Борис Подопригора
Беженцы из западных областей Украины переходят венгерскую границу. Фото Reuters
Не будем путать войны информационную и холодную. Холодные войны ведутся между горячими и опираются на весь геополитический потенциал сторон. Под информационной войной понимают прежде всего идейно-политическую схватку на фоне вооруженного конфликта, то есть войны горячей. Другое дело, что разговор об этой схватке теряет смысл без упоминания ее главных составляющих: военных, экономических, социально-политических, международных.
Наиболее существенные факторы этого противоборства перечислим в непривычном для анализа виде: рассудок, эмоции, жизнь. Иначе такой экзистенциальный клубок не распутать.
РАССУДОК
Рассудок подсказывает: на линии соприкосновения российских и украинских войск – скорее тупик. В него завели разница военных потенциалов и тотальная зависимость Киева от Запада. Расшифруем. Целеполагание Запада во многом строилось на двух представлениях.
Во-первых, российско-украинский конфликт долгосрочно разделит Россию и остальную Европу. Причем над РФ надолго нависнет украинская «громада» (в дословном переводе – «община»). Это должно поставить ресурсную базу России исключительно на военные рельсы. Нам предрекали, что дальше линии фронта российская военная машина не продвинется: санкции не позволят.
Во-вторых, мотивация униженных 2014 годом украинцев, подкрепленная всяческой поддержкой Запада, как минимум ослабит Россию – если совсем ее не разрушит. После чего для России вне календаря наступит 1991-й, из которого она, как считают на Западе, и так далеко не ушла.
Теперь – что получилось. Зайдем издалека. Поучительная для славян игрушка «ванька-встанька» политических аналогий у западных соседей не вызывает. Их логика статична: раз вы упали – значит, лежите.
Между тем безотносительно качества собственно «военных рельсов» (рост производства, например, танков увеличился почти в девять раз – до 2500 машин в 2023 году) у России нашлись не менее надежные «рельсы» – энергетические и не только. Причем ведущие нас к новому геополитическому будущему. Китай – не панацея от всех проблем, но перспективнее, чем Запад. Экономика России не только выжила, но и получила импульс развития в XXI веке. С эйфорией повременим, но и каяться нам не за что.
Отдельно – о поле боя. Здесь сработал эффект «картонных танков». В далеком 1939 году на Халхин-Голе японцы бросались с саблями на наши БТ-5 – будучи уверенными, что они картонные, так им японская пропаганда внушила. «Линия Суровикина» не вывела нас ни на Одессу, ни на Киев, но остановила украинский «контрнаступ» при всей его неистовой пропагандистской духоподъемности.
Но главное в другом: смысл оказания Западом помощи Украине состоит в подтверждении украинской эффективности – политической и собственно военной. Но политический эффект характеризуется все тем же понятием: тупик. Да и горящие на поле боя американские и немецкие танки тоже не свидетельствуют в пользу их ценности и эффективности, в том числе экспортной. В Киеве же мыслят линейно: «Мы воюем за себя и за вас. Чем больше вооружения вы нам дадите, тем быстрее мы победим».
Правда, что достается бесплатно или дается в абстрактный долг, и содержится соответственно. А политика опирается не только на умозрительные расчеты, но и на гарантии реализуемости. После провала летнего контрнаступления Вооруженных сил Украины (ВСУ) никто этих гарантий не даст. Не заглядывая далеко вперед, признаем: «полевой» исход почти двухлетней спецоперации скорее обнадеживает Россию, чем Запад. И никакие истребители F-16 тут не помогут. Тем более что экономический ресурс Украины – без которого воевать невозможно – близок к обнулению. И главком Валерий Залужный, и набирающий популярность политик Алексей Арестович (Росфинмониторинг внес его в список террористов и экстремистов) говорят об этом осторожно, но доходчиво.
Но главное – опять-таки в другом. Неоднократно упомянутый тупик обессмысливает надежду на компенсирующие репарации со стороны «побежденной России». Данные о финансовом исчислении западной помощи Киеву разноречивы: от 360 млрд до 680 млрд долл. В публицистике фигурирует и «почти триллион» – правда, с начала 1990-х годов. Не велика ли цена? И цена, собственно говоря, чего? Задумывается ли об этом Зеленский? И многое ли изменят выборы в США?
ЭМОЦИИ
Что первично – рассудок или эмоции, – мнения традиционно расходятся. В нашем конкретном случае эмоции проясним сколько-нибудь доступной нам украинской социологией, которая в прежние времена считалась продвинутой.
С одной стороны, показатели поддержки ВСУ и «ненависти к России» ниже 70% не опускаются. Хотя рейтинг президента Зеленского – главного ненавистника Москвы и противника любых с ней переговоров – упал с 91 до 39%.
Но, с другой стороны, результат безобидного опроса «Часто ли вы вспоминаете знакомых россиян?» был на Украине тут же забанен. Как оказалось, такого рода воспоминания свойственны почти 80% украинцев – пусть и в возрасте 50+.
Приблизительно столько же украинцев в разной степени пользуются русским языком (а исключительно украинским – около 10%). В Европе же украинский язык не приживается. Зато у украинских беженцев-релокантов не вызывают отторжения традиционные русские храмы в городах Западной Европы. Наоборот: церковные ограды испещрены предложениями на суржике типа «Можу мыти полы». Какая уж тут ненависть?
Свыше 60% жителей Украины оправдывают отъезд соотечественников за рубеж. При этом население страны сократилось с 52 млн в 1991 году до 25 млн, от силы до 28 млн. За это же время средний возраст оставшихся подскочил с 33 до 49 лет. Кто же будет воевать? Тем более что Украина осуществляет уже четвертый «тотальный призыв» из потенциальных, в лучшем случае, шести.
У России этой проблемы нет. И на этом фоне рекомендация Запада расширить мобилизационный диапазон на Украине с 17 до 70 лет выглядит административно-политическим садизмом. Правда, 63% пока не эмигрировавших украинцев считают, что Запад продолжит им помогать. Хотя с сентября 2022 года эта цифра уменьшилась на 10%.
С конца лета, то есть после провала «контрнаступа», скачкообразно изменились настроения украинских военнопленных. По самым осторожным данным, их число уже перевалило за 6 тыс. (против 500 наших в украинском плену). Кстати, почти такое же соотношение потерь фигурирует в западных медиа. Причем украинские военнопленные становятся все более словоохотливыми и говорят одно и то же: «Хватит. Навоевались. Пора домой. Только как?» Другое дело, что нашу мотивацию никто из них воспроизвести не может (это о качестве уже российской пропаганды).
Постепенно иссякает накал антироссийской ненависти. Ее сменяет усталость, переходящая в раздражение. Когда очередной эфир на тему «В Москве вновь переполох» прерывается сиреной воздушной тревоги в Киеве, в убежище бегут и ведущие, и слушатели.
Очерчивая эмоциональный фон, напомним: погруженность украинцев в войну на порядок заметней, чем у нас. Но вопрос теперь ставится так: не «во что погружаться», а «как из всего этого выныривать».
Раскол зреет не только между военным и гражданским руководством Украины, но и между «повидавшими войну» и от нее «откосившими». Раскол пока в основном безмолвный, но готовый разразиться эмоциями. Прежние «майданы» начинались как раз с таких эмоций... А что касается Запада, то усталость от чужой войны наступает раньше, чем от своей. Ибо чужая рубашка ближе к телу не бывает.
Не обойтись и без самокритики. Многие в России, похоже, не до конца перестроились на окончательное прощание с Западом. Ставка на внутрироссийский раскол – ключевой нарратив обращенной против нас информационной агрессии.
Но на украинцев все это особого впечатления не производит. Их куда больше впечатлил «график выхода ВСУ к Азовскому морю с последующим освобождением Крыма». О нем говорилось настойчивей, образнее и дольше, чем продолжался сам «контрнаступ». Перестарались.
Информационная работа, вообще говоря, должна опираться на реальность. Этому противоречит западный подход, ориентированный на безудержный натиск безотносительно формальной логики. Но ни с русскими, ни с украинцами это не срабатывает. У нас другое мировосприятие, основанное на неоднократно отмеченной обращенности в прошлое. А прошлое у нас с Украиной общее.
Поэтому у украинцев эмоциональный знаменатель происходящего смещается от изначального предвкушения победы к «быстрей бы это все закончилось». Преподаватели сопромата приводят наглядный пример: металлическую конструкцию можно долго растягивать в разные стороны. До поры внешних изменений не происходит. А потом вдруг случается разрыв.
ЖИЗНЬ
Начнем с одного из главных тезисов антироссийской пропаганды – обличения коррупции. Коррупция подается едва ли не как предпосылка к разрушению России – и следовательно, торжеству Украины.
Не будем ничего с порога опровергать. Но все познается в сравнении.
Вот жизненный этюд: на «контрабандную» переправку украинского призывника «в Европу» его родные долго собирали-одалживали 6 тыс. евро. Собрали. Переправили. Но с условием, что он помимо возмещения долга заработает еще столько же для спасения от призыва своего родственника. А пока этот родственник прячется в подвале у соседки. Почему в подвале? Потому что чуть было не попал под облаву. Но, к счастью, военкоматовский уазик «вовремя» встал: бензин кончился. За два года бензин на Украине подорожал почти в три раза. Для госучреждений в том числе.
Призыв – тема безальтернативная и сквозная. Сначала в украинскую армию шли не без энтузиазма. Потом со стоицизмом. Сейчас – кого поймают. Дешевле всего поменять имя и адрес. Чуть дороже обходится медицинский вердикт «не годен». Но ни то, ни другое гарантий не дает.
Еще два года назад, например, в Венгрии неплохо котировались айтишники – в частности, из Харькова и Днепропетровска. Сегодня ситуация иная. Не говоря о трудно преодолимом языковом барьере, даже диплом украинского мединститута вызывает сарказм: не слишком ли дешево он достался «офранцуженной» санитарке, упавшей в обморок от вида крови?
На таком фоне киевские сетования на глобальное засилье «агентов Кремля» выглядят самоопровержением победной поступи Запада в целом и Украины в частности.
Боязнь обвинений в «зраде» пока доминирует над любыми антивоенными побуждениями. Чтобы дозвониться до родного отца в России, украинский беженец в Германии просит тамошнего турка позвонить на его, турка, «историческую родину». Чтобы уже из Турции кто-то связался с Россией. Это нормально?
С недавнего времени в украинскую «народную» повестку стали входить трагические эпизоды боевых будней. Скорее всего это отклик на гибель военнослужащих 128-й бригады ВСУ: 3 ноября их построили для торжественного награждения, и они попали под наш ракетный удар. Но одна из легенд об этом событии (хотя подтверждений у меня нет) весьма красноречива: целый взвод ВСУ (или даже больше) шел сдаваться, но попал под уничтожающий удар – то ли своих, то ли противника…
Смерть и злорадство несовместимы. Даже на войне. Более того: и Украина, и украинцы заслуживают в первую очередь сочувствия. Не говоря о слегка парадоксальной формуле: хочешь узнать противника – постарайся его понять. А понять – это почти полюбить.
Профессиональная информационная работа как раз и начинается с погружения в бытовые и полевые детали, в «низовую» социологию, характеризующую типовые настроения. И только потом и «снизу вверх» оценивается политический «купол».
А пока подведем черту. Боевые действия продолжаются безотносительно политических перспектив. Упрощать ничего не будем. Информационная надстройка над горячей войной более выпукло проявляется на Украине.
Но и нам в России есть над чем работать. Над упомянутой настройкой в первую очередь. Тем более что победа на поле боя невозможна без интернета и массмедиа.
