Я выбираю Бовина

Александр Бовин призывал относиться к политике как к искусству сотрудничать с неизбежностью. Фото РИА Новости

Встретить его впервые мне довелось в декабре 1991 года. Это потом уже о его карьере и жизни было написано немало. О том, что он в составе группы консультантов сотрудничал с Юрием Андроповым, в то время секретарем ЦК КПСС, что был в команде спичрайтеров Леонида Брежнева, в 1968 году в период Пражской весны участвовал в переговорах с чехословацкой стороной. Как впоследствии я узнал, он выражал несогласие с вводом войск в Чехословакию. Но тогда я знал только то, что знали все: Бовин был ведущим еженедельной телепередачи «Международная панорама» и обозревателем «Известий».

Инструктаж перед поездкой

Тогда, в декабре 1991 года, была сформирована советская делегация для поездки в США и консультаций по вопросам стратегической стабильности. В ее состав вошли Юрий Рыжков, Александр Бовин и еще три известных человека. Тема была еще относительно новой. Представления о ней были сформулированы в 1990 году в Совместном заявлении СССР и Соединенных Штатов, где стратегическая стабильность определялась как отношения, устраняющие стимулы для нанесения первого ядерного удара, а ее принципы были затем реализованы в договорах по стратегическим наступательным вооружениям.

Не помню, чье это было решение, но рассказать о стратегической стабильности членам делегации приказали мне. Я наивно полагал, что можно будет собрать всю делегацию вместе и поговорить с ними. Но мне доступно разъяснили, что это очень занятые люди, нарушать свои рабочие графики для встречи с каким-то полковником они не станут и нужно решать вопрос беседы с каждым отдельно.

Александр Евгеньевич пригласил меня в редакцию «Известий», где я увидел в большом кабинете весьма полного человека за столом, на котором среди множества бумаг стояла наполненная окурками пепельница. После взаимных приветствий он сказал, помню дословно: «Вы, вероятно, напрасно пришли. За 20 минут до вашего прихода мне позвонил Михаил Сергеевич и сказал, что назначил меня послом в Израиль. Это было полной неожиданностью, но возражать не стал. По-видимому, в ранге посла я не смогу сейчас лететь в Америку». На мой вопрос, что же он там будет делать, ведь дипломатического опыта у него нет, Бовин ответил, что первым делом уволит всех, кто старше 40 лет. Я заметил, что сам-то он не совсем молод.

После короткого обмена мнениями по этому вопросу Бовин все-таки попросил рассказать о стратегической стабильности. Я изложил основные определения по этой теме и состояние СНВ СССР и США, и что Горбачев принял важнейшее решение о создании Стратегических сил сдерживания во главе с генералом армии Юрием Максимовым в составе РВСН, морских и авиационных стратегических ядерных сил. Это позволяет образовать единую систему боевого управления, повысить боевую эффективность, обеспечить повышенную ядерную безопасность и снижение общих затрат. И что Михаил Горбачев наконец-то заключил с американцами первый договор по реальному двукратному сокращению стратегических вооружений. Рассказал об основных параметрах Договора СНВ-1 и о его беспрецедентной особенности по расширенной транспарентности, позволяющей сторонам обмениваться десятками инспекций на местах с осмотром шахтных и мобильных пусковых установок, ракет наземного базирования, подводных ракетоносцев с баллистическими ракетами, тяжелых бомбардировщиков с крылатыми ракетами. В результате нам и американцам стала доступной такая информация в этой сфере, на получение которой многие годы затрачивались огромные ресурсы аналитических центров и разведчиков. Мы стали передавать друг другу сотни уведомлений о вводе в боевой состав новых и выводе из него снимаемых образцов стратегических вооружений, предварительные сообщения о планируемых испытательных пусках ракет, передавать магнитные ленты с результатами телеметрии и т.п. Бовин внимательно слушал, делал пометки в блокноте и задавал вполне грамотные вопросы.

Он сразу отметил уникальность и важность договора по системе взаимного контроля, поскольку понимал, что отсутствие информации вообще о состоянии вооруженных сил конфликтующих сторон приводит обычно к преувеличению количественных и качественных показателей оппонента и к наращиванию собственных возможностей до такого состояния, которое гарантирует адекватное противодействие. И что такое состояние представляет собой систему с положительной обратной связью, которая всегда неустойчива и открывает прямой путь к неконтролируемой гонке вооружений, особенно опасной по отношению к стратегическим ядерным вооружениям, поскольку приведет к подрыву стратегической стабильности в ее изначальном понимании.

Надо отметить, что в США с делегацией он все-таки поехал и как-то сказал, что наша беседа ему весьма пригодилась.

Разговоры по существу

Мы не виделись и не говорили до окончания в 1997 году его посольской миссии, после чего наши контакты стали периодическими. Он приезжал ко мне, когда я был начальником 4ЦНИИ Минобороны и записал свою передачу «Разговор по существу». Перед этим предупредил, что будет выступать в роли адвоката дьявола, задавать относительно провокационные вопросы. Понятно, что это было необходимо ему для обострения проблемы и представления тематики в интересной и понятной для зрителей форме. И он успешно выполнил эту задачу.

Тогда же рассказал Александру Евгеньевичу о проблеме вступления в силу Договора СНВ-1, который был подписан в июле 1991 года, но ратифицирован сторонами только в декабре 1994 года. Произошло это главным образом из-за позиции Украины, требовавшей в качестве платы за вывоз ядерных боезарядов, ликвидацию остающихся ракет и за объявление безъядерного статуса в соответствии с Лиссабонским протоколом почти 3 млрд долл. Нужно было видеть, с каким неподдельным вниманием и интересом принимал эту информацию.

Обсудили и влияние Договора СНВ-1 на последующие важнейшие события, которых никак не мог предвидеть М.С. Горбачев, подписывая его вместе с президентом США за полгода до развала СССР.

Дело в том, что по этому договору через семь лет после вступления его в силу стороны должны были сократить свои стратегические ядерные вооружения примерно с 11 тыс. ядерных боезарядов до 6 тыс., количество носителей до 1600 ед., «тяжелых» ракет с 308 до 154 ед. и выполнить еще целый ряд ограничений по подуровням.

Но уже к моменту вступления Договора СНВ-1 в силу в 1994 году Россия выполнила большинство его требований естественным путем, выводя из боевого состава выработавшие эксплуатационные ресурсы ракетные системы, не успевая вводить на замену им новые. Если в 1992 году в СЯС России находились 2500 носителей и 1.780 боезарядов, то в декабре 1994 года уже 1597 носителей и 7060 боезарядов. Оставалось завершить вывод из боевого состава 50 «тяжелых» ракет из остававшихся 204, после чего достигался требуемый уровень ограничений по боезарядам. А американцы еще и не приступали к сокращению своих СНВ, находясь на изначальном уровне!

Другими словами, Договор СНВ-1 позволял России сократить затраты на поддержание договорных уровней и направить высвободившиеся средства на разработку и модернизацию излишнего типажа ракетного вооружения. (Можно отметить, что теперь это справедливо и по отношению к Договору СНВ-3.) В то время как Соединенные Штаты, согласно договору, были вынуждены тратить ресурсы на осуществление сокращения.

В 2000 году мне довелось рассказывать Бовину о том, как решение Михаила Горбачева о создании Стратегических сил сдерживания, которое планировал реанимировать в новых условиях маршал Игорь Сергеев, было окончательно разрушено абсурдной карьерной инициативой тогдашнего начальника Генштаба Анатолия Квашнина, поддержанной секретарем Совбеза Сергеем Ивановым, по шестикратному сокращению РВСН (до двух дивизий). Было видно, что он хорошо понимает не только эту, но и многие другие проблемы страны.

Последний раз мы поговорили, когда Бовин позвонил мне примерно за две недели до кончины.

Наследие Бовина

Эти краткие заметки ни в коей мере не претендуют на какие-то особые отношения с этим выдающимся человеком. Всего лишь только полагаю необходимым подчеркнуть его аналитический талант и опыт работы с верхним эшелоном власти.

Главное, из-за чего решил предложить эти записки, состоит в следующем. В марте 2003 года в «Независимой газете» была опубликована статья Александра Бовина «Я выбираю Талейрана». Речь в ней шла о политике Москвы и ведущих государств по отношению к Ираку. Что произошло в то время – хорошо известно. Однако позиция автора значительно глубже той, что относилась к тогдашней ситуации.

Полагаю, основная мысль статьи заключалась в словах: «Талейран учил: политика – это искусство сотрудничать с неизбежностью. Если не удастся предотвратить войну или ввести ее в легитимное, ооновское русло, если мы увидим, что война все-таки неизбежна, неразумно вставать в благородную позу защитника международного права. Политические потери явно превысят моральный выигрыш».

И далее Бовин пишет о том, что предвидит возражения, упреки в приспособленчестве и цинизме. «Трудно спорить. Так хочется надеть белые перчатки. Однако иногда приходится отступать, чтобы сохранить силы для последующего наступления. «Но ненавистны полумеры! ..» – писал Валерий Брюсов. И по большому, по моральному счету он, безусловно, прав. Особенно если принимать во внимание долгосрочную стратегическую перспективу. Но, глядя на сегодняшнюю Россию, на ее положение в нынешнем мире, я выбираю Талейрана».

И далее Александр Евгеньевич анализирует различные варианты решений и действий Москвы и предлагает компромиссы, которые, по его мнению, не нанесут вреда России. Можно предположить, что очень немногим в самом начале 2000-х годов удалось разглядеть происходящий в Кремле и вокруг него выбор дальнейших ориентиров внутренней и внешней политики страны. Это еще было время, когда в Россию беспрепятственно шли западные инвестиции, новые технологии, различного типа оборудование и машины, в том числе крайне нужные стране для хоть какого-нибудь преодоления традиционного технического отставания. Но уже возникали признаки уверенной ориентации внешней и внутренней политики на особую самостоятельность, на традиционные скрепы, на исторически значимую национальную гордость и сплоченность масс вокруг лидера страны.

Бовин вовсе не призывал к безоглядному следованию и подчинению политике Запада за инвестиции, технологические вливания. В своей статье он писал: «Надеюсь, Путин не продаст столь любезную его сердцу «державность» за чечевичную (даже американскую) похлебку». Вместе с тем Александр Евгеньевич прекрасно понимал, что претензии и действия в политике в расчете на какую-то особую, исключительную геополитическую роль России с двумя процентами вклада в мировой ВВП не принесут никакой пользы стране. И что потребуются многие годы для превращения России в сильную процветающую страну, привлекательную не только для соседей.

Однако движение в направлении, близком к политической конфронтации, продолжалось и, по существу, было оформлено в 2007 году в речи Владимира Путина на Мюнхенской конференции по безопасности. Но всего этого Бовин не увидел, как и событий 2014 года и последующих лет. Его советы следовать политике как искусству сотрудничать с неизбежностью не были услышаны. Вместе с тем на переломных этапах жизни страны следует сохранять надежду на то, что его рекомендации в той или иной степени все-таки будут приняты.

Поэтому я выбираю Бовина.