Юрий Юдин
Арлингтонское мемориальное кладбище – один из главных символов военной культуры США. Фото Reuters
Соединенные Штаты – могучая морская держава, преемница Британской империи по части глобального морского доминирования, обладательница самых мощных на планете военно-морских сил.
Геополитические доктрины относят США к числу «цивилизаций Моря» – в противоположность России и Китаю, классическим «цивилизациям Суши». Кстати, одним из отцов геополитики считается американский адмирал Альфред Тайер Мэхен, автор капитального труда «Влияние морской силы на историю» (1890).
Казалось бы, великий американский роман с философскими обобщениями наподобие «Войны и мира» должен быть посвящен именно морю и военно-морским баталиям.
АМЕРИКАНСКАЯ МАРИНИСТИКА
И великий роман такого рода у американцев действительно есть. Это знаменитый «Моби Дик» Германа Мелвилла (1851). Правда, речь там идет не о военном, а о китобойном судне. И не о какой-либо конкретной военной кампании, а всемирной битве добра и зла, преломленной через призму человеческой одержимости.
Большинство книг Мелвилла можно отнести по ведомству маринистики. Он и сам имел некоторый морской опыт: служил юнгой на пакетботе (почтовом судне), был китобоем, жил среди туземцев Маркизских островов, вернулся на родину на военном корабле. Военно-морским приключениям посвящены его книги «Белый бушлат», «Билли Бад» и «Израиль Поттер» (частично). Но их популярность сильно уступает «Моби Дику».
Кстати, на материале китобойного промысла написан и другой знаменитый американский роман – «Морской волк» Джека Лондона (1904).
Еще один основоположник американской словесности Фенимор Купер написал несколько военно-морских романов («Лоцман», 1823, «Красный корсар», 1825, и др.). А последней законченной его книгой стала «История американского флота» (1839).
Но маринистика Купера все-таки уступает его романам «об индейцах»: главная стихия этого писателя все-таки не море, а прерия. А романы Мелвилла американцы скоро забыли и с шумной помпой переоткрыли только в 1920-е. А Джек Лондон и вовсе известен в России гораздо больше, чем в США – у себя на родине это полузабытый автор.
Американская словесность вообще в течение XIX века испытывала очевидный комплекс неполноценности. Большинство национальных классиков получали признание сначала в Европе, и лишь потом у себя на родине. И лишь во второй половине ХХ столетия американцы победили свои культурные комплексы – и стали без зазрения совести гордиться жанрами, которые у них действительно хорошо получались. В театре – мюзиклами, в музыке – джазом, рок-н-роллом и разнообразною попсой, в кино – вестернами и триллерами. Эта культурная эмансипация естественным образом совпала с послевоенным возвышением США как одной из двух мировых сверхдержав.
При этом американская маринистика достаточно богата. В ней есть авторы, которые специализируются на исторических романах из эпохи парусников, как Уильям Уайт. На политических технотриллерах, как Том Клэнси («Охота за «Красным Октябрем», «Красный шторм» и др.), или Патрик Робинсон («Класс «Нимиц», «Класс «Кило» и др.), или Питер Сингер и Август Коул («Призрачный флот»), на романах о морской пехоте, как Роберт Фланаган («Черви», в оригинале Maggot – «личинка»).
Найдется здесь и чистая морская фантастика в жанре альтернативной истории (трилогия «Звезды и полосы» Гарри Гаррисона). Есть и свои «малые пророки» вроде полузабытого Моргана Робертсона, который, оказывается, уже в начале ХХ века предсказал крушение «Титаника», изобретение перископа и войну на море между США и Японской империей. И нет недостатка в скрупулезных исследованиях о всех закоулках национальной военно-морской истории.
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
Термин «потерянное поколение», оброненный писательницей-авангардисткой Гертрудой Стайн, популяризовал Эрнест Хемингуэй. К этой плеяде обычно относят немецкого писателя Ремарка, американцев Хемингуэя и Дос Пассоса, француза Селина, англичанина Олдингтона. Это писатели, которые побывали на Первой мировой и написали о ней книги если не прямо пацифистские, то, по крайней мере, полные горечи и разочарования.
Иногда «потерянное поколение» понимают расширенно, включая в эту плеяду и таких американских писателей, как Фрэнсис Скотт Фитцджеральд (который на войне не был, а разочарование выражал эфемерностью американского процветания до Великой депрессии), Натаниэл Уэст и др. Безусловно, в американской действительности 1930-х было много поводов для разочарования.
В то же время в побежденной Германии, например, одним из самых заметных писателей был Эрнст Юнгер, который отказывался считать свой фронтовой опыт отрицательным. Его книга «В стальных грозах» – прежде всего прославление человеческого мужества и «священного ужаса битвы», без уклонов в ницшеанские пошлости или национальный реваншизм. Можно увидеть в этом очередной апофеоз германского милитаризма. А можно просто сравнить фронтовой опыт Юнгера и того же Хемингуэя.
Американец служил санитаром в итальянской армии, получил тяжелое ранение, позднее был фронтовым корреспондентом на турецко-греческой войне – словом, видал виды и понюхал пороху. Но все-таки его опыт не идет в сравнение с опытом Юнгера – командира взвода, затем роты, участника нескольких больших сражений, кавалера высших военных наград. «Когда скучаешь лежа, ищешь всякие способы развеяться; так, однажды я проводил время, подсчитывая свои ранения. Я установил, что, не считая таких мелочей, как рикошеты и царапины, на меня пришлось в целом 14 попаданий, а именно: пять винтовочных выстрелов, два снарядных осколка, четыре ручных гранаты, одна шрапнельная пуля и два пулевых осколка, входные и выходные отверстия от которых оставили на мне 20 шрамов. В этой войне, где под обстрелом были скорей пространства, чем отдельные люди, я всё же удостоился того, что 11 из этих выстрелов предназначались лично мне. И потому я по праву прикрепил к себе на грудь знак за ранение в золоте». Юнгер не упоминает, что среди его ранений было сквозное ранение в голову – по счастливой случайности, без видимых последствий.
Первая мировая война выковывала не только разочарованных и пацифистов. Но американских писателей ее героическая мифология никак не коснулась.
ВТОРАЯ МИРОВАЯ
Владимир Березин пишет: «Война в Арденнах была одна, в Сталинграде – другая, в Ливии – третья, а на Иводзиме – четвертая. Можно, конечно, говорить, что люди везде одинаково боятся смерти. Но нет, это не так. Поди услышь историю про какого-нибудь фермера из Айовы, у которого японцы собрали всех домашних в хлеву, а потом запалили этот хлев с четырех сторон. Или про солдата в Арденнах, который помнит, что весь его еврейский род из маленького городка в Новой Англии закатали в ров на окраине. Или про парня из Сан-Франциско, который бы несколько месяцев дрался в развалинах города на Миссисипи, понимая, что за Миссисипи для него земли нет».
Отмечалось, что в книгах американских прозаиков о Второй мировой немало антивоенных нот, но практически отсутствуют ноты антифашистские. Действительно, главным противником США была не Германия, а Япония, при этом война не велась на американской территории – даже Гавайи подвергались только бомбардировкам и авиаударам. По части злодеяний и военных преступлений японцы практически ничем немцам не уступали – но эта война была для американцев куда меньше идеологизированной, чем для русских.
По словам писателя Уильяма Стайрона, «для миллионов американцев олицетворением зла были не нацисты, а легионы японских солдат, которые словно раскосые бешеные обезьяны наводнили джунгли и угрожали американскому континенту». Ненависть к противнику внедрялась на уровне расовых предрассудков. Но мы в России в 1904–1905 годах, во времена Цусимы и Порт-Артура, тоже через это прошли. Да и сорок лет спустя наши самые яркие публицисты вроде Ильи Эренбурга нередко апеллировали к простым и древним инстинктам.
Американистка Леся Маланчук пишет: «Американская литература имеет весьма богатые традиции романа о Второй мировой... Здесь и реалистические «За рекой в тени деревьев» Эрнеста Хемингуэя, «Отсюда и в вечность» Джеймса Джонса, «Молодые львы» Ирвина Шоу, и тяготеющие к натурализму «Нагие и мертвые» Нормана Мейлера, и полуфантастическая «Бойня № 5» Курта Воннегута. Но их объединяет одна черта – критическая, часто сатирическая антивоенная направленность».
К той же традиции примыкают, между прочим, и романы о той же эпохе англичан – Грэма Грина («Ведомство страха», «Суть дела») и Ивлина Во (трилогия «Меч почета»).
В России, не говоря о СССР, такая картина, конечно, невозможна. У нас в обозначенную традицию кое-как вписываются разве что книги Владимира Войновича об Иване Чонкине (где война остается лишь фоном) да поздняя проза Виктора Астафьева («Прокляты и убиты» и др.), исполненная тяжелого сарказма.
На рубеже 1940-х – 1950-х годов в США появилась целая группа «военных романистов» (War novelists); все они были участниками Второй мировой и держались натуралистических принципов изображения действительности. Среди них обычно выделяют Гора Видала («Уилливо», 1946), Джеймса Джонса («Отсюда и в вечность», в другом переводе «Отныне и вовек», 1951; «Тонкая красная линия», 1962; «Только позови», 1977). Но больше всего лавров по свежим следам войны собрал роман Нормана Мейлера «Нагие и мертвые» (1948).
Мейлер служил рядовым морской пехоты, полтора года провел на Филиппинах в составе 112-го полка, свой первый и главный роман опубликовал в 25-летнем возрасте. Действие его происходит на вымышленном тихоокеанском атолле Анопопей, на который высаживается дивизия генерала Эдварда Каммингса (автор использовал здесь свой опыт высадки на филиппинский остров Лейте). Фабула изображает ненужную в военном смысле авантюру – заброску взвода разведчиков в тыл японцам. Ход операции показан глазами солдат, сержантов, офицеров и генерала-командующего, причем автор то и дело подчеркивает машинальный характер их действий.
Одна из сюжетных линий – конфликт генерала Каммингса и его адъютанта лейтенанта Хирна. В итоге генерал направляет Хирна в строй, в разведвзвод штабной роты, которым командует сержант Сэм Крофт. Сержант, понятно, не хочет уступать командование необстрелянному офицерику. В итоге он подставляет Хирна под вражеские пули, и тот гибнет. В то же время сержант Крофт враждует с рядовым Редом Волсеном, и т. д. Японцы же в романе практически не изображаются – их действия сводятся к минометным и пулеметным обстрелам. Вся война показана как бессмысленная бойня, а ее участники – как бессмысленные жертвы. Вот, собственно, и вся философия.
ТОРЖЕСТВО АБСУРДА
Скажем еще несколько слов о романе Джозефа Хеллера «Уловка-22» (в другом переводе «Поправка-22»). Автор в 1942 году, в возрасте 19 лет, вступил в ряды американских ВВС и успел повоевать в Италии (60 боевых вылетов на бомбардировщике B-25). Роман его вышел в 1961 году. Главные злодеи здесь – не немцы или итальянцы, а американские генералы, получающие наслаждение от насилия и превращающие жизнь военных летчиков в вязкий абсурд. Роман часто сравнивают с «Похождениями бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека. На мой вкус, книга Гашека гораздо ярче, а главный ее герой куда привлекательней, чем американский нытик капитан Йоссариан. Впрочем, у романа Хеллера есть свои авторитетные сторонники.
Наконец, Курт Воннегут в романе «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» (1969) описал ночь бомбардировки Дрездена союзниками в конце войны – он сам был ее свидетелем в качестве военнопленного. Это уже полностью антивоенная книга – как, впрочем, и роман Уильяма Стайрона «Выбор Софи» (1979) и еще ряд книг в том же роде.
В общем, великая американская словесность никак не может служить источником патриотизма либо кладезем плодотворной военной философии. Можно заключить, что «американская литература в большом долгу» и т. п. А можно заглянуть в другие источники, которые, несомненно, есть в американской культуре. Например, в те же вестерны. Но разговор о них придется отложить до другого раза.
