосование – опять поровну. Сторонники Шумейко предложили перенести голосование на завтра, Романов, к сожалению, не настоял на доведении до результата в первый день. За ночь демократы поработали, и перевес в два голоса оказался в пользу Шумейко.
«ПРЕДПОЧИТАЮ УМЕРЕТЬ РЯДОВЫМ СОВЕТСКОЙ АРМИИ»
– Как новая власть относилась к сотрудникам КГБ?
– Я работал в Совете Федерации заместителем руководителя аппарата комитета по безопасности. Как-то мне позвонил Крючков, попросил помочь Плеханову Юрию Сергеевичу, бывшему начальнику 9-го управления КГБ (охрана первых лиц государства): очень болен, они с женой бедствуют. С генерал-лейтенанта до рядового его разжаловал своим последним указом Горбачев. Сделал это, чтобы подчеркнуть: «девятка» силой удерживала его в Форосе. Хотя, конечно, никто его там не удерживал. Он был волен в своих действиях. Этот случай говорит о морали первого и последнего президента СССР.
С заявлением Плеханова о помощи я пошел к Шумейко, попросил направить письмо Ельцину за его подписью. Сказал, что будет жест, говорящий: мы не такие, как Горбачев; этот акт великодушия добавит авторитета Ельцину, покажет, что нельзя гнобить невинных людей. Председатель Совета Федерации подписал письмо, но оно осталось без ответа.
Когда Совет Федерации возглавил Строев, по моей просьбе Крючков позвонил Плеханову, попросил переписать заявление. Юрий Сергеевич на это сказал: «Не нуждаюсь в том, чтобы эта власть давала мне подачки. Я тяжело болен и предпочитаю умереть рядовым Советской армии».
МАСОНСКОГО ЗАГОВОРА НЕ БЫЛО
– Есть версия, что «закручивание гаек» Юрием Андроповым, в то же время снижение при нем цены на водку не укрепили Союз…
– Я работал в системе при Андропове. Он имел среди нас, чекистов, неограниченный авторитет, каждое его слово было взвешенно. Мы с коллегами с нетерпением ожидали появления из печати очередного сборника КГБ, где, как всегда, на первых страницах было его выступление – либо на партактиве, либо на оперативном совещании. Там он четко ставил задачу. Андропов был человеком, способным генерировать передовые идеи, а не прожекты из желания произвести эффект.
Истоки его были не чекистскими, но он сумел настолько понять внутреннюю природу нашей работы, что сразу было видно: это профессионал. Мне особенно нравилось, что он всегда с огромной симпатией говорил об агентурном аппарате. Находил слова, которые мне лично были родственны. Андропов рекомендовал формировать в глазах людей образ чекиста: «Если вы хоть на минуту забудете, что вы носитель нашего общего авторитета, грош вам цена». Кстати «Семнадцать мгновений весны» – его идея.
Горбачеву симпатизировал больше Суслов – выходец из тех мест. У Суслова с Андроповым никогда не было хороших отношений. Андропов дружил с Устиновым и Громыко, чем тот часто пользовался. Эта троица горела на работе, они и в отпуска практически не ходили. На таких государство держалось.
Мне рассказывали начальники местных, областных управлений КГБ, что Андропов Горбачева к себе очень долго не подпускал. Он не терпел так называемого «обхаживания» начальства, которое было распространено. Но куда деваться – больные почки, а в Кисловодске хорошее лечение.
Относительно продвижения молодых у Андропова был пример «железного Шурика» – так за глаза звали Шелепина. Он как-то попытался сказать Брежневу: в стране мяса не хватает, а люди наши портреты носят. В ближайшую же субботу состоялся внеочередной пленум, и Шелепин поехал в Воронеж руководить местным совнархозом. Карьера его была закончена. Тогда против слаженного партийного монстра одному выступать было нельзя. Но все чувствовали, что надо кого-то взамен стареющим членам Политбюро. Но Андропов никогда не выделял Горбачева, он был ему несимпатичен: говорун, подношения любит делать.
ЗАПИСКА ДЗЕРЖИНСКОГО ЧЕХОВУ
– Феликс Дзержинский – идол, икона, знамя для чекистов. Но есть опять же версия, что Дзержинский ненавидел все русское, как и большинство шляхты. Есть снимок: Дзержинский, элегантно одетый в цивильное, с семейством отдыхает в Швейцарии. Дата: 1922 год. Идет Гражданская война, люди гибнут… Мог бы и на Черном море подлечиться.
– Отдыхать Дзержинского и Горького отправили по решению ЦК как людей, страдающих тяжелой формой туберкулеза. Ему и паек увеличили по личному распоряжению Ленина, хотя Дзержинский этому сопротивлялся.
Старый большевик Россол до революции вместе с Дзержинским сидел во Владимирском централе, тюрьме с очень жесткими условиями. У Россола была тяжелая форма туберкулеза, он уже не мог выходить на прогулки, хотя чистый воздух нужен был ему. И Дзержинский, исхудавший, едва державшийся на ногах, взваливал на свои плечи Россола и в течение часа носил его на себе. Я читал переписку Феликса Эдмундовича с сыном, супругой о взаимоотношениях с Россолом. Подлинные документы позволяли соприкоснуться с внутренним миром человека.
Дзержинский перерос свое время, как и Ленин. Кстати, Дзержинский не всегда с ним соглашался. А Ленин его очень ценил, ценили все подчиненные. Не говорю уже о профессионализме председателя ВЧК. «Трест», «Синдикат» и другие заметные операции были разработаны во времена Дзержинского. Как и вывод в Советскую Россию Бориса Савинкова, генерала Краснова. Для меня это действительно мощная историческая фигура. Ленин сказал: «Феликс Эдмундович, у вас самое гуманное сердце», и поручил ему заняться устройством беспризорных детей.
Своей рукой Дзержинский правил тексты инструкций органам безопасности – я видел эти документы с поправками. Вот пример: «Важно проявлять не только уважение, но и милосердие к человеческому достоинству, вдвойне важно, чтобы это чувствовал преступник». Действительно, если преступник понимает, что ты уважаешь его человеческое достоинство, ты в его глазах поднимаешься. Да, наказать преступника надо, но нельзя попирать его человеческое достоинство.
Когда поймали генерала Каледина, Дзержинский ему сказал: «Генерал, я мог бы вас расстрелять, вы заслуживаете этого, но у меня рука не поднимается – вы же блестящий русский ум, вы один из немногих, кто окончил с отличием Академию Генерального штаба. Россия еще будет нуждаться в таких, как вы. Дайте генеральское слово, что вы не будете бороться с советской властью, и я вас отпускаю». Каледин слово дал, а через две недели поднял восстание в Ростове. Через несколько месяцев вновь попал в плен, но Дзержинский не посчитал нужным с ним общаться: пусть решает правосудие. Каледина расстреляли.
И еще. Пятикласснику Антоше Чехову, будущему великому писателю, в Таганроге математику преподавал отец Дзержинского. В музее Чехова и сегодня есть контрольная работа Антоши с припиской Эдмунда Дзержинского: «Дорогой Антоша, в последнем арифметическом действии ты допустил чисто техническую ошибку. Но твой оригинальный путь решения задачи меня восхитил. Я тебе с удовольствием ставлю «отлично». Приписка, как мне кажется, говорит о характере отца Дзержинского и об атмосфере в семье, где воспитывался будущий председатель ВЧК.
– Действительно ли в КГБ был отдел, собиравший, сочинявший анекдоты и их распространявший? У Вас есть любимый анекдот «из жизни разведки и контрразведки»?
– В КГБ такого отдела не было. А вот «университеты антикоммунизма» в США, где выдумывали истории про Чапаева, Брежнева и т.д., были. Государственная принадлежность их скрывалась за вывеской фондов, исследовательских центров, международных организаций.
Анекдоты же я не рассказываю и не очень люблю. Хотя отдаю должное остроумным находкам.
комментарии(0)