Неизвестно о чем, непонятно зачем

Сражение за Сталинград имело безусловное стратегическое значение в ходе Великой Отечественной войны. Фото © РИА Новости

В «НВО» от 30.10.20 вышла статья Сергея Самарина «Десять сталинских ударов», соответствующая давно избранному им пути охаивания истории Великой Отечественной войны. И все было бы нестрашно, если бы шел поиск нового. Но здесь мы видим перетряхивание давно известных событий войны, неплохо исследованных отечественными и зарубежными историками.

Я не сторонник утверждений, что если автор не является военным специалистом, то и слушать его незачем. Мы знаем много уважаемых невоенных исследователей, которые пишут, чтобы сказать ранее неизвестную правду. При этом невоенные специалисты тщательно готовятся к работе, понимая, что разбор крупных событий войны требует и соответствующей подготовки.

Безответственные экстраполяции

В статье Самарина ничего подобного нет. Чего стоит, например, вывод, что «просчеты командования не позволили закончить Великую Отечественную на год раньше». Нет сомнений, что просчеты были. Но как из них выведен срок в один год? Можно ли в таких событиях проследить простые линейные зависимости? А вдруг автор чего-то не увидел? Может, удалось бы сократить войну и на два года?

Автор отмечает, что без проведения операций «Марс» и «Кольцо» Великая Отечественная могла бы закончиться в начале 1944 года. Как можно в войне загадывать на два года вперед? При проведении этих операций еще никто не знал, например, о будущей Курской битве. Это сейчас Самарин рассуждает, зная основные события войны и детали некоторых операций. Тогда этого не могли знать даже самые проницательные полководцы. Не следует забывать, что Красная армия столкнулась с сильнейшим на тот момент противником, который смог к июню 1941 года завоевать всю Европу.

Не менее странно выглядят сравнения стиля руководства Троцкого и Сталина и рассуждения о военных профессионалах. Автор почему-то забыл непрофессионала Фрунзе, командовавшего рядом фронтов Гражданской войны. И пропустил период между Гражданской и Великой Отечественной, за время которого многое изменилось в военном управлении.

Следует заметить, что Сталин не «вмешивался», а прямо и непосредственно руководил действиями ВС СССР. Следует учитывать и политические факторы в примере об окружении под Киевом. Сталин понимал, что дальнейшее участие Англии, а позднее и США на нашей стороне зависело от их оценки наших возможностей и способности выдержать удары вермахта. Разумеется, политические расчеты не должны приводить к таким потерям. По данным отечественных исследователей, в окружении оказались 452,7 тыс. человек, большая часть из которых попала в плен.

О репрессиях, кадрах и танках

Отдельно хочу обратить внимание читателей на очередные ссылки на репрессии, которые якобы ключевым образом повлияли на провал начала войны. Не оправдывая репрессий, следует, однако, отметить, что с 1935 года до начала войны Красная армия с 930 тыс. чел. выросла до 5,7 млн и стала иметь в своем составе 303 дивизии. Одно это потребовало выдвижения молодых кадров.

При этом совершенно не очевидно, что репрессированные военачальники все как один оказались бы талантливыми полководцами. Подчеркивая слова Ольги Берггольц «кадры помета 37–38 годов», автор не удосужился проверить некоторые легко проверяемые факты. Так, командующими фронтами в июне 1941 года были генералы армии и генерал-полковники в возрасте 43–50 лет, все с опытом Первой мировой и Гражданской войн.

Абсолютное большинство наших командующих армиями были рождения 1888–1902 годов, то есть к началу войны им было от 39 до 53 лет. И далеко не все они стали командующими 22 июня.

Примерно таков же подход автора и к оценке количества советских танков. Вышла 12-томная история войны, где оценка в 20 тысяч танков относится ко всей Красной армии, а не к силам, сосредоточенным на западных границах.

Разговор надо вести не о репрессиях и возрасте генералов, а о состоянии военной науки и военного искусства, в соответствии с которыми воевали полководцы. В том числе и в начальный период войны, который продлился всего три недели.

Выдержки автора статьи о военачальнике Кирилле Мерецкове и о мнении Виктора Астафьева по поводу комиссаров и замполитов оставлю на его совести. Еще в 1987 году я отвечал на утверждение Астафьева, что «мы завалили Европу трупами, у нас никто не умел воевать от маршалов и генералов до комбатов и комвзводов». Как при всем этом мы оказались в Берлине?

В таком же духе выдержано описание событий в Крыму и роли в них Льва Мехлиса. Что тут нового, чего мы не знали до Самарина? Попытка оценить уровень военного искусства Манштейна, поливая грязью советские войска и советских полководцев, выглядит неприглядно. Все время мучает мысль: а на чьей стороне автор? Ведь ни одного доброго слова про наших командующих.

Приводится, например, выдержка из приказа (а не весь приказ) командующего 2-й Ударной армии генерала Соколова. Но все это давно описано в воспоминаниях так ненавидимого автором маршала Мерецкова. Соколов довольно быстро был отстранен от командования. Справедливости ради отметим, что трагедия этой армии все-таки произошла не при Соколове, а при Власове.

О предателях и ополченцах

Удивительна у автора и система доказательств. Так, он отмечает, что «в первые дни войны сдача в плен была настолько массовой, что через неделю пал Минск. В начале июля в Москве и Ленинграде началось формирование народного ополчения, как в Смутное время в начале XVII века, когда на Руси не было законной власти».

Ёрничанье по поводу «всенародной любви и доверии к партии и правительству» здесь неуместно и неприлично. Население страны, несмотря на поражения первого периода войны, верно оценило и роль партии, и роль правительства. Отсюда и массовое вступление в партию в ходе боев, в том числе и в отступлении.

По поводу формирования народного ополчения. Автор, видимо не понимает, что в условиях быстрого наступления вермахта мы не смогли организованно провести мобилизацию в западных областях страны. Многие соединения и части остались в штате мирного времени. Именно поэтому и в связи с крупными потерями 10 июля мы перешли на стрелковые дивизии десятитысячного состава. Дивизии народного ополчения выполнили свою роль, а многие из них были позднее преобразованы в стрелковые.

Автор рубит без сомнений: «Численность коллаборационистов, воевавших на стороне фашистских войск, превысила миллион человек. При этом плодов Великой Победы народ не увидел. Даже 9 мая двадцать лет было не общенародным праздником, а обычным рабочим днем».

При этом известно, что за годы войны в ВС СССР было призвано более 30 млн человек. Если согласиться с оценкой в миллион коллаборационистов, то, по нашим нормативам, это составило бы 10–12 общевойсковых армий. Кто их видел на фронте? Давайте представим эти антисоветские армии под Ленинградом или на Курской дуге. Кто видел там хотя бы организованные дивизии «армии» Власова?

А плоды Победы, видимо, для народа и для автора отличаются, если он не увидел всенародного ликования и быстрого восстановления народного хозяйства.

О дождях и кавалеристах

Далее следует оценка событий подо Ржевом, со вздохами о «бездарно потерянных войсках и технике, которую было бы целесообразнее использовать на других фронтах». И тут же выявлена причина – «конники».

Поражают такие рассуждения. С кем же мы там воевали и потеряли 1 млн 300 тыс. человек? Как автор и его единомышленники представляют «целесообразный переезд» в Крым и на другие фронты? Немцы сказали бы спасибо – путь на Москву открыт.

События подо Ржевом позволили нам удержать немецкие войска. Они-то уж точно не возражали бы против переброски их под Сталинград. И дело, конечно, не в том, что некоторые полководцы были ранее кавалеристами. Георгий Жуков и Константин Рокоссовский тоже в свое время были конниками, но оказались на уровне современной войны. Рассуждения автора о Клейсте и Гудериане не учитывают, что их повороты относятся к лету 1941 года. А определение направления ударов немцев на Центральном или Юго-Западном направлении относится уже к планированию летней кампании 1942 года.

Деревня Журкино под Ржевом после ухода немецких войск.  Фото © РИА Новости

Наше руководство, еще не зная о времени нападения немцев, заключила договор о нейтралитете с Японией, до которого о переброске войск с Дальнего Востока не могло быть и речи. Задержка нападения с мая до июня не имеет отношения к переброске войск – никто не знал, что события примут такой характер. Другое дело, что из-за этого под Москвой немцы оказались по факту только к зиме. Но и они не думали, что будут туда «добираться» четыре месяца, потеряв в четыре раза больше людей, чем за два года войны в Европе.

О панике в Москве 16–17 октября автор пишет, что первыми бежали партийно-советские руководители, а 6 ноября паникеры громче всех аплодировали вождю во время доклада. Но если они бежали в октябре, кто же аплодировал в ноябре?

Показательны и рассуждения автора по поводу военных игр в январе 1941 года. Его постоянный сарказм основан на военной безграмотности. Вместо анализа – выдержки из песен времен чуть ли не Гражданской войны. Напомню, что в декабре 1940 года состоялось совещание руководящего состава Красной армии, а по его итогам, уже в январе – две стратегические игры. В первой «синий» Жуков разбил «красного» Павлова. При этом его не смутило арифметическое превосходство Красной армии в танках и авиации. В июне все это повторили с нами немцы – особенно с генералом Павловым, который никаких выводов не сделал. К сожалению не только он один.

Насчет уставов. Есть интересное замечание Франца Гальдера, отметившего, что по опыту войны в Европе они отошли от требований своих уставов. Но в России это оказалось недопустимым и потребовало возвращения к строгому выполнению уставных положений. А если уж вспоминать советские песни, то Красная армия действительно оказалась всех сильней. О чем сообщила всему миру из Берлина в 1945 году.

О войне с Финляндией, о кавалерии и бездарных генералах. Зачастую наша кавалерия действовала как простая пехота, используя лошадей как средство транспорта в условиях низкой моторизации наших войск и с учетом географических и климатических особенностей (грязь, глубокий снег и т. п.). Многие авторы, вспоминая войну с Финляндией, почему-то забывают победу на Халхин-Голе в том же году. А писать так о наших генералах в год 75-летия Победы, зная, как высоко наши полководцы оцениваются сегодня на Западе, просто подло.

В частности, о коварном Жукове, «в полном боевом порядке бравшем на бумаге Варшаву, Берлин, Прагу». Интересно, на какой это бумаге? Если речь идет о предвоенных планах, то сначала предусматривалось отражение нападения противника, затем отмобилизование и сосредоточение войск. И лишь после этого переход в контрнаступление и европейские цели. Всем ходом войны Георгий Жуков доказал свое полководческое искусство и умение учитывать множество факторов.

О Крыме и Харькове

Далее автор рассуждает о стратегии войны в целом и количестве пленных. При этом он «забывает», что в плен к нам попали более 3,5 млн человек. И что воевали с нами не только немцы, а румыны, итальянцы, венгры, финны и др. А где автор взял цифру всего в 100 тыс. человек пленных в лагерях НКВД, если только под Сталинградом было взято больше?

Затем автор описывает, как Сталин задумал общее наступление на всех фронтах от Ладожского озера до Черного моря. Да, такой замысел родился в обстановке эйфории от победы под Москвой. Были спланированы стратегические операции, ряд из которых своих целей не достиг. Но можно отметить и мнение Манштейна, который, оценивая в это же время результаты Керченско-Феодосийской десантной операции, предположил возможность уже зимой 1942 года полного освобождения Крыма нашими войсками. К сожалению, сложившиеся условия не были использованы советским командованием.

В таком же духе выдержаны рассуждения автора о 2-й Ударной армии и событиях в Крыму. 2-я Ударная сначала вела наступление, а потом вклинившиеся в оборону противника части были отрезаны и попали в окружение. По данным маршала Мерецкова, из состава армии вышли из окружения 16 тыс. человек, погибли 6 тыс. человек, пропали без вести 8 тыс. человек. По событиям в Крыму следует уточнить: действия Манштейна привели сначала к нашему поражению на Керченском полуострове и потере Керчи, что позволило немцам перебросить войска на Севастопольское направление. Вдвое меньшими силы противника были именно на Керченском полуострове, а под Севастополем соотношение было другим.

Уточню и по Харьковскому сражению. Цель этого сражения (Юго-Западный фронт, 9-я и 57-я армии Южного фронта, всего 765 300 человек) состояла в разгроме группировки противника и захвате Харькова. Оно не имело отношения к Киеву. Безвозвратные потери всей группировки составили около 171 тыс. человек.

А наступление на Кавказ германское руководство планировало еще в 1941 года, но не осуществило из-за противодействия советских войск. Вновь к этому вернулись весной 1942 года, еще до Харькова. Наше поражение лишь облегчило немцам задачу.

Удивительны и рассуждения автора о блицкриге и Атлантике. Разве целью всей войны с СССР был доступ к источникам горючего? Разве неизвестен план «Барбаросса»?

О Сталинграде и Берлине

Сурово оценил автор и усилия советской разведки, приводя слова Александра Широкорада: «…наши штирлицы добыли план «Кремль», который оказался полной дезинформацией». По поводу «наших штирлицев»: вооруженная борьба – процесс двусторонний, где каждая сторона проявляет свое военное искусство. Иногда случаются и неудачи. К изумлению автора, сообщаю, что всего через пять месяцев после Харькова при активной работе нашей разведки начался разгром немцев под Сталинградом.

Глупые и издевательские рассуждения о «превосходящих силах противника» еще раз свидетельствуют о военной слабости автора. Если немцы в соответствии со своим военным искусством создавали на каком-то направлении перевес, то наши атакованные войска действовали как раз в условиях его превосходства. Часто бывало, что правильные наши ответные действия это превосходство устраняли.

Еще одно удивительное открытие автора касается стратегического значения Сталинграда, будто бы утраченного 23 сентября 1942 года. Зачем же немцы настойчиво пытались захватить потерявший стратегическое значение Сталинград? Стратегическое положение сохранялось из-за чрезвычайного значения волжской речной коммуникации, обеспечивающей важнейшие перевозки. Именно их хотели прервать. Захват восточного берега Волги немцами делал из нее водную преграду для наших войск со всеми вытекающими последствиями.

О взятии Берлина в лоб. Жуков давно объяснил, в том числе и Сталину, что громить немецкие войска следует на открытой местности, а не в большом городе, где они могли организовать прочную оборону не хуже нашего Сталинграда. Давно известно, что союзники (особенно Черчилль) хотели раньше нас взять Берлин, чтобы диктовать свои условия послевоенного мироустройства. Советское руководство хорошо понимало и возможные политические последствия, и возможные жертвы. Вспомним задуманную против нас уже после капитуляции Германии операцию «Немыслимое».

Также с ног на голову перевернуто все в рассуждениях о генерале Вольском. Да, Вольский не был уверен в успехе и высказал свои сомнения, на что имел право. Разумеется, возник вопрос о целесообразности сохранения его на своем посту. А как иначе, если командир идет в бой, но в победу не верит. И никакого «ковра» не было. Обсудили, и доверие к В.Т. Вольскому сохранили. Позднее он стал командующим 5-й гвардейской танковой армии.

Военное искусство и военный анализ

О Сталине и «десяти ударах». В конце 1942 – начале 1943 годов еще и речи не было о возможном характере операций в 1944-м. Так что автор явно поспешил, приписывая свои рассуждения Сталину. Нет никаких данных, что именно Сталин назвал запланированные позднее стратегические операции своим именем.

О Жукове и наступлении 7 сентября под Сталинградом. Автор опять не понимает, что в ходе обороны могут проводиться и наступательные операции. Если бы все получалось, то и контрнаступление началось бы не 19 ноября 1942 года. Заслуга Жукова и в том, что «ни Берлин, ни Паулюс не верили в возможность окружения 6-й армии». Это и есть военное искусство.

О нецелесообразности проведения операции «Кольцо» и мнении генерала Чуйкова. При всем уважении к Чуйкову, вряд ли можно считать его самым компетентным человеком в этом вопросе именно в это время. Уж точно Сталин, Жуков и Василевский знали и понимали больше. Тем более что Чуйков высказался так после войны.

Дело в том, что окруженная группировка немцев сковывала и значительные наши силы. Нужно было высвободить их для развития нашего наступления. Мы же помнили, что под Севастополем притягивали к себе 11-ю немецкую армию длительное время, не давая перебросить ее, например, под Ленинград. Автор не учитывает, что взгляды Чуйкова опирались на знание послевоенных (в том числе трофейных) документов, чего никто раньше знать не мог. И это нормальный анализ прошлого опыта. Это могло пригодиться будущим полководцам.

Автор утверждает, что операция «Марс» на Ржевском выступе, начатая через шесть дней после «Урана», отвлекающей не могла быть по определению. Зачем затевать дискуссию по уже установленным фактам? И Жуков, и Василевский об этом писали. Конечно, не была отвлекающей, раз началась позже. Но она не позволяла немцам, уже осознававшим трагедию под Сталинградом, перебрасывать туда свои войска.

«Жуков пролоббировал усиление войск двумя танковыми бригадами и продолжил наступление», – считает автор. Чуть раньше автором показана операция 7 сентября с участием 19 дивизий. А здесь речь идет о двух танковых бригадах вдобавок к шести армиям. Здорово Жуков «пролоббировал».

Рейд Манштейна по деблокаде якобы отрезвил нас, хотя возможность закупорить на Кавказе 24 немецкие дивизии была совершенно реальной. Но рейд Манштейна по деблокаде 6-й армии не удался. Все остальное – это военное искусство, в том числе и полководческое, подверженное многим факторам.

И в заключение – о маневренной обороне Клюге. Он в это время был командующим группы армий «Центр» и в этом районе находиться не мог. Возможно, автор имел в виду Клейста?