Восточный мануал отца Фомы

ВЫШЕЛ в свет русский перевод работы отца Фомы (Томаса) Шпидлика, давно уже хорошо известной узкому кругу специалистов. Это означает, что теперь труд отца Фомы доступен гораздо большему кругу читателей. Радоваться или печалиться данному обстоятельству? С одной стороны, есть сдержанный повод для оптимизма. Интересующемуся читателю оказался доступен сравнительно небольшой, но достаточно основательный компендиум по основным духовным категориям Восточного Христианства с многочисленными отсылками на первоисточники и на более специальные статьи и монографии, главным образом, западные, хотя не забыты и православные богословы - например, Владимир Лосский или отец Георгий Флоровский. Небезынтересны приложения к компендиуму, представляющие собой в первой своей части избранную библиографию, сгруппированную (редкое дело!) по тематическому принципу ("Священное Писание", "Предание Церкви", "Византийские авторы" и т.д.), и указатель, главным образом, на творения Святых Отцов, сделанный по тому же принципу - во второй. Относительно современный опыт подобного рода в русском "формате", насколько нам известно, издается впервые.

При этом, однако, не следует забывать, что этот опыт не внутренний, и, следовательно, он не может быть аутентичным. Скорее, это западный взгляд на духовную историю Христианского Востока, не свободный, увы, от тех условностей, которые уже давно бытуют в западной науке относительно данного предмета. Вряд ли кто-то возьмется утверждать, что отец Фома намеренно искажает некоторые категории духовного видения Восточных Отцов, - он, как кажется, один из самых неангажированных исследователей, стремившихся искренне разобраться и понять иной, во многом отличный от своего, полюс христианской жизни. Но и он, увы, оказался пленником "родимых пятен" западного богословского дискурса. В оригинале книги "Систематическое изложение" звучит как Manuel systematique, что, скорее, предполагает формат "учебника по духовности", созданного в рамках западной таксономии. Здесь в системном (хотя и пунктирном) виде, прописан весь, или почти весь восточнохристианский аскетический план. Но тут-то и возникает парадокс, ибо внутри самой восточной традиции (точнее - восточных традиций) такой подход оказывается невозможным. Он возможен лишь в культуре "сумм" и "бревиариев", где данный опыт рассматривается как предмет, который возможно трансформировать в рамки схолии, но не возможен в культуре "цветников духовных" и "сборников изречений", где такой опыт эквивалентен понятию жизнь и постижим через духовное наставничество и через личную аскезу. Сам отец Фома, кстати, с этим соглашается, замечая, что "на Христианском Востоке не существовало систематического изложения "духовного богословия" в их современном виде, тогда как необычайного расцвета достигла традиция наставлений и бесед о молитве". Но тем-то и отличалась восточная часть христианской ойкумены от западной, что здесь oratio всегда доминировала над meditatio, тогда как в последней, как кажется, все было ровно наоборот.

Отец Фома смотрит на весь Христианский Восток как на определенное духовно-аскетическое единство, что является еще одним свидетельством "внешнего" взгляда. Но насколько верен такой подход? Не замечать серьезных догматических различий между Православием и т.н. "восточными" (монофизитскими и несторианской) церквями, объединяя их в единое понятие Orthodox, вряд ли честно. Другое дело, что реальностью нынешнего столетия, и реальностью вполне объяснимой, стал богословский диалог между православными и нехалкидонитскими церквями. Но такого рода диалог призван максимально прояснить мнения сторон, прежде всего, в отношении Христологии, и попытаться ответить на вопрос, насколько преодолимы основные богословские "контрапункты". Ведь скороспелые и маловнятные унии все равно ничего не решат. В таком контексте на первое место выступают как раз те вопросы, которые разъединяют, а не те, что объединяют. Отец Фома, впрочем, замечает, что необходимо учитывать свойственное Христианскому Востоку многообразие - но не объясняет своей мысли подробно. Многообразие в чем? В догматических взглядах или в этнокультурной феноменальности? В восточно-славянской, греческой и грузинской духовных традициях есть немало различий в последнем, но нет различий в вероучении, тогда как различия между коптами и последователями Ассирийской Церкви Востока могут включать в себя оба эти пункта.

Взгляды на Христианский Восток как на некий духовный "апейрон" порождают мнение о "гетеродоксальности" традиции (возможна, впрочем, и обратная причинно-следственная связь, что не меняет сути). А вот с этим уж совсем нельзя согласиться. В главе "Источники" отец Фома приводит ряд примеров духовных писателей, признанных "еретическими", творения которых тем не менее пользуются огромным духовным авторитетом по всему Христианскому Востоку: Ориген, авва Исайя, преп. Исаак Сирин, "Духовные Беседы" преп. Макария Египетского┘ Но все примеры "гетеродоксальных" авторов довольно неудачны. Ориген, например, вошел в традицию Православия благодаря рецепции некоторых его трудов Отцами-Каппадокийцами, и именно тех творений, которые не содержали взглядов, затем осужденных как еретические. Мнение о монофизитстве аввы Исайи более, чем спорно. Преп. Исаак Сирин действительно был некоторое время номинально "несторианским" епископом, но недолго, при этом следует помнить, что распространение в Византии он получил благодаря греческому переводу его трудов, где невозможно уже говорить ни о какой "гетеродоксии". Утверждение о мессалианских заимствованиях в "Духовных Беседах" преп. Макария Египетского вообще неверно, так как Шпидлик в данном случае ссылается на раннюю работу известного немецкого исследователя Г.Дерриса, вызвавшую неоднозначную реакцию. К тому же в своей следующей работе Деррис поменял свои взгляды на противоположные - не автор "Духовных Бесед" заимствовал мессалианский Аскетикон, а мессалиане заимствовали некоторые цитаты из его творений, перетолковав их на свой лад - но это может быть показателем "гетеродоксальности" отдельно взятой секты и не более того.

Следует сказать несколько слов о качестве перевода труда отца Фомы, точнее о передаче некоторых имен собственных и названий. Встречается странная для русской традиции передача греческих имен - например, "Никодим Наксос", когда можно бы просто - "Никодим Святогорец", "Никита Стифатос", когда следует - "Стифат", "Филофей Коккинос", когда надо бы "Коккин", или странные согласования типа "Игнатием и Каллистом Ксанфопула". Совсем плохо с передачей коптских диалектов: вместо "бохайрский" мы видим "богайрский", а вместо "ахмимский" - "ахминикский". Но самое интересное - это обозначение известного труда епископа Палладия: поперек русской традиции, которая называет его "Лавсаик", в данном переводе он обозначен как "Лавсийская история". Удивительного здесь, впрочем, ничего нет, поскольку последнее представляет собой кальку принятого французского обозначения этого творения (histoire Lausiaque). Подобное калькирование, впрочем, придает всему изданию некую "западность", неcознательно намекая на то, что Запад есть Запад, а Восток - дело тонкое.