Гонорар от несуществующей разведслужбы

Представительство ГДР в Бонне. Фото Федерального архива Германии

Падение Берлинской стены 9 ноября 1989 года часто называют поворотным моментом в истории Германии. Сами немцы предпочитают употреблять слово «поворот» или «перемены». Уже в декабре того же года после избрания Народной палатой (парламентом ГДР) Ганса Модрова, одного из видных деятелей СЕПГ, председателем кабинета министров по его распоряжению вместо МГБ ГДР начала функционировать Служба национальной безопасности (AfNS). Как пишет в своих воспоминаниях последний руководитель внешней разведки МГБ ГДР Вернер Гроссманн, «мы начали сокращать личный состав службы, наши цели и задачи заново формулировать и минимизировать наши картотеки и дела». На недоуменные вопросы коллег по работе, зачем надо уничтожать служебные бумаги, раз уж служба продолжает существовать, Гроссманн дает ответ: «Мы с самого первого дня (после падения стены) считались с тем, что взбудораженные правозащитники попытаются ворваться в наши помещения». Как известно, так оно и случилось уже 15 января 1990 года, когда толпы восточных и западных немцев взяли штурмом здание МГБ ГДР на Норманненштрассе, которое уже охранялось не гвардейским полком «Феликс Дзержинский» – спецподразделением службы безопасности, а простыми полицейскими. К акции 15 января призывал Новый форум, движение правозащитников, созданное лишь 9 сентября. Но погромщики быстро вышли из‑под контроля правозащитников и занялись прежде всего захватом архивов МГБ. Понятно, что за их спинами действовали спецслужбы западных государств.

7 декабря 1989 года в Берлине был создан Центральный круглый стол, в котором участвовали представители евангелической церкви, правозащитники, различные оппозиционные группы, оппозиционные партии, входившие в блок, который поддерживал СЕПГ, а также и представители этой партии. Зачастую они пытались подменять правительство Модрова. Одним из первых требований Круглого стола был роспуск только что созданной Службы национальной безопасности и организация контроля с целью препятствования уничтожению архивов. По вопросу, что должно было возникнуть на месте органов безопасности, представления участников Круглого стола расходились: от полной ликвидации и включения остатков в состав МВД до создания отдельных служб разведки и контрразведки по примеру ФРГ. 13 января 1990 года решением совета министров ГДР Служба национальной безопасности была ликвидирована и создание каких‑либо иных органов безопасности, будь то контрразведка или разведка, запрещено. Конечно, процесс ликвидации в условиях все еще социалистической бюрократии затянулся до лета. И все это время внешняя разведка МГБ ГДР продолжала функционировать и получала зашифрованные сообщения от своей агентуры в органах власти ФРГ.

Одним из агентов восточногерманской разведки, который получил свой последний гонорар как раз в день штурма МГБ ГДР, был высокопоставленный сотрудник Ведомства по охране Конституции ФРГ (западногерманской контрразведки) Клаус Курон. Именно 15 января он получил от Харри Шютта, руководителя отдела IХ (контршпионаж) внешней разведки ГДР, формально уже не существующей, наличными 50 тыс. западногерманских марок. (Однако здесь данные различных источников расходятся – некоторые говорят о 10 тыс. марок ФРГ.) Впрочем, по другим данным, гонорар был ему выплачен частями. Сначала 30 тыс. марок. В августе 1990-го – еще 15 тыс. марок и, наконец, 10 тыс. марок, что было обусловлено исключительно соображениями конспирации.

По этому поводу, указывает немецкий журнал Spiegel, один из советников западногерманского канцлера позднее с неудовольствием вспоминал, что «этот случай действительно неприятный, поскольку, судя по всему, разведка ГДР продолжала работать в подполье и даже располагала черной кассой».

Разоблачение Курона и его признания побудили позднее западных немцев обвинить руководство ГДР в невыполнении взятых на себя обязательств по разгрому МГБ ГДР. Госсекретарь МВД ФРГ Карл-Дитер Шпрангер, который курировал от МВД своих восточногерманских коллег, обвинил Петера-Михаэля Дистеля, министра внутренних дел ГДР в последнем восточногерманском правительстве де Мезьера, что тот не добился поставленных целей по ликвидации Штази. Тут надо сказать, что слово «Штази» произошло просто от сокращения названия Министерства госбезопасности ГДР. Под ударом оказался даже премьер Ганс Модров, предшественник де Мезьера, который публично заверял Бонн, что МГБ прекратило работу по правительственным учреждениям ФРГ. Благодаря показаниям Курона теперь известно, что и после объединения Германии происходили конспиративные встречи агентов со своими теперь уже бывшими офицерами МГБ ГДР. И агенты по-прежнему получали свои ранее обговоренные гонорары. Другими словами, МГБ работало в подполье некоторое время и после объединения Германии.

Естественно, Spiegel задался вопросом, кто был выгодоприобретателем, так сказать бенефициаром, этой самодеятельности офицеров Штази? Разумеется, предполагалось, что за этим стоит КГБ. Проверить это предположение довольно трудно. Сами советские разведчики, работавшие под прикрытием Представительства КГБ СССР в ГДР и по долгу службы имевшие контакты с МГБ ГДР, об этом не распространяются до сих пор. Руководство внешней разведки МГБ ГДР в своих мемуарах говорит скорее о своем разочаровании поведением советских товарищей. Сам Вернер Гроссманн признает, что он обращался за помощью к советским друзьям с тем, чтобы они донесли до своего московского руководства о складывающемся положении дел с разгромом МГБ ГДР, в котором фактически участвовало и правительство ГДР. Он предполагал, что обстоятельный разговор компетентного представителя Москвы с Модровом мог бы в чем‑нибудь улучшить ситуацию для его сотрудников. С осени 1989 года, пишет Гроссманн, представительством командовал генерал Анатолий Новиков, и Гроссманн посещал его в декабре 1989 года и в январе 1990 года. Анатолий поддерживал Гроссманна в его ожиданиях и видел ситуацию практически его глазами. Он направлял в КГБ на имя своего руководства соответствующие просьбы. Из Москвы ничего не последовало, и дело кончилось тем, что Новиков сам встретился и поговорил с Модровом. Но, видимо, для Модрова это был не тот уровень. Гроссманн с горечью замечает в своих воспоминаниях, что он не знал, что со стороны Москвы все эти разговоры «были как игры в песочек». На самом деле тогдашний глава КГБ Владимир Крючков уже давно считал ГДР «потерянной территорией». «А мы-то, – пишет Гроссманн, – все еще верили в нерушимую дружбу и крепкое боевое сотрудничество наших советских друзей». Но Крючков еще 26 января 1990 года на одном из заседаний с участием высокопоставленных представителей ЦК КПСС хладнокровно заметил, что ГДР уже не удержать и ставку нужно делать на объединенную Германию. «Меня, – отмечает Гроссманн, – привела в бешенство не эта холодная оценка действительного положения дел, а это лицемерие в отношении нас». И эта позиция, подчеркивает Гроссманн, не изменилась и много лет спустя. Конечно, вряд ли при таком видении ситуации руководство внешней разведки ГДР пошло бы на сотрудничество с «предавшим его КГБ». Скорее всего передача информации имела место, но на уровне низшего звена на личной, дружественной основе.

Так что информация, которую продолжал поставлять Курон, доходила до нужного адресата и приносила пользу на этот раз Москве. Хотя он мог этого и не знать. Конечно, у современного читателя возникает вопрос, зачем они (офицеры МГБ ГДР и их агентура) это делали. Ведь война, которую вела ГДР с капиталистическим миром, была закончена. Самый главный союзник – Советский Союз – предал творение своих же рук – первое на немецкой земле государство рабочих и крестьян. Наверное, это вопрос скорее для психолога. Ведь не все сотрудники Штази побежали в западногерманские спецслужбы сдавать своих подопечных и раскрывать имевшиеся в их распоряжении тайны, хотя таких, как это мы знаем сегодня, было немало. Некоторые покончили жизнь самоубийством. Большинство превратились в бундесбюргеров и стали выживать в новых условиях. Как пишет Гроссманн в своих воспоминаниях, когда к нему пришли высокопоставленные сотрудники Ведомства по охране Конституции и напомнили, что он теперь гражданин объединенной Германии и потому должен им помогать, он ответил следующее: «Помогать вам меня новое гражданство не обязывает, оно обязывает не вредить». Такова была позиция большинства, но кое‑кто продолжил борьбу. Но это была уже личная борьба за свои личные идеалы.

Как становятся шпионами

Долголетний руководитель внешней разведки МГБ ГДР генерал‑полковник Маркус Вольф писал в своих воспоминаниях, что «Клаус Курон, был, конечно, самой крупной, но отнюдь не единственной рыбой, которая добровольно зашла в наши сети». Его преемник Вернер Гроссманн также в своих воспоминаниях утверждал, что Клаус Курон считался в отделе IV (борьба со шпионами Ведомства по охране Конституции ФРГ) одним из самых успешных специалистов по перевербовке агентов вражеских спецслужб. Сам Курон начал работать в западногерманской контрразведке в 1962 году и лишь через пять лет достиг статуса чиновника. Как известно, в Германии этот статус связан со многими льготами, прежде всего пенсионного характера. По роду службы Курон имел доступ к системе NADIS, которая представляла собой банк данных, куда стекалась вся секретная информация, поступавшая в службу. Практически он знал обо всех мероприятиях, которые проводило Ведомство по охране Конституции против представительств ГДР за рубежом, и он имел доступ ко всей информации, касающейся разработок восточногерманских граждан из госучреждений ГДР.

Клаус Курон. Кадр из фильма «Клаус Курон. Шпион в собственном деле». 2004

В свои 45 лет он вряд ли мог рассчитывать на блестящую карьеру в контрразведке, поскольку у него, если верить журналу Spiegel, не было даже аттестата зрелости, не говоря уже о дипломе об окончании высшего учебного заведения. Кроме того, его сжигала зависть к своим вышестоящим начальникам, которые попали в контрразведку по политическим причинам как доверенные лица той или иной правящей политической партии (главным образом баварского Христианско‑социального союза). Они мало что понимали в контршпионаже, но получали гораздо большую, чем у Курона, зарплату и могли рассчитывать на повышение. Для Курона же высшей ступенью в Ведомстве по охране Конституции мог стать уровень старшего советника (как известно, в западногерманских спецслужбах действовал гражданский табель рангов). В армии это соответствовало званию штабс‑капитана. Для такого трудолюбивого перфекциониста, как Курон, это было уже невыносимым.

Все эти обстоятельства и привели Курона к идее заработать денег на стороне. Вернер Гроссманн в своих мемуарах утверждает, что большинство агентов внешней разведки МГБ ГДР работали по политическим или идеологическим убеждениям (хотя и они получали гонорары за свою деятельность), лишь немногие трудились на разведывательной ниве только за деньги или даже «под чужим флагом», то есть не знали, кто был истинным работодателем. В любом случае Курон был типичным кандидатом на вербовку – неудовлетворенные честолюбивые амбиции, зависть и, конечно, острая нехватка денег.

Однажды поздним летним вечером Курон сел в свою автомашину – старенький «Мерседес 230» – и отправился в Бонн, где на Годесбергской аллее в доме 18 размещалось Постоянное представительство ГДР в Федеративной Республике Германия. Благо что между Кельном, где тогда находилось Ведомство по охране Конституции, и Бонном пара десятков километров автобана. В почтовый ящик на воротах представительства он опустил коричневый конверт с предложением сотрудничества. Разумеется, Курон должен был предполагать, что представительство находилось под неусыпным взором полиции и наружного наблюдения его же ведомства. Поэтому скорее всего он оставил автомашину задолго до подхода к представительству и рискнул бросить конверт лишь поздним вечером, когда слабая освещенность препятствовала фотографированию с целью последующей установки личности. Видимо, на него не обратили особого внимания, потому что наружного наблюдения при подходе к своей автомашине он не заметил. Прошел почти год, пока внешняя разведка МГБ ГДР решила отреагировать на предложение Курона. Конечно, он был должен дать в письме какие‑то данные, которые помогли бы его идентифицировать. Затяжка с решением вопроса была связана с тем, что уж очень крупная рыба зашла на этот раз в сети Штази. Разумеется, в ведомстве Маркуса Вольфа опасались провокации и внимательно изучали образ жизни потенциального кандидата на вербовку. Поэтому первая встреча с новыми работодателями состоялась у Курона спустя почти год – в августе 1982 года. Курон был нелегально через Австрию и Чехословакию вывезен на территорию ГДР. Тогда же в Дрездене он был принят тогдашним руководителем внешней разведки Маркусом Вольфом, с которым и были обговорены условия сотрудничества Курона с МГБ ГДР. Он работал на МГБ ГДР под многими псевдонимами – последний был Штерн (звезда), и Курон действительно был звездой внешней разведки МГБ ГДР. Некоторые журналисты даже пытались сравнивать его с Гюнтером Гийомом, бывшим референтом канцлера Вилли Брандта. Провал Гийома, как известно, привел к острому политическому кризису в ФРГ и отставке Брандта. Но между Куроном и Гийомом большая разница. Дело в том, что Гийом был кадровым разведчиком‑нелегалом, засланным под чужой легендой и по чужим документам в ФРГ и сделавшим нелегкую карьеру. В то время как Курон сам предложил услуги внешней разведке ГДР. Конечно, если исходить из нанесенного ущерба для политического противника ГДР, каким была Западная Германия, то их, наверное, можно сравнивать.

Последний выбор

Курон проработал на разведку противника восемь долгих лет. За свою службу он получил в ГДР порядка 750 тыс. марок ФРГ. Конечно, имели место и отдельные подарки. Так, он получил в Испании на Коста Браво от МГБ ГДР собственный дом стоимостью в 90 тыс. марок ФРГ. Он отдыхал, как правило, в дорогих отелях и обеспечил своим детям дорогое образование, но коллеги ничего не замечали в его двойной жизни.

Провал Курона был предопределен. Дело в том, что один из его связников из числа офицеров МГБ ГДР перешел на сторону ФРГ и выдал все свои связи. Сам Курон совершенно случайно узнал о перебежчике, стоя в кассу за зарплатой по месту, так сказать, основной работы – в Ведомстве по охране Конституции. И он видел, что стоявший впереди него коллега получил на руки разовую крупную сумму. Курон, предположив, что она предназначена для перебежчика, сумел разговорить коллегу и узнать у него имя перебежчика. Тогда он понял, что это провал. Ему удалось встретиться со своим последним связным, и тот рекомендовал ему сначала бежать в Южную Африку или в Южную Америку. Но заработанных с помощью МГБ ГДР денег на беспечную жизнь в далеких странах явно не хватало. Оставался только Советский Союз. С помощью связного он был привезен в Карлхорст, где в пригороде Восточного Берлина размещалось представительство КГБ, и встретился, если верить журналу Spiegel, с одним из сотрудников представительства, с которым обсудил сложившуюся ситуацию. Курону было предложено два варианта – продолжать работать в Ведомстве по охране Конституции, но уже на КГБ, или переехать на постоянное местожительство в Москву. Туда же ему обещали доставить и его жену. Курон попытался выиграть время, чтобы обсудить ситуацию с женой, которая была посвящена в его двойную жизнь. С этой целью он покинул Карлсхорст и отправился в Западный Берлин, откуда и позвонил жене. Якобы после этого разговора Курон решил остаться в Германии. Выбор, сделанный Куроном, с позиций сегодняшнего дня можно оценить, как понимание им, что складывавшаяся тогда в Москве ситуация не сулила ему спокойной старости. Ведь он был сотрудником спецслужб и располагал необходимой для оценки информацией. И он выбрал вместо непонятной ситуации в раздираемой противоречиями Москве спокойную и уютную тюремную камеру в Берлине.

Из отеля вблизи западногерманского города Брауншвейга Курон позвонил своему знакомому из реферата безопасности Ведомства по охране Конституции и рассказал ему свою историю. Тот немедленно доложил об этом тогдашнему руководителю ведомства Герарду Бёдену. Тот сначала даже предполагал завязать с Москвой с помощью Курона двойную игру. Но поразмыслив и оценив шансы переиграть московских профессионалов при помощи человека, которому Бёден больше не доверял, президент ведомства принял другое решение и проинформировал о предателе федеральную прокуратуру и криминальную полицию, которая на следующий день и арестовала Курона. В 1992 году Курон был осужден на 12 лет тюремного заключения. Сегодня он уже на свободе и пишет мемуары.

Этот отрывок из жизни одной из звезд восточногерманского шпионажа против ФРГ найдет свое место в планируемой к выпуску в 2020 году в одном из московских издательств книге автора этой статьи, посвященной событиям бурных 80–90‑х годов, связанным с борьбой различных спецслужб. В то время автор работал в Берлине корреспондентом.